Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 64

Узнав об этом, Секач, пользуясь своими привилегиями, явился вечером в камеру к Слизняку и на веселое приветствие сурово отозвался:

– Не слышу в голосе почтения! И что это за дурная манера обращаться так к вору в законе? Изволь по имени и отчеству!…

– Секач… С каких это пор?…

– Как?! Ты не знаешь моего имени и отчества? А чего ты тогда требовал от пацана, которого опустил сегодня утром? Ну-ка, мужики, повеселитесь над Слизняком вволю!

К вечеру блатной Слизняк переродился в рядового «петуха», и довольные мужики пинками затолкали недавнего пахана под нары.

Бирюк появился в Крестах через неделю после этого случая. В «хате» верховодил вор по кличке Шмыга. Разглядев вошедшего новичка, он довольно хмыкнул под громкий хохот братвы:

– Вот этот ишак и повезет меня к параше. Бирюк попытался было сопротивляться, но, когда Шмыга все-таки запрыгнул ему на спину и воткнул пятки в бока, тот, недолго думая, опрокинул наглеца прямо на парашу.

Шмыга упал на спину, разбрызгивая вонючую жидкость во все стороны.

Когда он, отряхиваясь, поднялся, кто-то из мужиков со смехом бросил:

– Вот тебя ишак до самой параши и довез… как ты и просил!

– Зашкварился, Шмыга! – загалдели со всех сторон.

– Да вы что, мужики… – опешил вор.

– А ну не подходи, зашкваренный, а то пришибем! – раздались угрожающие голоса.

– Да какой я вам зашкваренный, если бы не этот мерин…

– А ты словами не бросайся и голос на мужиков не поднимай, – высказался степенный арестант лет сорока. – Чего хотел, то и получил. А если кого-нибудь из нас попытаешься зашкварить, то до рассвета тебе не дожить…

Скажем, что чифиром подавился.

О Бирюке на время забыли, а он стоял, спокойный и неподвижный, словно могучий утес посреди бушующего моря, раздумывая, как следует вести себя дальше.

– Пусть Секач нас рассудит! – пожелал Шмыга.

– Пусть рассудит! – согласился степенный арестант. – Это его право.

Секач появился после отбоя. В новом спортивном костюме, гладко выбритый, он, казалось, сел в тюрьму только для того, чтобы отдохнуть от городской суеты и накопить побольше сил для новых подвигов.

– Так, значит, вы говорите, мужики, что Шмыга хотел, чтобы этот новичок вез его до параши?

– Да, Секач!

Смотрящий горестно вздохнул:

– Я тебя не узнаю, Шмыга! Что на тебя нашло? Мне ли тебе объяснять, коренному обитателю тюрьмы, что за каждое оброненное слово нужно отвечать. Ты себя повел как первогодок. Если бы мне сказали, что так поступил чувак, который пришел с воли и не знает наших порядков, я бы поверил… Но ты?! Шмыга, ты прекрасно знаешь, что новичку нужно все растолковать! – Секач ткнул пальцем в стоящего рядом Бирюка. – Это должен был сделать ты, как старший, для того, чтобы уберечь его от глупостей. Только после этого с него можно спрашивать. А потом, разве он козел, чтобы возить блатаря до параши?

Секач говорил спокойно, но его сиплый голос в примолкшей «хате» звучал как колокольный звон.

– Секач, я хотел пошутить, – попытался оправдаться Шмыга.

– Пошутить?… Что я слышу? Каждая шутка имеет свои границы. Если ты таким образом пошутил бы с одним из нас, то, поверь мне, никто не оценил бы твоего остроумия, так почему его должен понять этот парень? Ты дважды зашкваренный, Шмыга. Первый твой грех – это беспредел, а второй – ты выкупался в параше!

– Секач…

– Я все сказал. А ты откуда? – Смотрящий повернулся к Бирюку.

– Здешний.

– Здешний?! – И первый раз за время разговора лицо Секача осветилось радостью. – Откуда именно?

– С Лиговки.

– Вот это да! – продолжал восторгаться Секач. – Я ведь и сам с Лиговки! Знаешь что, парень, ты мне нравишься. Завтра я переговорю с Антонычем, чтобы тебя перевели ко мне. Как тебя величать?

– Бирюков Станислав.

– А погоняло?

– Еще не обзавелся.

– Будешь теперь Бирюком. Не обидно?

– Нет, – улыбнулся Станислав.

Бирюк прожил в одной хате с Секачом четыре месяца, а потом его по этапу отправили в марийские леса. Но встреча с известным вором в законе не прошла бесследно, и от Секача он успел перенять многое – умение завоевать внимание братвы, неторопливость в суждениях. Бирюк ловил себя на том, что порой сипел точно так же, как Секач…

– Да, от Секача, – подтвердил незнакомец твердо.

– Я давно его не видел, хотелось бы встретиться… Передай ему об этом. Но ведь его не найти, где он сейчас?

– За бугром, – последовал короткий ответ.

– А с кем я говорю?

– Это Медведь.

– Медведь!!

– Мы с Секачом большие друзья, – уклончиво сказал собеседник.

– Вы же мне позвонили не для того, чтобы передать привет от Секача?

– А ты молодец, мне нравится твой деловой подход, – похвалил его Медведь. – Я хочу у тебя уточнить, верно ли говорят, будто ты пытался договориться со всеми ленинградскими, чтобы выбрать единого смотрящего?

– Верно, Медведь.

– Ты, оказывается, еще и дальновиден, чувствуется школа Секача! Он мне всегда говорил, что из тебя мог бы получиться неплохой смотрящий. Вот только жалко, что вы рано расстались с ним. Ты бы, Бирюк, мог многому у него поучиться. Я знаю, что твое предложение было отклонено, а Степа Червовый даже не пожелал пожать твою протянутую руку.

Червовый был давний недруг Бирюка, об этом были наслышаны все. Эта вражда родилась еще в юности, когда рабочий квартал, в котором они оба проживали, раскололся на два непримиримых лагеря. Червовый и Бирюк были лидерами двух уличных шаек и пользовались любым случаем, чтобы покрепче ущипнуть соперника. С годами неприязнь друг к другу усилилась еще более и переросла в открытую вражду.

– И что с того? Мы с ним и раньше были не особенно дружны.

– А ты разве не видишь, что Червовый поступает не по нашим понятиям?

Нельзя отвергать протянутую руку. Ты крепкий парень, Бирюк, но и ты не вечен.

Мне известно, что тебя хотят устранить. Поверь мне, ты слишком неподходящая фигура для беспредельщиков, никто не захочет согнуть перед тобой шею.

– Так что от меня требуется. Медведь? В конце концов, моя смерть – это мое личное дело.

– Ты ошибаешься, Стасик, ты нужен нам, и мы хотим тебе помочь. Ты должен согласиться с тем, что смотрящим Ленинграда первое время будет Червовый, – тебе же отводится роль его правой руки. А дальше будет видно…