Василий Шульгин - Рыбас Святослав Юрьевич - Страница 21

Роман написан с теплым поэтическим чувством, очень талантливо и с большим знанием истории, быта, эпохи и даже ее языка, на котором излагается переписка между действующими лицами. В. Ш.»[57].

Что же предстояло совершить нашему герою в противоборстве с реальными оппонентами?

Получив списки выборщиков и карту уезда, он вместе с Сенкевичем занялся «сборкой» разрозненных землевладельцев, имевших право участвовать в выборах. Те, кто владел 200 десятинами земли и выше, были «цензовиками», обладали полновесным голосом, а те, у кого было меньше, могли кооперироваться, выбирать уполномоченного и только так получать искомое право. Однако собрать всех вместе, ибо лишь вместе можно было победить поляков, было крайне трудно.

«В списках избирателей сказывалось, сколько каждый имеет земли. Проделав утомительную арифметику по сложению этих клочков, мы узнали, что у всех „мелких“ (для простоты так их называли) в совокупности имеется свыше шестнадцати тысяч десятин. Разделив сию цифру на двести, мы сделали потрясающее открытие: если мелкие используют всю свою землю, то их уполномоченные явятся в Острожское губернское избирательное собрание в числе восьмидесяти человек. Восемьдесят! Это обозначало, что в этом случае не цензовики будут хозяевами выборов, а уполномоченные».

То есть русские могли получить решающий перевес.

Кроме того, небольшими участками земли владели православные священники (свыше ста приходов!) и чешские колонисты. Они стали важным резервом в шульгинском плане предвыборной кампании.

Не только резервом, но и системообразующим фактором.

«Я написал и послал свыше ста открыток одинакового содержания: „В Вашем приходе, уважаемый отец такой-то, проживают такие-то лица. Им надлежит прибыть на выборы в Государственную Думу туда-то тогда-то. Предвыборный комитет просит Вас напомнить им об этом их долге в ближайший к выборам праздничный день, после службы“.

Эти невинные открытки и решили дело по существу».

Итак, соединились — организационный талант Шульгина, пробудившееся национальное чувство русских помещиков, пропагандистские усилия священников, здравомыслие крестьян.

Победа?

Не тут-то было. Паны применили военную хитрость, на уездном собрании подтолкнули Шульгина объяснять выборное законодательство, а в результате подали кассационную жалобу, обвинив его в неуместной и незаконной пропаганде.

«И губернатор кассировал выборы и назначил новые. Срок для новых выборов был указан очень краткий. Обычным казенным путем, то есть через публикацию, было невозможно довести до сведения выборщиков, что им надо ехать в Острог вторично. И этот срок и не мог быть более долгим, так как в таком случае острожане не попали бы в Житомир к 6 февраля».

После этого Шульгину надо было придумать что-то новое.

Новое было рядом, его возможности надо было просто осознать. Это телеграф!

«Каждый телеграфный пункт обслуживался, между прочим, мальчишками из села. Эти юные вестники пешком во всякую погоду днем и ночью доставляли телеграммы во всякое село или имение. Они назывались „нарочные“ и получали плату десять копеек с версты, которую платил отправитель телеграммы, означив в адресе: туда-то нарочным, тому-то. Получатель, если хотел, давал мальчику на чай, деньги тогда были дорогие. Мальчик, доставивший двадцать пять телеграмм на среднее расстояние в десять верст, мог за двадцать пять рублей купить себе хорошую лошадку. Это не принял в расчет Витольд Еловицкий. Я послал около восьмидесяти телеграмм, что мне стоило около двухсот рублей. От этого я не разорился, а мальчишки побежали марафонским бегом во все концы уезда. Результаты?

Все уполномоченные, числом шестьдесят, явились как один. Телеграмму! Шуточное ли дело! Для некоторых из них это была первая телеграмма в их жизни, а может быть, и последняя.

Явились и девятнадцать помещиков. Выборы состоялись снова, и пятьдесят пять поляков были вновь положены на обе лопатки.

Это была победа вроде тех, что одерживал Богдан Хмельницкий, но мы не призывали на помощь татар. Как! А чехи? Да, за татар у нас были чехи. Но ведь они — братья-славяне».

Бесспорно, промышленная революция с ее телеграфом поможет преодолеть хитрость конкурентов. И 200 рублей, потраченные Шульгиным из собственного кармана, тоже впечатляют. Но при чем тут Богдан Хмельницкий? Значит, при том. Не остыла кровь… Одни подданные русского императора против других его подданных. Это бесспорный факт.

Результаты голосования в губернском Житомире не были неожиданными.

После трудного разговора с крестьянами, которые соглашались отдать помещикам только три думских мандата, а не четыре, как те хотели, результаты выборов окончательно определились. Шульгина избрали депутатом Государственной думы второго созыва.

«И кончилось. Крышка гроба захлопнулась. Я был заживо погребен навсегда. Там я лежал — политик, политику ненавидящий.

В соборе архиепископ Антоний отслужил торжественный молебен. Райские звуки струил хор, но мне молебен казался панихидой. 6 (19) февраля 1907 года я похоронил свою свободу»[58].

Интересная история — может быть, лучшее, что написано о выборах. И роль Церкви прекрасно видна… Но что-то здесь тревожит. Что именно? Твердость и неуступчивость крестьян. «Действительно, это была победа, в которую и верить было трудно».

Поведав эту историю, Шульгин замечает: «Идея национального единства, поддержанная Церковью, одержала верх».

Мы же подчеркнем то, что отметил помимо своего желания и Василий Витальевич, — Российское государство в целом было далеко не так едино, как казалось.

Дополнительным обстоятельством шульгинской кампании являлось отрицательное отношение евреев к мобилизационному стремлению русских, то есть еврейское население выступило на стороне поляков. Это вполне объяснимо, так как ни поляки, ни евреи не хотели ассимилироваться и сохраняли свои национальные структуры и способность к самоорганизации.

У русских такой способностью обладали два института — государь и крестьянская община. Но самодержец являлся не только русским царем, но и российским императором, а значит, был сильно ограничен в чисто национальных устремлениях; община же разрушалась под воздействием реформ.

Этот процесс понимали немногие, но чувствовали почти все.

Неустойчивость обстановки в империи отражена в воспоминаниях П. Н. Милюкова: «Далеко было то время (Первой Думы), когда в Центральном комитете партии Народной свободы участвовали такие видные представители народностей России, как А. Р. Ледницкий (поляк), Я. Чаксте (будущий президент Латвийской республики), Я. Я. Теннисон (будущий премьер эстонского правительства), М. С. Аджемов (армянин), М. М. Топчибашев (председатель азербайджанского правительства), И. Я. Шраг (украинский деятель) и др. Теперь представители национальных интеллигенций, лишенные значительной части мандатов в Третьей Думе, перебрались за границу и организовали там пропаганду против России — „тюрьмы народов“…»[59]

Глава одиннадцатая

Обычно первое впечатление — самое яркое и запоминающееся. Член ЦК кадетской партии, думский журналист Ариадна Тыркова появление нашего 29-летнего героя в Государственной думе запомнила так: «Это был очень культурный киевлянин, молодой, благовоспитанный. Говорил обдуманно и умело. Самые неприятные вещи Шульгин преподносил с улыбочкой. Оппозицию он язвил неустанно и подчас очень зло. Марков был кадетояд, Шульгин социалистоед. Одна его фраза, сказанная, насколько помню, еще во второй Думе, стала кулуарной поговоркой. Сказана она была по поводу резких выступлений оппозиции, порицавшей правительственные способы борьбы с терроризмом. Особенно горячились трудовики. Под их флагом прятались тогда и социалисты-революционеры. Они продолжали, поскольку сил хватало, убивать представителей власти, крупных и мелких.