Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 63

После убийства Смоляного законные все пристальнее всматривались в молодого ленинградского вора по кличке Бирюк. Он сумел сохранить костяк бригады Смоляного, и уже во время траура его новые подопечные научились заглядывать ему в рот и торопились предугадать любое его желание. Такое верноподданничество осиротелой братвы не доставляло радости лидерам других группировок, и они старались избегать встреч с Бирюком.

Часть группы Смоляного разбежалась к другим паханам, но Бирюк никого не уговаривал. Однако те, кто хорошо знал его, не сомневались, что он сполна рассчитается за подобное предательство.

Законные были осведомлены и о том, что в течение последних двадцати дней Бирюк трижды приглашал ленинградских лидеров сесть за круглый стол и решить все возникшие за последнее время разногласия, а уже затем сообща выбрать нового смотрящего города. Но все его предложения остались без ответа, каждый из лидеров поглядывал на свою братву и видел себя новым правителем северной столицы.

– О том, что это межгород, Бирюк догадался сразу короткие и резкие звонки нахально ворвались в квартиру. От вчерашнего застолья у Станислава болела голова, и, как обычно, он хотел отлежаться обеда, а потом выпить холодного пивка.

То, что звонит кто-то чужой, он понял сразу. В его окружении знали, что каждое воскресенье Бирюк восстанавливает силы после тяжкой субботы и поэтом беспокоить его можно было только далеко за полдень…

В субботу Станислав вместе с друзьями традиционно проводил время с девочками, которые пять дней в неделю работали у гостиницы «Астория», выбивая – вернее, вылеживая – у иностранцев твердую валюту. В шестой день он проводил «субботники»: проститутки должны были поработать бесплатно, обслуживая Бирюка или его приятелей, а также возможных почетных гостей.

Вчера Бирюк отобрал с десяток смазливых телок с кроткими монашескими лицами и, стоя рядом с ними, ощущал себя завоевателем, вторгшимся в божий храм, так что девицам ничего более не оставалось, как подарить свою любовь его воинам.

Девушки удовлетворяли любое желание его гостей, демонстрируя как преданность рабынь, так и мудрость гейш, умеющих поддержать за столом беседу, благоприятную для пищеварения.

Для веселого уединения Бирюк выбрал восемнадцатилетнюю девушку – хрупкое создание невысокого роста. Несмотря на юный возраст, она была одной из самых дорогих и престижных проституток Ленинграда и ее рабочий стаж превысил уже пять лет.

Рядом с ней Бирюк чувствовал себя богатырем, и это очень нравилось ему. Позже он смог убедиться в ее высоком профессионализме. Девушка удивила Станислава своей изобретательностью, и ему оставалось только догадываться о ее опыте и удивляться, как такое маленькое худенькое тельце вмещает столько страсти и силы.

Накануне вечером он перепробовал всевозможные напитки, какие были в баре «Астории», и сейчас каждое движение вызывало у него тошноту.

– На проводе! – прохрипел Бирюк в телефонную трубку.

– Я разговариваю со Станиславом Вадимовичем Бирюковым?

Голова прояснилась мгновенно. Так к нему обращались только в отделении милиции, прежде чем защелкнуть на его сомкнутых запястьях холодные браслеты. Он привык к своему погонялу, как к собственному имени.

– Да. Кто это?

– Привет тебе от Секача.

– От Секача?! – выдохнул радостно Бирюк.

С Секачом он был знаком по Крестам, куда угодил за вымогательство в восьмидесятом году. Смотрящим тюрьмы в то время был Секач – Игорь Сукачев. Он имел отдельную камеру и свободно расхаживал по коридору в мягких тапочках и теплых трениках. С воли ему бесперебойно поступал грев, а на столе, кроме традиционных коньяка и водки, можно было увидеть разнообразные заморские ликеры да ананасы, до которых он был большой охотник. Сытно жилось в Крестах Секачу…

В его камеру частенько захаживали высокие милицейские чины, вместе они травили анекдоты и рассказывали друг другу воровские байки. Ни для кого не было секретом, что Секач был одним из хозяев Крестов, и начальник тюрьмы, чтобы не сделать опрометчивый шаг, частенько советовался с законным вором о том, как решить судьбу того или иного арестанта. Это был некий тандем, вдвоем они вели политику казенного дома. Зеки знали, что Секачу иногда разрешалось тайно покидать стены тюрьмы, чтобы в диком разгуле где-нибудь на окраине города, на берегу Финского залива, в окружении красивых девок скрасить бесцветное тюремное проживание. Потом он отлеживался два дня в камере и лечил распухшую голову холодным пивом. Батарея пивных бутылок открыто стояла в его камере.

В Кресты Секач попал не случайно – таково было решение воровского сходняка. В последние годы там поселился беспредел, и даже рядовая прописка молодняка, которая в обычных СИЗО больше напоминает шутку, здесь принимала формы изуверских издевательств и нередко трагически заканчивалась для новичков.

Хуже всего было то, что первоходки сумели навязать тюрьме свой порядок, который больше подходил бы к вольеру с оголодавшими волкодавами. Здесь торжествовал сильнейший, как в джунглях. Молодняк также стал участвовать в судилищах и сурово карал новичков даже за невинные проступки.

Воры в законе всполошились только тогда, когда зараза беспредела перекинулась на другие тюрьмы области и Кресты стали кузницей «петухов». В зонах для них теперь отводились не углы около входа, а строились целые бараки.

Страшно было то, что они попадали в касту отверженных задолго до того, как им разъясняли тюремные традиции.

Воры в законе больше терпеть этого не могли – в крытки и зоны были направлены крепкие смотрящие и «положенцы», которым сходняк дал неограниченные полномочия. Зарвавшиеся тюремные беспредельщики скоро были наказаны и теперь разделили участь тех, кого они сами еще недавно преследовали.

Устроившись в Крестах, Секач отменил прописку, пообещав сурово наказывать за ослушание. Первым, к кому он применил свою кару, был блатной по кличке Слизняк, который осмелился «опустить» семнадцатилетнего паренька за то, что тот был с ним не очень почтителен и не пожелал проходить прописку.