Дочь фортуны - Альенде Исабель - Страница 94

Спустя три дня после того, как правительство назначило цену за голову Хоакина Мурьета, в порту Сан-Франциско бросил якорь пароход «Нортенер», привезя с собой двести семьдесят пять мешков корреспонденции и Лолу Монтес. Она была знаменитой на всю Европу куртизанкой, однако ж, ни Тао Чьен, ни Элиза никогда не слышали ее имени. На пристани они оказались совершенно случайно, и, в общем-то, пришли сюда, чтобы поискать ящик с лекарствами, который некий моряк привез из Шанхая. И полагали, что приход почты и стал причиной настоящей карнавальной кутерьмы, ведь столь обильного груза здесь не получали никогда, и только праздничные петарды вывели людей из заблуждения. В этом городе уже успели привыкнуть к всякого рода чудесам, вот поэтому и собралась толпа любопытных людей, чтобы посмотреть на несравненную Лолу Монтес, путешествующую по Панамскому перешейку и предводимую прославлявшей ее барабанной дробью. С судна она не сошла, а как бы упала прыжком на руки пары счастливых матросов, которые аккуратно и поставили ее на, так сказать, твердую землю, отдавая достойные, пожалуй, лишь королевы, поклоны и реверансы. А такой и была в действительности поза той знаменитой смелой женщины, получающей, как ей казалось, заслуженные приветственные возгласы своих поклонников. Стоявший гвалт немало удивил Элизу и Тао Чьена, потому что о существовании подобной красоты те даже и не подозревали, однако вскоре ажиотаж прекратился, и зрители овладели собой. Ведь речь-то шла всего лишь об ирландке, простолюдинке и незаконнорожденной, которую заставили сойти за некую благородную танцовщицу и испанскую актрису. А на самом-то деле, танцевала, словно гусь, а от актрисы и было, что одно лишь чрезмерное тщеславие. И все же ее имя вызывало в памяти развратные образы великих обольстителей, начиная с Далилы и заканчивая Клеопатрой, почему и приходили аплодировать ей мало что смыслящие, опьяненные бредом, людские сборища. Аплодисменты раздавались не в силу таланта женщины, а чтобы вблизи окончательно убедиться в ее вносящей во все беспорядок испорченности, легендарной красоте и ужасном темпераменте. Не имея маломальского таланта, за исключением разве что наглости и отваги, публика ходила на нее в театры, где громила все подряд, точно войско. А еще актриса собирала драгоценности, окружала себя любовниками, страдала от эпопейных приступов гнева, объявила войну иезуитам и гордо уходила прочь, будучи изгнанной из нескольких городов, и все же ее геройским поступком можно считать разбитое сердце короля. Людвиг I Баварский был мужчиной добрым, хотя алчным и сдержанным все шестьдесят лет, то есть пока женщина не вышла тому на встречу, опасно обернувшись вокруг него пару раз, а затем оставив человека полным простофилей. Монарх лишился рассудка, а вместе с ним потерял здоровье и честь, меж тем как она вовсю распоряжалась ларцами небольшого королевства. Влюбленный Людвиг предоставлял все, что только ни желала эта женщина, вплоть до титула графини, однако никак не мог добиться того, чтобы человека приняли и его подданные. Ее наихудшие манеры и абсурдные капризы вызывали лишь ненависть у граждан Мюнхена, которые кончили тем, что целой массой повалили на улицу, требуя изгнания любимицы короля. Вместо того чтобы молча исчезнуть, Лола пошла на вооруженную ораву, держа в руке лошадиный хлыст, который бы и пустила в ход, не засунь ее вовремя слуги силком в экипаж, тут же отправившийся за границу. В полном отчаянии, Людвиг I отрекся от трона и уже намеревался последовать за ней в ссылку, будучи лишенным всякой власти и банковского счета, впрочем, не слишком-то необходимых настоящему кабальеро, которого так легко сразила женская красота.

- То есть, ее единственным достоинством была, к сожалению, лишь дурная слава, - возразил Тао Чьен.

Группа ирландцев распрягла лошадей экипажа Лолы, после чего места животных заняли сами люди и потащили женщину вплоть до гостиницы по украшенным лепестками цветов улицам. Элиза вместе с Тао Чьеном видели ее участие в знаменитом шествии.

- Вот, пожалуй, чего еще не хватает этой стране безумцев, - вздохнул китаец, не став вторично смотреть на красавицу.

Элиза проследовала за карнавалом еще несколько куадр, будучи в приподнятом настроении и восхищаясь всему происходящему, в то время как вокруг то и дело взрывались ракеты и раздавались выстрелы в воздух. Лола Монтес несла в руке шляпу, ее черные волосы на прямой пробор переходили в изящные завитки над ушами, а обольстительные глаза сияли темно-синим цветом. Шла в юбке, сшитой из епископского вельвета, блузке с кружевным воротником и манжетами, а также в расшитом мелкими бусинками швом гладь коротком пиджаке настоящего тореро. Женщина приняла несколько шутливую и вызывающую позу, полностью при этом осознавая, что воплощает собой самые примитивные и тайные желания сильной половины человечества и символизирует, по мнению защитников морали, все самое ужасное; была развратным идолом, роль которого не могла ее не восхищать. Во всеобщем энтузиазме настоящего момента кто-то бросил в нее горстку золотого порошка, которая тотчас прилипла как к волосам, так и к одежде, образовав ауру вокруг человека. Жуткий образ этой молодой женщины, торжествующий и бесстрашный одновременно, отрезвив, встряхнул Элизу как следует. И она тут же подумала о мисс Розе, чем в последнее время занималась все чаще, после чего ощутила от человека прилив сострадания и нежности. Вспомнила свою наставницу несколько смущенной и носящей корсет, вечно с прямой спиной, с удавливающим талию поясом, потеющую под своими пятью нижними юбками. Пришли на ум и слова женщины: «сядь и держи ноги вместе, шагай прямо, не огорчайся чересчур, говори низким голосом, улыбайся, не строй гримасы – от них у тебя появятся лишние морщины. Помалкивай и изображай заинтересованность, ведь когда женщины слушают мужчин, для последних это словно бальзам на душу». Ах, мисс Роза со своим ванильным запахом и вечной любезностью. И в то же время припомнила ее в ванной, едва покрытую мокрой рубашкой, со светящимися улыбкой глазами, с взъерошенными волосами и румяными щеками. Держалась свободно, была вполне довольна и шушукалась сама с собой о том, что «женщина, Элиза, может делать все, что пожелает, хотя при этом никогда не следует забывать о такте». Однако Лола Монтес вытворяла подобное, совершенно не руководствуясь здравым смыслом; перевидала на своем веку куда больше, чем довелось даже самому храброму искателю приключений, и делала все это с неким высокомерием, которое присуще исключительно красивым женщинам. Этим вечером Элиза пришла к себе несколько задумчивой и крайне осторожно, и, будто совершая нечто нехорошее, открыла чемодан со своими нарядами. Когда-то оставила его в Сакраменто, впервые тогда отправившись вслед за своим возлюбленным, однако Тао Чьен сохранил его, думая, что все содержимое девушке еще может пригодиться. Открывая его, что-то внезапно упало на пол, и, удостоверившись, слегка удивилась, что вещица оказалась ее же жемчужным ожерельем, которым в свое время заплатила Тао Чьену, а тот, взяв драгоценность, провел девушку на судно. Так, неподвижная, и замерла с жемчужинами в руке на весьма продолжительное время. Затем встряхнула одежду и разложила ту на кровать, мятую и пахнущую подвалом. На следующий же день все отнесла в лучшую прачечную Китайского квартала.

- Я напишу письмо мисс Розе, Тао, - объявила девушка.

- Зачем?

- Она мне как мать. Если я сама ее так сильно люблю, то уверена, и она любит меня ничуть не менее. Никаких новостей не было уже четыре года, и она, должно быть, думает, что я мертва.

- Тебе бы хотелось увидеть ее?

- Разумеется, но это невозможно. Я и пишу лишь для того, чтобы ее успокоить, но было бы еще лучше, если она сама смогла бы мне отвечать. Ничего, что я дала ей этот адрес?

- Хочешь, чтобы тебя нашла твоя семья… - сказал он, и голос тотчас прервался.

Элиза уставилась на него и отдала себе отчет, что никогда не была так близка к кому-либо в этом мире, как в настоящий момент оказалась рядом с Тао Чьеном. Она чувствовала этого мужчину собственной кровью, с такой избитой и жестокой убежденностью, что удивлялась истекшему времени, за которое как следует его заметить так и не удалось. Девушка бесконечно скучала по нему, хотя виделись они ежедневно. Тосковала по той беззаботной поре, когда оба были добрыми друзьями, а сама жизнь казалась куда проще, но все же возвращаться назад как-то не хотелось. Ведь теперь между ними возникла какая-то нерешительность, нечто более запутанное и обворожительное, нежели старая, проверенная дружба.