Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 73


73
Изменить размер шрифта:

Среди блатных Мякиш числился в правильных ворах, и многие знали, что он, во благо воровскому закону, частенько поступался собственными интересами.

Но вместе с тем у Мякиша не было сомнений, что если бы однажды воры узнали, что в отчетах начальника колонии он числится как агент по кличке Мясник, то его немедленно подняли бы на перо.

В ноябре семьдесят пятого Мякиш сел по решению сходняка – законники поставили перед ним задачу – превратить «сучью» зону Беспалого в воровскую. Он едва ли не расхохотался на сходе, подумав о том, с каким лицом будет рассказывать об этом своему давнему приятелю. А улыбку, промелькнувшую на его лице, люди восприняли за готовность. Попав в очередной раз в Североуральскую колонию. Мякиш тотчас поведал об этом Беспалому. «Кум» сначала неопределенно хмыкнул, а потом, подумав, сказал:

– Ну а вот этому не бывать. Впрочем, я не исключаю, что могут найтись такие дурни, которые захотят однажды ночью перерезать весь актив, а меня самого положить под штабель дров.

– Надеюсь, этого не случится, пока я здесь смотрящий.

Времена менялись, и в начале семидесятых блатные не были строги к своим смотрящим. Ни у кого не вызывало удивления, что начальник колонии за руку здоровается с вором в законе и оказывает ему уважение, пригласив его в свой кабинет, не меньшее, чем гостю, перешагнувшему порог его дома. Частенько начальник колонии обращался к смотрящему за помощью, чтобы тот помог навести на зоне порядок. А если вор в законе заходил в кабинет «кума», то это не считалось чем-то необыкновенным: он мог заявиться и для того, чтобы попытаться облегчить участь кого-то из осужденных, да и потом, спрашивать с вора в законе мог только сход.

В этот раз Беспалый, против своего обыкновения, отправил за Мякишем дежурного офицера. Так он поступал только в исключительных случаях, и Мишка по рангу посыльного сразу понял, что разговор будет серьезным.

Младший лейтенант Кузькин был молод до неприличия. Только в прошлом году ему понадобилась бритва, а щеки его полыхали спелым красным наливом и напоминали зрелое яблоко. На службу в колонию он попал сразу после окончания института физкультуры и больше был готов к тому, чтобы поднимать тяжести, чем заниматься воспитательной работой среди осужденных. Еще совсем недавно он видел себя победителем на международных турнирах и не представлял себя без сборов и ежедневных тренировок. Но на последнем курсе института он завел амур с дочкой главного тренера сборной Москвы и на ее родительской даче сумел избавить от девической чести. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Кузькина изгнали из сборной и в качестве наказания отправили служить в одну из отдаленных колоний.

Но даже здесь он не терял формы и изматывал себя штангой, как будто готовился штурмовать олимпийскую вершину. По колонии он ходил не спеша, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, и зеки в его присутствии передвигались бочком, как будто опасались, что тяжелоатлет случайно может задеть их плечом.

Сам Кузькин не мог дождаться окончания службы и принародно объявил, что в последний день он непременно расстреляет свою фуражку из табельного оружия.

Заключенные относились к нему настороженно:

У каждого на памяти был недавний случай, когда он сумел усмирить толпу расшумевшихся зеков. Кузькин, подобно тарану, ворвался в самую гущу дерущихся и несколькими взмахами кулаков раздробил у некоторых зеков челюсти.

Мякиш жил в самом дальнем углу барака, в маленькой уютной комнатенке, которую он любовно называл каптеркой. Его комната имела даже отдельный вход, а стерильную чистоту в ней поддерживал круглый педераст Антон, которого все без исключения зеки ласково называли Аннушкой. Он был толстым до безобразия, с гладкой бабьей кожей. Ни для кого не было секретом, что смотрящему он был одновременно и женой, за что тот дополнительно получал тридцать граммов масла в день. На зоне Аннушка поживал лучше, чем иной трудолюбивый мужик, а сэкономленные жиры менял на конфеты и куски сахара. До этого Аннушка тянул срок в соседней колонии, но его любвеобильность стала поводом для ссоры между двумя авторитетами, в результате которой один из них был ранен ножом в живот и тихо скончался в тюремном лазарете.

Аннушка, освобожденный от многих повинностей, дежурил перед каптеркой Мякиша и напоминал строгого швейцара при дорогом ресторане. Зеки частенько подкармливали его сладостями, чтобы он заступился за них перед смотрящим колонии.

Заметив Кузькина, Аннушка уважительно привстал с порога и так ласково улыбнулся, как будто он с гражданином начальником провел не одну сладостную ночку. Его огромное, настоенное на сытых хлебах тело задрожало от возбуждения.

– Вы бы, гражданин начальник, заходили к нам почаще, это вас можно чаще встретить в обнимку со штангой… чем в приличном обществе. Устаете, наверно, а ведь изможденному телу разрядка нужна, – многообещающе пропел он.

Кузькин едва глянул на Аннушку, и тот, заметив недобрый взгляд, поспешно отступил в сторону.

Мякиш выслушал сообщение посыльного о том, что Тимофей Егорович хочет его видеть, а потом без особой радости объявил:

– Буду!

Кузькин был наслышан о Мякише. Если бы смотрящий сообщил о том, что не желает видеть начальника колонии и хочет, чтобы Беспалый лично явился к его милости, то старший лейтенант воспринял бы эти слова как должное. Год, проведенный на службе в колонии, закалил его настолько крепко, что даже содомскую любовь зеков он воспринимал как одно из проявлений нормальных человеческих отношений.

У Беспалого была особенная черта: он никогда не заводил разговор сразу и долго рассматривал своего собеседника. Мякиш это хорошо знал и настроился не тяготиться нависшим молчанием: за время долгой отсидки он успел убедиться в том, что каждый опер обладает какими-то странностями, и если невозможно посмеяться над чудачествами в открытую, то хотя бы следует относиться к ним с пониманием. Однако в этот раз Беспалый повел себя иначе.

Едва Мякиш шагнул через порог. Беспалый произнес:

– Ну, голуба, твоему царствованию у нас, кажется, пришел конец.