Футбольный театр - Сушков Михаил Павлович - Страница 36

Мне вдруг стала понятна подспудная причина такого поведения, спрятанная настолько, что о ней не догадывались и сами авторы. Даже напротив, они-то меньше всего о ней догадывались. Это были первые признаки «звездной» болезни. Подсознанием они уловили, что им все можно, что на их поступки закроют глаза – дескать, слабости героев. Андреев это чувствовал (не считал, а именно чувствовал) в силу своего положения. А Жуков на правах близкого друга. Устроился под его крылом.

Я посоветовался с Чесновым, и мы решили, что с Жуковым лучше всего вообще никаких разговоров не вести, не бросать ему упреков, не проводить каких-либо душеспасительных бесед – просто не замечать его. Это будет едкая, обидная, но действенная мера.

Андреева вызвали. Я сказал ему:

– Вы действительно сильный футболист. Очень сильный. И до сих пор приносили большую пользу команде. Делали ей погоду. Южную погоду, средиземноморскую. Но мы сейчас с Николаем Ивановичем твердо решили отказаться от нее и согласиться на что-нибудь поскромнее… скажем, ту, что в средних широтах, в том случае, если ваши поступки будут повторяться. Мы на счетах прикинули, – я намеренно придавал этому разговору видимость бездушности, – что нам необходимо пойти на серьезную жертву ради того, чтобы спасти команду от падения. А оно неминуемо. Если уж капитан начал нарушать режим… И, честно вам признаюсь, этот разговор не имеет никаких воспитательных целей. Вы в футболе личность. Известная, популярная фигура. Нам ли вас воспитывать? Этот разговор носит только предупредительный характер. Еще один раз вы можете повторить это безнаказанно. Я вам ни слова не скажу. Считайте, что сделал вам второе предупреждение уже сейчас. Но, когда будет третье нарушение, сразу подыскивайте себе другую команду.

– А почему вы так ставите вопрос? – возмущенно спросил Андреев. – За что? За то, что я опоздал? Так опаздывают у нас многие. Почти на каждую тренировку кто-нибудь опаздывает. Что ж, за это с ходу выгонять? Так наведите сперва общий порядок.

– Вот этого я от вас не ожидал. Вы как школьник, который пытается обмануть учителя в очевидных вещах и при этом временно верит в собственный обман. Вы хорошо знаете, что дело не в опоздании. Хотя на этот счет вы правы: нужно наводить порядок. Сегодня же будем беседовать с командой. Но разговор о том, что вы явились на тренировку с глубокого похмелья.

– Я выпивал в свое личное, свободное время. Что ж я, в конце концов, не имею права на личную жизнь, что я не такой человек, как все?

– Нет, вы не такой человек, как все, – вмешался Чеснов. – И на личную жизнь имеете очень ограниченное право. Четверть от того, которое имеют все. Вы спортсмен. И одно это слово объясняет, почему ваша жизнь так сильно ограничена… Я бы спортивный словарь составлял не по алфавиту, а по степени важности, значимости слов, их логической связи. Под первым номером дал бы слово «спортсмен», под вторым – «режим». Я бы объяснял: «Спортсмен – человек, живущий не как все». «Режим – удел спортсмена. Лишение прав на человеческие удовольствия, кроме того, которое доставляет ему спортивный успех». У вас был выбор – вы могли не идти в большой спорт. Но вы решили по-другому. У вас имя популярного футболиста, на груди орден. Так платите за это. Платите сполна, ровно столько, сколько это стоит. Вы, кстати, до сих пор так и делали. А теперь, видимо, получив орден, решили, что вам положена скидка. Нет, не положена. Расплачивайтесь до копеечки, а не хотите, так уходите из спорта.

Я заключил наш разговор:

– Мы с Николаем Ивановичем решили, что вечером на собрании будем говорить только об опозданиях, не касаясь ваших дел. Хотя затронуть эту тему нам было бы очень выгодно – в назидание другим. Но нам дорог ваш авторитет. К тому же мы и сами пока еще не потеряли к вам уважения.

Результаты нашего разговора оказались выше всяких ожиданий. Впоследствии ни Андреев, ни Жуков не давали нам поводов для упреков. Об Андрееве, правда, речь еще впереди, но уже по другому поводу.

Читатель вправе сказать: как хорошо все в книжке получается – поговорил один раз с человеком, и он стал хорошим!

Отвечу: они, эти ребята, и были хорошими. И лишь последние полгода, как объяснил мне Николай Иванович, стали несколько… позволять себе лишнего. Их следовало только хорошо одернуть, что мы и сделали.

Довольно быстро удалось навести порядок, наладить дисциплину. Опоздания стали редким исключением. Ребята приходили за полчаса до начала тренировки, не спеша переодевались и точно в назначенный час начинали занятия. Признаюсь, в душе я долго считал, что это моя, вернее наша с Чесновым, заслуга. Но потом понял, что мне достался хороший коллектив, и порядок навести здесь не составляло особого труда. Кстати, немало труда в это дело внес и сам Андреев.

Однажды по дороге на стадион, где-то на линии трамвая, в котором я ехал, случилась авария. Движение прекратилось, и мы простояли с полчаса. Словом, я входил на стадион с опозданием на десять минут.

На штакетнике, окаймлявшем легкоатлетическую дорожку, сидела команда, в форме, с мячами. Завидев меня, ребята подчеркнуто и дружно стали разглядывать часы. За напряженными лицами угадывался с трудом сдерживаемый смех. Иные не выдерживали, прикрывали лица рукой, отворачивались. Было ясно, что розыгрыш с часами они не только оговорили, но, видимо, еще и успели прорепетировать. Когда я подошел, встал защитник Гвоздков и, не глядя на меня, обратился к команде:

– Ну что, братцы, допустим тренера к тренировке или не стоит?

Я принялся извиняться, оправдываться. Лицо мое, вероятно, так хорошо передавало чувство вины, что ребята, не закончив задуманной сцены, принялись меня успокаивать: что вы, дескать, Михаил Павлович, с кем не случается? Это мы просто пошутить решили. И в самом деле смешно: наш пунктуальный тренер опоздал! Сенсация! Вы не понимаете, как это смешно звучит: тренер опаздывает!

Я тогда впервые подумал, что, несмотря на мою требовательность, отношения с командой у меня сложились хорошие.

Я часто размышлял над тем, как должен выглядеть тренер в глазах спортсмена, каким он должен быть: жестким, бескомпромиссным, никогда не отступающим от своих правил, умеющим подавить душевные порывы во имя цели или, как говорят, душой-человеком, который умеет все понять, а стало быть, и простить, который всегда рассчитывает только на совесть учеников и строит свои отношения на полном доверии. Я пришел к выводу, что тренер должен быть разным, всяким – и тем, и другим, и еще третьим, четвертым… Этого, во-первых, требует широко известная истина: разные люди нуждаются в разном подходе. Во-вторых, истина, известная несколько менее: тренер всегда должен оставаться загадкой для спортсменов. Его не должны узнавать до конца. Ему следует оставлять впечатление, что поступки его, решения нельзя предугадать.

После разговора с Андреевым и еще нескольких подобных бесед у ребят сложилось мнение, что человек я суровый, жесткий, педантичный и ради цели готов на все. Они были удивлены, когда в перерыве одного из матчей я взял под защиту нападающего Петра Теренкова, на которого команда набросилась за ошибки в первом тайме. Тайм проиграли, и с досады парни не выбирали выражений. Мне даже показалось, что во всем этом был какой-то подсознательный расчет на поддержку тренера. Теренков и в самом деле играл неудачно и мазал в очень выгодных ситуациях. Я дождался, когда стихнет эта канонада обвинений, и сказал:

– Теренков играл хорошо. Во всяком случае, не хуже других. Он действительно пару раз смазал. Но кто не мажет? Каждый и в каждой игре. Выиграй мы эту половину матча, никто бы и не запомнил ошибок нападающего, поскольку не придал бы им значения. А теперь… необходим козел отпущения. Все нормально, Петя, играй, как играл. Только прибавь немного в скорости.

Надо было видеть, насколько точно, с какой самоотдачей работал Теренков во втором тайме.

Можно спросить любого, и он скажет: у меня лучше получается, когда меня хвалят, чем когда ругают. Но это не так. Очень много людей, способных сделать чудеса, если их сильно прижало. В обычных, спокойных условиях они ординарны. Среди них много и таких, кто, чувствуя за спиной прочные тылы, скажем, в виде высокой оценки их деятельности, начинает работать спустя рукава. Однако есть другие: стресс их парализует. У них все по русской пословице: скажи такому, что он свинья, – начнет хрюкать. Когда ругают, у него все валится из рук, но похвали – горы свернет.