Дом на городской окраине - Полачек Карел - Страница 31

Женщины встали и с тихим ропотом разошлись. Затем полицейский поднялся по лестнице в мансарду. Трафикантшу он застал у плиты, сказал: — Пани, я вот что надумал. Мать моя, бедняжка, умерла. И я решил, хоть по миру пойду, поставлю ей знатный памятник. Могилу красивыми цветочками засажу. А вы каждый день будете ходить на погост подливать масла в лампадку да цветы поливать.

Трафикантша согласилась.

— И белье в память об усопшей матушке будете нам теперь стирать.

Трафикантша не возражала.

— Так, так… — меланхолически кивал головой хозяин. — Где ты, матушка моя! Хорошая была женщина. Её кончина для меня большая потеря. Приходится думать, как возместить убытки…

Он взялся за ручку двери.

— Будете докладывать мне обо всем, — добавил он, — что бы ни случилось в доме, о любой мелочи. Коротко и ясно. Назначаю вас старшей над всеми.

Глава двадцать четвертая

— Немедленно убрать это! — заорал пан домовладелец на всю лестницу.

— Вы что, оглохли?! — снова закричал он, не дождавшись ответа.

Только теперь пани Сырова поняла, что это относится к ней. С упавшим сердцем вышла она на террасу.

Полицейский стоял, широко расставив ноги, его багровое лицо пылало ненавистью.

— Что это такое?! — показывал он на что-то перед собой.

С оскаленными зубами и остекленевшим взглядом на террасе лежала рыжая кошка.

— Долго еще будет здесь валяться эта падаль? — рявкнул полицейский. — Я, хозяин дома, должен убирать за вами всякую пакость?!

— Бедная Мицинка, — прошептала пани Сырова, наклоняясь над мертвой кошкой. — И твой черед настал…

— Ну так как?! — выходил из себя хозяин. — Или это останется здесь для украшения?

Увидев, что ее противница мертва, Амина пустилась в радостный пляс перед конурой, прыгая на цепи.

— Даже это животное помешало… — сказала жилица.

— Что вы сказали? — с вызовом спросил полицейский.

— Ничего…

— То-то… Думайте, что говорите! Свои шпильки оставьте при себе!

— Но ведь…

— Поосторожнее! Я знаю, что у вас на уме.

— Что у меня на уме — это не ваше дело.

— Ах, вы эдакая… Вы меня доведете. Грубить хозяину я не позволю! И вообще! Поделом этой дряни! Безобразничала и собаку мне калечила. Портить свою собственность я не позволю.

— Мицинка была, как мы. Пока ее не трогали, она вела себя смирно…

— Как же, — осклабился полицейский, — лучше вас никого нету…

Пани Сырова промолчала.

Полицейский еще с минуту постоял, затем махнул рукой и ушел, злобно ворча.

Пани Сырова взяла лопату, вырыла яму и похоронила кошку. По щекам у нее текли слезы.

— Вот так-то, Мицинка, — всхлипывала она, — в доме, где убивают животных, и людям житья нет…

Когда пани Сырова проходила мимо собачьей конуры, Амине ощерилась и зарычала: «Жильцы нам не указ. Здесь мы хозяева!»

— Лежать! — прикрикнула на нее жилица.

Сука испугалась и спряталась в конуру.

После обеда полицейский собирался на дежурство, и тут ему доложили, что к пани Сыровой кто-то пришел. Все бросив, он рысцой припустил к своему дому. Поднялся по лестнице и встал под дверью, прислушиваясь.

— Как здесь красиво! — говорила пани Сыровой кузина. — Сад весь в цвету. Запахи, как в аптеке. А какая тишина вокруг… Право, ты здесь, золотко, как в раю. Ах, как это благотворно для моих нервов, для моих бедных нервов…

Пани Сырова вздохнула: — Хочешь с пенкой или без?

— С пенкой, — молвит румяная пани. — А молоко-то у вас здесь какое вкусное, натуральное, деревенское. Везет же людям, но мне… Ложась спать, молю Бога, чтобы он избавил меня от хозяина. Это такой тиран, слов нет. Намедни ему взбрело в голову, что в пятницу, субботу и воскресенье нельзя ходить на чердак.

— Почему?

— А, спроси его! Сама не знаю. Так его левая нога захотела. По пятницам, субботам и воскресеньям он ключ от чердака не выдает. Ты только подумай. Квартира маленькая, и кое-какие вещи нам пришлось сложить на чердаке. Теперь три дня в неделю мы не можем ими пользоваться. Исключительно из-за его самодурства. Мой справлялся у адвоката, что следует предпринять. Подавайте жалобу в связи с посягательством на ваши имущественные права. Легко сказать! А где взять денег на суды? Лучше махнуть на все рукой.

— Для хозяев закон не писан… — произнесла негромко пани Сырова.

— Вот я иногда и думаю: уж лучше бы меня Господь Бог прибрал, так жить невмоготу…

Наступившая тишина была прервана истошным воплем. Кто-то забарабанил в дверь и заорал: — Вон!

Пани Сырова пошатнулась. Кузина побледнела.

— Что это? — дрожащим голосом спросила она.

Прежде, чем пани Сырова смогла ответить, в комнату ворвался полицейский.

— Ну?! — властно громыхнул он. — Долго мне еще ждать? Сказано — эта дамочка должна убраться!

— Позвольте… — отважилась произнести румяная пани.

Полицейский указал ей на дверь: — никаких «позвольте».

Убирайтесь сию же минуту! Посторонних в доме я не потерплю. Ну, скоро?

— Ну, знаете…

— Без разговоров, чтоб духу вашего здесь не было. Ступайте к себе, к вашим зеркалам и дорожкам на лестнице. Мой дом вам не по вкусу, потому как у меня без выкрутасов. Поносить свою виллу я не позволю. Проваливайте!

— Какие зеркала? Я ничего не понимаю… как вы посмели меня оскорблять? Скажи мне, душечка, чего он так разоряется?

— Т-с-с, — зашипел полицейский, и на губах у него выступила пена. — Вон, вон!

Гостья поднялась: — Ну. Я ухожу… Мне жаль тебя, Маринка. Вижу, тебе еще хуже, чем мне. Стыдитесь, сударь! Позор, позор…

— Ни слова больше! Не то я вас арестую.

На улице, задержавшись взглядом на изречении «О, сердце людское, не уподобляйся сердцу хищного зверя!», она еще раз воскликнула: — Позор, позор!

Полицейский запустил в нее комом земли.

В тот же день полицейский сочинил такую бумагу:

Распоряжение он написал в трех экземплярах и вывесил их на лестнице. Прочитанное встревожило пана Шолтыса, усмотревшего в предпринятом хозяином демарше ущемление своих прав.

— Как это прикажете понимать? — спросил он полицейского. — Ведь согласно нашему уговору братья могут посещать меня беспрепятственно…

— Вас это не касается, пан учитель, — успокоил его хозяин. — Вы — другое дело. Вы собираетесь, чтобы покалякать с духами. А духи, как известно, лестницу не пачкают и вообще не причиняют никакого ущерба. Против духов я ничего не имею. Они не оговаривают людей, не распространяют по округе сплетен, не восстанавливают жильцов против хозяина. Люди с того света моего распорядка не нарушают. А потому у меня нет оснований принимать меры против них.

— Ну, ну, — обрадовался учитель.

— Вы золотой человек, на вас я полагаюсь. Но Сыровых я выставлю из дому, потому как они меня не уважают. Будто я для них не хозяин вовсе.

— Это неправильно, это, конечно, неправильно, — качает головой пан учитель.

— Сколько можно терпеть!

Полицейский ушел и, шагая по улице, говорил про себя: — Ну теперь такая начнется заваруха, какой свет не видывал.

Опустив голову, чиновник слушал рассказ жены об утреннем происшествии.

— Ты только подумай, — жаловалась она, — какой позор! Кто бы мог такое предположить… Стали сбегаться люди, я думала, провалюсь сквозь землю.