Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 68

Лука несколько раз взболтнул содержимое кружки, выплеснув несколько черных капель на пол, а потом с силой плеснул горячий напиток Керосину в лицо.

– А-а-а-а! Что ты делаешь, сука! – вскочил парень и метнулся к умывальнику, ополаскивать обожженное лицо. – За что?!

– Лука, ты че? – вступился за Керосина широкоплечий вор-домушник по кличке Рваный. Он уже давно устал от начальственных замашек Луки и дожидался удобного случая, чтобы пнуть его под самый дых. – За такое знаешь что бывает?

– Может, ты для начала поинтересуешься, с кем сидишь?! Почитай! – Лука швырнул маляву Рваномем Тот подобрал с пола клочок бумаги и прочитал.

Керосин стоял подле умывальника. Он усердно ополаскивал лицо и стряхивал с одежды чайные хлопья. Обожженное лицо запунцовело.

– Да его, гада, убить мало за это! – рявкнул Рваный.

– Вы что в темнило играете? – подал голос сутулый сосед Луки. По его разочарованному лицу было видно, что он больше всех сожалел о пролитом чифире и если бы не традиции тюрьмы, то он, позабыв про брезгливость, собрал бы чай и припрятал его до худших времен. – В чем дело. Лука?

– В чем дело, спрашиваешь?! – воскликнул с негодованием Лука. – А в том, что мы все запомоились за один раз! – Он зло вырвал у Рваного записку – Послушать хотите?

– Читай!

– «Братва! Будьте настороже, к вам подсадили „петуха“ с погонялом Керосин. Выделите ему место у параши, там, где положено сидеть пидорам. С приветом к вам кореша из триста седьмой», – Да его убить за это надо! Он же всех нас запомоил! – шипел Рваный.

Каждый входящий в камеру новичок обязан был объявить о своем тюремном статусе. И если законный вор входил с гордыми словами: «Я за вора!», то обиженный перешагивал порог всегда неуверенным и виновато объявлял о своей птичьей принадлежности. Если обиженному удавалось в СИЗО скрыть тот факт, что он некогда нанюхался параши, то правда все равно выявлялась на этапе или в колонии. Но всякий раз молчуна немедленно приговаривали за оплошность.

А в запомоенные причислялся каждый, кто хоть ненароком задел его пальцем.

– Тридцать человек запомоил!

Лука пнул кружку с остатками чифиря – прикасаться к ней руками было нельзя и обращаться с ней следовало с такой же осторожностью, как и с вещами туберкулезника.

– А запомоил ли? – усмехнулся Чешуя. – Кто еще в тюрьме, кроме нас, узнает, что он вместе с нами чифирь пил?

– Падла! Мы его за человека приняли, в семью взяли…

– Ты предлагаешь его убить? – спросил Лука, грозно глянув на Керосина.

На этот раз взгляд его был совершенно иным: так смотрит охотник на раненого кабана, пытаясь на глаз определить, сколько килограммов выйдет живого мяса из этой мохнатой туши.

– А что нам остается?

Керосин стоял у самых дверей. Вид его был жалок. В эту минуту трудно было поверить, что еще полчаса назад он уверенно вошел в дверь камеры с видом бывалого уркача и своим добродушием мгновенно расположил к себе всех сидельцев.

Сейчас он походил на обыкновенного опущенного, каких в каждой колонии мужики используют вместо баб.

– Да вы что, братва?! За что же?

– Что?! – шагнул навстречу Керосину Рваный. – Ты нас братвой назвал?! В петушиную стаю зачислил!

– Да я…

Мощным ударом в челюсть Рваный сбил Керосина с ног и потом долго пинал его башмаками.

– Вот тебе, пидор! Вот! – Рваный старался угодить носком ботинка в лицо Керосину. – Мы его за человека посчитали, рядом с собой посадили. А он запомоить нас решил!

Рваный успокоился только тогда, когда Керосин громко захрипел, изрыгнув на пол кровавую пену – Никак убил? – безучастно поинтересовался Лука.

– Да живой! Такая падаль, как эта, долго живет, – зло процедил Рваный сквозь зубы. И, оглядев насторожившихся мужиков, добавил:

– В общем так… Кто возьмет на себя грех и порешит падлу? Если мы не сделаем этого, тогда каждый из нас будет запомоенным… Я предлагаю кинуть жребий!

Лука оказался провидцем. Едва Рваного посадили в камеру, как он сразу понял, что именно с этим кадром в дальнейшем у него возникнут самые крупные неприятности.

Рваный был коренным обитателем тюрьмы, держался среди осужденных уверенно и делал заявку на лидерство, а вот этого Лука простить ему не мог.

Смотрящий не любил командовать, но также не привык подчиняться чужой воле и готов был спорить даже в том случае, когда правда была на стороне Рваного.

– Нас здесь тридцать человек, Рваный, но никто из нас не сидел за убийство… – упрямо заметил Лука. – Одно дело потрошить хату расхитителя социалистической собственности, и совсем иное дело – замочить человека…

Рваный нахмурился:

– Что ж ты предлагаешь, Лука? Чтобы после СИЗО мы пополнили барак пидоров?

Он даже и не пытался скрыть своего раздражения. Ему надоело бессмысленное противоборство с Лукой, который хотя и считался авторитетом, но частенько вел себя как размазня и баба…

Керосин уже занял место у входа. Было видно, что парашу ему довелось обжить еще до этой хаты, а верхом на крышке он чувствовал себя так же уверенно, как казак на резвой кобыле.

Лука мог бы настоять, чтобы кто-то из новичков взял на себя смертный грех, однако он предпочел устроить дискуссию.

– А где гарантия, что после смерти Керосина кто-то из нас не проболтается? А?! Ведь тогда могут и суд устроить? А там спросят строго!

Рваный не мог не признать, что в словах Луки была своя правда, хотя бы потому, что каждый из них жил по законам тюрьмы, нарушать которые было куда опаснее, чем уголовный кодекс. А пренебрежение неписаными правилами, выработанными многими поколениями зеков, воспринималось ворами едва ли не как личное оскорбление.

Одна из тюремных заповедей гласит: о всех происшествиях сообщать смотрящему СИЗО.

– И что же ты предлагаешь? – Голос Рваного слегка смягчился.

– Нужно отослать ответную маляву на Камчатку Там сидят воры неглупые, мне кажется, они нас должны понять, А теперь спросим у всех…

Братва, кто за то, чтобы отписать авторитетам?

Самые уважаемые воры тюрьмы сидели в хате, которая называлась Камчаткой. Свое название она получила оттого, что помещалась на верхнем этаже тюрьмы, в дальнем конце коридора. Там хата была светлая и просторная, и если в обычные камеры запихивали как минимум по тридцать человек, то на Камчатке их было всего лишь пятеро. Именно они управляли жизнью СИЗО и разгуливали по коридорам, как по собственной даче. Поговаривали, что, когда ворами в здании СИЗО был организован сход, начальник тюрьмы лично распорядился принести в хату к авторитетам ящик водки. Ни для кого не было секрета в том, что они частенько покидали здание тюрьмы, сопровождаемые доверенными лицами хозяина.