Сэндвич с пеплом и фазаном - Брэдли Алан - Страница 39

Это все так чертовски сложно.

И все же восхитительно.

Даффи до смерти утомила меня одним дождливым субботним днем, читая вслух «Диалоги» Платона, в которых стайка изнеженных мужчин – по крайней мере, они произвели на меня такое впечатление – таскалась по залитому солнцем двору следом за своим учителем и задавала правильные вопросы, позволявшие ему забивать свои логические гвозди с максимальной эффективностью.

Они вели себя как партнеры, подающие реплики великому комедианту, и фон для того, чтобы он лучше выглядел.

«Что за бред собачий», – подумала я тогда и высказала свое мнение Даффи.

Но что, если мир устроен именно так?

Я была убита наповал – практически буквально. Мне пришлось опереться о край стола, чтобы сохранить равновесие.

– Да, – повторила я, пытаясь освоить навыки ходьбы по качающейся палубе. – Так и есть. Она получила святого Михаила и исчезла. – Я сделала глубокий вдох и продолжила: – Но она была тут прошлым вечером. Она до сих пор тут.

– Неужели? – сказала мисс Баннерман, лукаво выгибая бровь.

– Да, – подтвердила я. – Ее видели рядом с прачечной.

– Правда? Как ты узнала?

Я наслаждалась каждой секундой: схваткой умов, в которой вопросы становятся ответами и, наоборот, кривым зеркалом, в котором ничто не пропадает.

Или все пропадает.

Льюис Кэрролл со своей «Алисой в Зазеркалье» был совершенно прав. Реальность не имеет никакого смысла.

– Потому что она никогда не исчезала. – Я совершила решительный шаг. – Никогда не умирала. И то же самое с Уэнтворт и ле Маршан, – добавила я.

– Гммм, – протянула мисс Баннерман.

Идеальный ответ.

Она провела указательным пальцем над ухом, поправляя пытавшуюся выбиться прядь.

– Ну что ж, – сказала она, поворачиваясь к водородному спектрофотометру, за которым работала, когда я вошла в комнату. – Давай-ка выясним, почему ножки этой сатурнии луны содержат следы мышьяка. Любопытная загадка.

И я не могла с ней не согласиться.

Глава 20

Я до сих пор ни словом не упомянула церковь и часовню, надеясь, что меня минует чаша сия. Женская академия мисс Бодикот, находясь на короткой ноге с Церковью Англии, или англиканской церковью, как ее называют тут, в колониях (или епископальной к югу от границы, в Соединенных Штатах Америки), исполняла все полагающиеся ритуалы: ежеутреннее богослужение, проводившееся в том месте, где в монастыре располагалась часовня, торжественная линейка по воскресеньям и поход в ближайший собор для получения полной дозы Священного Писания и унылых предостережений.

Я сказала «торжественная линейка»? Мне следовало бы выразиться точнее: торжественная потасовка. Легче надрессировать свору охотничьих гончих петь ораторию Баха, чем заставить стайку девочек шествовать правильной колонной по широкой улице пред очами всей честной публики, и чтобы при этом никто не выкинул какое-нибудь коленце.

Обычный порядок был таков: во главе построения – мисс Фолторн и преподаватели, следом идут девочки, располагаясь по классам – от первого до шестого, и Джумбо в качестве старосты замыкает колонну.

Вокруг Джумбо обычно собирались преступницы, пользовавшиеся возможностью вволю покурить на свежем воздухе: Фабиан, ван Арк и парочка нарушительниц помоложе, учившихся затягиваться.

Поэтому в конце колонны постоянно и обильно кашляли, отхаркивались и сплевывали.

Время от времени мы встречали прогуливающихся людей или догоняли взрослых прихожан, двигавшихся в том же направлении и порой смотревших в ужасе на то, что должно было напоминать прогулку пациентов Торонтского бесплатного госпиталя для туберкулезных больных.

– Это просто еда! – задыхалась ван Арк, стуча себя по груди, когда мы шли мимо. – Просто язык и бобы. – Что не объясняло сигаретный дым, поднимавшийся из уголков ее рта.

Хотя я вышла вместе с четвертым классом, мне постепенно удалось перебраться в конец колонны благодаря простому приемчику: я два раза останавливалась якобы завязать шнурки. Я присоединилась к колонне как раз в тот момент, когда подошла Скарлетт.

– Точка-тире-тире-точка, точка-тире-точка, точка-точка, точка-тире-тире, точка, тире, – сказала я. «Привет».

– Тире-тире-тире-тире, тире-тире-тире-тире, тире-тире-тире-тире, – ответила она. «Ш-ш-ш».

Минуту мы шли в молчании, а потом я прошептала:

– Как думаешь, что с ней случилось? С Брейзеноуз?

Она уставилась на меня огромными глазами.

– Не могу тебе сказать, – отозвалась она. – Так что перестань спрашивать.

В этом не было ни малейшего смысла. В лагере Скарлетт с удовольствием болтала о том, что на днях поздно вечером видела девочку, предположительно пропавшую два года назад, а теперь не хотела даже предположить, в чем дело.

Чего – или кого? – она боится?

У меня не оставалось выбора, кроме как выложить все карты на стол. Рискованно, но другого пути нет. Это мой долг.

Тетушка Фелисити не раз читала мне лекции на тему моего фамильного долга.

«Твой долг станет для тебя так ясен, как будто это белая линия, начертанная посреди дороги, – говорила она. – Ты должна следовать ему, Флавия».

Слова моей пожилой тетушки так четко прозвучали у меня в голове, словно она шла рядом со мной.

«Даже если дело идет к убийству?» – спросила тогда я.

«Даже если дело идет к убийству».

Что ж, дело привело к убийству, не так ли? Этот обуглившийся обезглавленный труп девушки, кем бы она ни была, который вывалился из моего камина и прокатился по полу, явно не жертва самоубийства.

Я сделала глубокий вдох, подалась к Скарлетт и прошептала ей на ухо:

– А ты тоже пристрастилась к сэндвичам с фазаном?

Эти слова произвели на Амелию Скарлетт поразительное воздействие. От ее лица отхлынула вся кровь. Она остановилась так неожиданно, что Фабиан, шедшая следом за ней, налетела на нее, упала на колени и, увидев, что порвала колготки, произнесла слово, которое не полагается знать девочке из женской академии мисс Бодикот.

Я сразу же поняла, что сделала ошибку.

– Живее, дурочки, – сказала Джумбо. – Из-за вас мы все потеряем очки. Идите в конце колонны.

Таким образом мы со Скарлетт оказались замыкающими и шли молча, словно воды в рот набрали, плечом к плечу, но не зная, что сказать друг другу.

Пройдя ярдов сто в расстроенных чувствах, она ускорила шаг и через некоторое время потерялась среди четвероклассниц.

Приходской священник – хрупкий пожилой человек с огромной гривой седых волос – казался впередсмотрящим в «вороньем гнезде» на корабле посреди бурного моря. Каждый из нас, утверждал он, – не более как ступенька лестницы, воздвигаемой к вящей славе Божией.

Я легко могла представить, как он покачивается из стороны в сторону в своем высоком гнезде, словно на ступеньке, но что насчет меня?

Нет уж, спасибо!

Сама эта идея заставляла меня отвергать все происходящее, так что когда он наконец благословил нас и спустился вниз, присоединяясь к нам, и все запели псалом, я приложила все усилия, чтобы отмежеваться от остальных, и начала коверкать слова.

И никто не заметил. Как всегда.

Только Фели замечала такие проделки. Сидя на органной скамье в Святом Танкреде, моя старшая сестрица слышала мое малейшее отклонение от текста и оборачивалась, прожигая меня пылающим взором.

Внезапно мне стало больно.

«Боже мой! – подумала я. – Как мне ее не хватает!»

И словно она была тут, я снова начала петь как положено:

Ангелы, нам помогите

Вознестись на высоту.

Старцы, юноши и дети,

Все творенья, там и тут.

Так оно и есть, верно? Вот кто мы – творенья, там и тут. А не старый металлолом, собранный, словно конструктор, неведомым строителем, – ни за что!

Я перевела взгляд на мисс Баннерман. Я задумалась: о чем она размышляет? О том, что она часть лестницы? Она лишь на волосок разминулась с самой ужасной лестницей во всем мире. Думаю, что свидание с палачом – не то, что можно легко забыть.