Кодекс чести вампира - Сухомизская Светлана - Страница 12

Ничего похожего на угрызения совести или раскаяние на лице обожаемого ангела разглядеть мне не удалось. Даже наоборот — прекрасные шоколадные глаза сияли воодушевлением, а в углах губ залегли складки, означавшие готовность к решительным действиям.

— Отпуск откладывается! — торжественно провозгласил Себастьян. — Такое дело упускать нельзя. Без нас его раскрыть не смогут, а этого допустить я никак не могу. Посему…

Договорить ему не удалось. Сделав два шага, я наклонилась к журнальному столику, схватила стоявший на нем бокал с так и не выпитым мною коньяком и без лишних слов запустила им в любимого. И замерла, плотоядно ожидая катастрофических последствий. Но их-то как раз и не последовало.

По мере приближения к Себастьяну, скорость бокала стала снижаться. Не долетев нескольких сантиметров до своей цели, бокал почему-то свернул в сторону. Широко открыв глаза, я смотрела, как проклятая посудина сделала вокруг головы моего любимого начальника круг почета и неторопливо полетела обратно, к журнальному столику, на который и приземлилась — бесшумно и благополучного, без малейшего ущерба для себя и окружающих. Коньяк из бокала, конечно, пролился, но ведь на ковер же, а не на Себастьяна. Да и вообще, мог ли пролитый коньяк потушить пожар в моей жаждущей возмездия душе!

— По-моему, это лишнее, — мягко сказал Себастьян. — Я все понимаю, но…

Не особенно прислушиваясь к тому, что он говорил, я снова схватила бокал и предприняла вторую попытку, которая закончилась так же бесславно, как и предыдущая. Это окончательно вывело меня из себя.

— Послушай… — снова попытался урезонить меня Себастьян.

Как раз в тот момент я в третий раз произвела запуск бокала класса, «журнальный столик — Себастьян». Вернее «журнальный столик — Себастьян — журнальный столик», если быть точной.

На сей раз мой снаряд повел себя совсем уж по-хамски. Как только я выпустила его из рук, он вместо того, чтобы лететь в сторону Себастьяна, взмыл под самый потолок и повис там на безопасной высоте. Подпрыгнув пару раз и убедившись, что бокал находится вне пределов досягаемости, я решила плюнуть на подлую стекляшку и стала лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках другого предмета, пригодного для метания.

— Не знал, что общение с Надей так дурно на тебя влияет… — глубокомысленно заметил Себастьян, наблюдая за мной с неподдельным интересом.

Эти слова меня не остановили. Наоборот. Издав хищный вопль, я со всех ног ринулась к дивану, вернее — к лежавшим на нем подушкам.

Некоторое время спустя кабинет Себастьяна приобрел невыразимо странный вид. Впрочем, если сесть в кресло и не поднимать головы, кабинет выглядел вполне обычно, несмотря на отсутствие некоторых деталей интерьера. Но стоило поднять голову вверх, как взору открывалась причудливая картина: возле потолка, слегка покачиваясь, словно воздушные шары, висели: два коньячных бокала (потому что я попыталась воспользоваться и вторым, причем так же безуспешно, как и первым), стакан, початая бутылка коньяка, пустая бутылка из-под минералки, две бордовые подушки, обшитые желтой каймой, телефонный аппарат, настольная лампа, бронзовая статуэтка-сова, часы в деревянном корпусе, настенный барометр, миленький серебряный подносик, декоративный пистолет-зажигалка — подарок капитана милиции Захарова (очень актуальный, если учесть то, что Себастьян не курит) и еще кой-какая мелочь.

Посреди кабинета, тяжело дыша, стояла я — потная, лохматая и злая. И смотрела на Себастьяна нежным взглядом Медузы Горгоны. На него это, впрочем, не оказывало ни малейшего действия. Он прислонился спиной к дверной раме, сложив руки на груди и глядя на меня с ласковым сожалением.

— Может, передохнешь немного? — сочувственно поинтересовался он. — Чайку выпьешь…

От такой доброжелательности я окончательно озверела. И ринулась к нему с твердым намерением нанести ему множественные телесные повреждения различной степени тяжести. Одну только вещь я упустила из виду — неравенство сил. Не следует быть слишком самонадеянной, если имеешь дело с ангелами.

Не успев даже кончиком пальца коснуться Себастьяна, я ощутила крепкий захват на своих запястьях. В следующее мгновение мои руки были заведены за спину, а сама я прижата к объекту нападения так плотно, что не могла не только причинить ему вред, но даже толком пошевелиться.

— Все-таки тебе придется меня выслушать, — сказал Себастьян, дождавшись, когда я перестану судорожно извиваться, тщетно пытаясь освободиться от его объятий.

Ответом ему был сумрачный взгляд и молчание.

— Пойми, я хочу поехать в отпуск так же, как и ты. Пожалуй, даже сильнее, потому что мне повезло с компанией гораздо больше, чем тебе, — он нежно улыбнулся, но мое окаменевшее лицо от его комплимента мягче не стало. — Неужели ты думаешь, что мне легко было отказаться от наших планов? Ты думаешь, я не расстроен? — вообще-то, он совсем не выглядел расстроенным, но я посчитала ниже своего достоинства обсуждать данный вопрос. — Понимаешь, я чувствую — буквально всей кожей! — что это очень важное дело. Убийство такое сложное… словно морской узел! И распутать его можем только мы с тобой.

Вот тут я не выдержала:

— «Мы с тобой»? Как трогательно! Значит, ты думаешь, что я приму все это как должное, все стерплю и, наплевав на загубленный отпуск, в поте лица буду отыскивать убийц хмыря Хромова?

— Послушай… Я понимаю, что виноват перед тобой…

— Ах, ты все-таки понимаешь? Тогда ты должен понимать и то, что я не хочу все это терпеть. Не хочу и не буду!

— Но ведь мы можем поехать в отпуск потом, после…

— Да? А где гарантия, что «потом, после» тебе не подвернется еще какое-нибудь невероятное дело, которое никак нельзя будет упустить?

Возразить на это Себастьяну, кажется, было нечего, и он на мгновение замолчал. Хотя, в отличие от него, я до сих пор не научилась читать мысли — увы! — но пользоваться своей головой я все-таки умею, пусть иногда это и не очень заметно. Можно было догадаться, о чем размышляет мой любимый. Давить на меня логикой абсолютно бесполезно. Когда я зла (а сейчас я была зла, как сто чертей и двести ведьм вместе взятых), я могу переспорить кого угодно, причем даже того, с чьей точкой зрения я на самом деле согласна.

Зная об этом, Себастьян, очевидно, решил пойти другим путем — давить эмоциями. Шоколадные глаза подернулись влажной дымкой и начали приближаться к моему лицу. Мне стало трудно дышать, словно содержание Кислорода в воздухе внезапно упало. Проклятие, не надо было мне по триста раз на дню говорить ему, как я его люблю и как он красив! Теперь он бессовестно пользуется моими чувствами. Впрочем, даже если бы я ему всего этого и не говорила — что толку, раз он и так читает мысли?

— Прекрати! — сквозь зубы прошипела я, отворачиваясь и пытаясь отодвинуться от неумолимо надвигавшихся на меня губ. — Если ты не собираешься завтра сесть со мной в самолет и лететь на отдых, я с тобой больше не желаю иметь ничего общего!

— Но я-то желаю, — прошептал Себастьян с наигранно удрученным видом. — И что же теперь делать?

— Укушу! — мрачно предупредила я. И, понимая, что моя угроза звучит не слишком убедительно, потому что голос меня не очень-то слушается, добавила: — Больно укушу!

Внезапно из приемной донеслись какие-то странные звуки. Мы с Себастьяном обернулись.

Звуки оказались кашлем, а издавал их не кто иной, как наш давний приятель и отчасти коллега — капитан Захаров. Выглядел он сейчас не ахти как — сплошь мелкие капли дождя на серой ветровке, сизая щетина на сером от усталости лице. В руках капитан держал серый же полиэтиленовый пакет.

Объятия Себастьяна разжались, и я, торжествуя, вырвалась на свободу.

— Не помешал? — ухмыляясь, спросил Захаров.

— Совсем наоборот, — хором ответили мы с Себастьяном и неодобрительно покосились друг на друга.

— А я, — пояснил Захаров, — был тут поблизости по одному делу. И решил зайти. Подумал, что нам есть о чем поговорить. Например, о том, к чему приводят неумеренные занятия искусством.