Дочь фортуны - Альенде Исабель - Страница 42

Таковым было положение вещей, когда Тао Чьен познакомился с доктором Эбанисером Хоббсом, английским аристократом, совершенно неспесивым человеком и, в отличие от прочих европейцев, заинтересованном в местном городском колорите. Впервые увидел его на рынке, любопытствующим среди различных трав и лекарственного питья, что были в ассортименте у знахарей. Общался лишь с помощью десяти слов на языке мандарин, но повторял их таким громовым голосом и с непреложным убеждением, что окружающие начинали собираться небольшой толпой среди насмехающихся и испуганных людей. Было совсем несложно заметить его издали, потому что на фоне китайского народа тот слишком уж выделялся своей головой. Тао Чьен никогда не видел иностранца в этих краях, таких далеких от мест, по которым, как правило, перемещались последние, и даже подошел, чтобы разглядеть того поближе. Это был человек еще молодой, высокого роста и худощав, с благородными чертами лица и большими голубыми глазами. Зачарованный, Тао Чьен убедился, что вполне сумел бы перевести десять слов того простачка, а сам он, по крайней мере, мог бы узнать и другие из английского языка, таким образом, открыв возможность общения друг с другом. Молодой человек поприветствовал его сердечным реверансом, на что другой ответил, подражая поклонам неповоротливого гражданина. Двое улыбнулись, а затем и рассмеялись, поддакивая любезному хохоту собравшихся зрителей. И начали страстно желаемый диалог, состоящий из двадцати плохо произносимых сторонами слов и некой комической, исполняемой фокусниками, пантомимы, что происходило на фоне нарастающего смеха любопытных собравшихся. Вскоре появилась значительная группа людей, которая мешала проходу транспорта и совершенно умирала со смеху. Она-то и привлекла конную британскую полицию, которая немедленно приказала разогнать скопление народа. И подобная сцена положила начало надежному союзу этих двух людей.

Эбанисер Хоббс так же осознавал ограничения, накладываемые его ремеслом, как и Тао Чьен понимал пределы своего поля деятельности. Первый желал изучить секреты восточной медицины, которые, несмотря на путешествия по Азии, представлялись еще слабо, особенно воздействие на боль посредством ввода иголок в нервные окончания и использование сочетаний растений и мате, чтобы вылечить различные болезни, которые в Европе до сих пор считали неотвратимыми. Второго заворожило очарование западной медицины, ее резкие методы лечения, тогда как родное ремесло скорее было тончайшим искусством равновесия и гармонии, неторопливой задачей привести в порядок отклоненную от нормы энергию, предотвратить болезни и отыскать причины симптомов. Тао Чьен никогда не занимался хирургией, и его познания анатомии, довольно точные в том, что касается различных биений пульса и точек, куда ставят иголки, сводились к тому, что было возможно лишь видеть и щупать руками. Знал на память анатомические рисунки из книг, находящихся в библиотеке его престарелого, ныне покойного, наставника, но молодому человеку так и не пришло в голову хоть раз вскрыть труп. Этот обычай еще не был известен в китайской медицине; его мудрый учитель, который тренировался в лечебном деле всю свою жизнь, редко когда сам видел внутренние органы и был не способен поставить диагноз, если сталкивался с теми симптомами, что еще не закрепились в списке известных болезней. Эбанисер Хоббс, напротив, в своей практике вскрывал трупы и искал причину - так, по крайней мере, того учили. Тао Чьен впервые сделал подобное в подвале больницы для англичан как-то ночью, когда бушевали тайфуны, в качестве помощника доктора Хоббса. После чего последний тем же самым утром поставил в первый раз в своей жизни предназначенные для иглоукалывания иглы, чтобы облегчить свою мигрень в той же консультации, где Тао Чьен обслуживал своих клиентов. В Гонконге было несколько миссионеров, настолько же заинтересованных в лечении тела, как и в воздействии на души своих прихожан, с которыми доктор Хоббс поддерживал отличные связи. Они оба были гораздо ближе к местному населению, нежели живущие в колонии британские медики, которые восхищались методами восточной медицины. Так мастера «чжун и» открыли двери своих небольших клиник. Энтузиазм Тао Чьена и Эбанисера Хоббса, проявляемый в изучении нового и различных опытах, неизбежно сблизил и породил их привязанность друг к другу. Эти двое встречались почти тайно, потому что, должно быть, люди уже прознали об их дружбе, а совместное общение лишь еще больше ставило под угрозу репутацию. Ни европейские пациенты, ни китайские не могли принять того факта, что у представителей другой расы тоже можно чему-то научиться.

Страстное желание приобрести супругу снова занимало мечтания Тао Чьена, чуть только тот более-менее разобрался со своими финансами. Когда стукнуло двадцать два года, он еще раз подсчитал свои накопления, как частенько то делал, и убедился, довольный тем, что с нынешними деньгами может позволить себе женщину с небольшими ногами и мягким характером. Ввиду того, что у молодого человека не было родителей, которые, как того требовал обычай, помогли бы ему с хлопотами, то возникла необходимость прибегнуть к посреднику. Ему предложили портреты различных кандидатов, но все они показались на одно лицо; для мужчины оказалось невозможным угадать внешний вид девушки – и тем более составить впечатление о личности - начав с этих скромных цветных рисунков. Не разрешалось увидеть молодую особу собственными глазами либо услышать голос, как сам того желал; также не было и женщины-родственницы, кто бы смог осуществить подобное для него. Так оно и было, мог видеть лишь ноги девушки, появлявшиеся из-под занавески, но ему рассказали, что нельзя доверять даже данному факту, потому что, как правило, посредники устраивали ловушку и показывали «золотистые ирисы», то бишь прелести совершенно другой женщины. Приходилось доверяться самой судьбе. Был вот-вот готов передумать насчет игральных костей, но тут татуировка на правой руке напомнила ему о прошлых неудачах в азартных играх, почему и предпочел поручить это задание духам своих матери и учителя иглоукалывания. После того, как обежал пять храмов, оставляя в каждом приношения, бросил жребий особыми китайскими палочками, по которым прочел, что, оказывается, теперь и есть благоприятный момент, и, таким образом, выбрал себе невесту. Метод молодого человека не подвел. Когда приподнял красный шелковый платок с головы своей новоявленной супруги, уже после отправления минимальных церемоний, ввиду отсутствия денег на более великолепное бракосочетание, взор упал на весьма гармоничное лицо, что упорно смотрело в пол. Повторил свое имя трижды, прежде чем избранница осмелилась взглянуть на него полными слез глазами и вся дрожа от страха.

- Мне будет хорошо с тобой, - пообещал молодой человек, столь же взволнованный, как и она.

С момента, как приподнял эту красную ткань, Тао все любовался молодой особой, которая так удачно ему досталась. Эта любовь столь неожиданно захватила молодого человека: даже не представлял себе, что такие чувства могли существовать между женщиной и мужчиной. Никогда не слышал о том, чтобы любовь выражали подобным образом, только лишь читал несколько туманных рассказов в классической литературе, в которых девушки, как, впрочем, пейзажи или луна служили обязательными мотивами поэтического вдохновения. Тем не менее, полагал, что в реальном мире женщины являлись этакими рабочими лошадками и были нужны для воспроизведения потомства, как все те крестьянки, среди которых рос он сам, либо считались дорогими предметами украшения. Лин не подходила ни под одну из этих категорий, и представляла собой личность загадочную и непростую, способную своей иронией обезоружить молодого человека, а вопросами бросить настоящий вызов. Как никто, та заставляла его смеяться, выдумывала невероятные истории и провоцировала словесными играми. В присутствии Лин все, казалось, сияло неотразимым блеском. Необычайное открытие близости с еще одним человеком, стало, пожалуй, глубочайшим опытом в жизни мужчины. Встречи с проститутками случались вечно второпях, и с ними никогда не располагал достаточным количеством времени и должной любовью, что бы дало возможность глубже узнать каждую. Открывать глаза по утрам и видеть Лин, спящей под боком, само это уже побуждало смеяться от счастья и мгновение спустя содрогаться от тревоги. А если однажды утром она бы не проснулась? Стоило лишь себе представить сладкий запах ее пота в ночи любви, тонкую линию бровей, приподнятых в постоянном выражении удивления, и просто сказочную стройность талии молодой девушки, которая с невероятной нежностью вся к нему так и льнула. Ах! А этот смех обоих. Он был наилучшим, что только могло происходить, само беззаботное веселье настоящей любви. «Интимный дневник» пожилого наставника юноши, которые вызывали в годы созревания столько лишней восторженности, в час удовольствия оказались крайне полезными. Как и подобает молодой хорошо воспитанной девственнице, Лин отличалась скромностью поведения, но чуть только прошел первичный страх перед мужем, как лучшим образом проявила свою женскую природу, спонтанную и страстную. За очень недолгое время эта жадная до познаний ученица освоила двести двадцать два способа любить, и всегда была готова последовать им со всем сумасбродством, то и дело подсказывая своему мужу, какие иные позиции удалось еще изобрести. На счастье Тао Чьена утонченные познания теории, приобретенные в библиотеке его наставника, также включали в себя бесчисленные способы удовлетворить женщину, и он знал, что силе придается куда меньшее значение, нежели терпению. Пальцы учителя были натренированны для того, чтобы ощущать разный пульс тела и нащупывать даже с закрытыми глазами самые чувствительные точки тела; его теплые и уверенные руки, умеющие облегчать боль пациентов, стали для Лин источником нескончаемого наслаждения. Вдобавок обнаружил и нечто такое, чему его позабыл обучить почтенный «чжун и»: на самом деле в делах любви это оказалось лучшим афродизиаком. В постели оба могли чувствовать себя настолько счастливыми, что за ночь прочие жизненные неудобства изглаживались совершенно. Тем не менее, подобных неудобств было немало, как то стало очевидным совсем немного времени спустя.