Серебряные коньки - Додж Мери Мейп - Страница 25

– Какая она милая и веселая! – воскликнула Гретель. – А ведь ей приходится целые дни сидеть в комнате со своей бабушкой… Что это значит, Ганс? Что такое ты хочешь делать?

– Погоди и увидишь!

Ганс вошел в дом и тотчас же вернулся с заступом.

– Я хочу закопать свою волшебную бусинку! – сказал он.

* * *

Рафф Бринкер все еще крепко спал. Метта взяла из своего небольшого запаса маленький кусочек торфа, положила его на горячую золу и пошла позвать детей.

– Мама, мама, иди сюда! – крикнул Ганс, увидев ее.

– Господи помилуй! – пробормотала она. – Что такое случилось?

– Иди скорее! – прерывающимся от волнения голосом повторил Ганс, изо всей силы работая заступом. – Смотри! Это то самое место – на юг от пня! И как мы не подумали об этом ночью? Ведь пень остался от старой ивы, которую мы срубили прошлой весной, потому что от нее ложилась слишком большая тень на картофель. А маленькой ивы тогда и в помине не было… Ура!..

Метта не могла произнести ни слова. Она упала на колени около Ганса в ту самую минуту, когда он вытащил из земли старый глиняный горшок.

Опустив в него руку, мальчик вынул один кирпич, потом другой, третий и наконец старый чулок и темный, покрытый плесенью, мешочек! Они были набиты деньгами.

О, как счастливы были Метта и ее дети! Как они смеялись и плакали от радости! Как они пересчитывали свои сокровища, когда принесли их домой. Удивительно, что Рафф не проснулся от всего этого шума. И ему, должно быть, снилось что-то хорошее, потому что он улыбался во сне.

У Бринкеров был на этот раз великолепный ужин. Теперь уже незачем было беречь вкусные вещи и прятать их в шкафу.

– Мы завтра купим отцу всего свежего, – сказала Метта и поставила на стол холодное мясо, белый хлеб, студень и вино. – Ну-с, милости прошу! Садитесь и кушайте, детки!

* * *

Ложась в постель, Анни раздумывала о том, что мог потерять Ганс. Должно быть, перочинный ножик. Как будет смешно, если он его найдет!

А Ганс видел во сне, что он пробирается через чащу, где на каждой веточке висят горшки с золотом, часы, коньки и блестящие бусы.

* * *

Утром в тот же день, когда отыскалась тысяча гульденов, объяснилась и история часов, которые в течение десяти лет так тщательно хранила Метта. Часто, когда приходила страшная нужда и дети голодали, она думала о том, что хорошо бы продать часы, но каждый раз удерживалась от искушения. «Нет, нет, – говорила она. – Будь что будет, а я не забуду последней просьбы мужа!»

– Спрячь их и береги хорошенько, – сказал он жене и не успел прибавить ничего больше, так как к ним вбежал один из его товарищей и крикнул, что началось наводнение.

Рафф тотчас же схватил свои инструменты и бросился из дому, а потом его принесли с разбитой головой, и он лишился рассудка.

Когда Ганс ушел искать работу в Амстердам, а Гретель, управившись по хозяйству, отправилась собирать ветки, сучья и щепки, Метта достала часы и, сдерживая волнение, подала их мужу.

– К чему было ждать, пока отец удосужится разъяснить все? – говорила она потом Гансу. – Понятно, мне хотелось поскорее узнать, откуда взялись эти часы.

Рафф повертел их в руках и внимательно посмотрел на привязанную к ним и тщательно выглаженную черную ленточку. В первую минуту он как будто не узнал их.

– Так, так, теперь я припоминаю эти часы! – наконец сказал он. – Это ты вычистила их так, что они блестят, как новенький гульден?

– Я, – ответила Метта, кивнув головой.

Рафф снова взглянул на часы.

– Бедный юноша! – пробормотал он и глубоко задумался.

Метта не выдержала: это было уж слишком.

– Бедный юноша? – довольно резко повторила она. – Неужели же ты думаешь, Рафф, что я бросила вязанье и стою здесь только для того, чтобы слушать какие-то загадки? Расскажи мне, откуда взялись эти часы.

– Ты это знаешь давно. Я тогда же объяснил тебе все, – сказал Рафф, с изумлением взглянув на нее.

– Нет, ты ничего не говорил мне.

– Неужели? Ну, в таком случае ни к чему и поднимать этот вопрос. Пока я лежал здесь, как живой мертвец, бедный юноша уже, наверное, успел умереть. Да мне и тогда казалось, что он не жилец на этом свете!

– Послушай, Рафф Бринкер! – воскликнула Метта, вспыхнув и с трудом переводя дыхание. – Я не потерплю, чтобы ты так обращался со мной… с женой, которая всегда любила тебя и ухаживала за тобой! Это стыд… Это позор!..

– Как же обращаюсь я с тобой, Метта?

– Как? – передразнила она его. – А так, как обращаются все мужья с женами, которые делили с ними и горе…

– Метта!

Рафф наклонился и протянул к ней руки; на глазах его были слезы. В ту же минуту Метта бросилась перед ним на колени и схватила его за руки.

– Господи, что я наделала… довела моего бедного мужа до слез! – воскликнула она. – Прости меня, Рафф… я виновата… я обидела тебя! Мне показалось очень обидным ничего не узнать о часах после того, как я ждала целых десять лет. Но теперь я уже ни слова не скажу о них и не стану расспрашивать тебя. Спрячем их подальше. Из-за них мы чуть не поссорились, да еще так скоро после того, как Бог вернул мне тебя.

– Ничего, ничего, Метта, – сказал Рафф, целуя ее. – Уж тебе-то непременно следует знать, как было дело. Мне только не хотелось говорить об этом, не хотелось разглашать тайну умершего человека.

– Почему же ты думаешь, что этот юноша умер? – спросила Метта, взяв в руку часы и усевшись на кончик скамеечки, стоявшей под ногами мужа.

– Трудно объяснить это, – ответил Рафф.

– Может быть, он показался тебе больным?

– Нет, не то. Но он был взволнован, страшно взволнован.

– Не сделал ли он чего дурного… Какого-нибудь преступления?

Рафф кивнул.

– Убийство? – прошептала Метта, не решаясь взглянуть на него.

– Похоже на то, жена.

– Ты пугаешь меня, Рафф! Ты говоришь так странно и весь дрожишь… Я должна знать все!

– Я дрожу потому, что у меня озноб, Метта. Благодарение Богу, на моей душе нет греха.

– Выпей немножко вина, Рафф. Ну, теперь тебе будет получше… Так ты говоришь, что он совершил преступление?

– Да, как будто убийство. Он сам сказал мне это, но я не поверил ему. Это был славный юноша, с открытым лицом и таким же прямым, честным взглядом, как у нашего мальчика. Он только выглядел не таким смелым и решительным, как Ганс.

– Да, понимаю, – прошептала Метта, боясь прервать рассказ мужа.

– До того дня я ни разу не встречался с ним, – продолжал Рафф. – Он казался страшно перепуганным и был бледен, как смерть. Подойдя ко мне, он схватил меня за руку и сказал: «Вы, по-видимому, честный человек»…

– Ну, в этом он не ошибся! – выразительно проговорила Метта.

Рафф растерянно взглянул на нее.

– А? Что такое? На чем я остановился, Метта?

– Ты говорил, что юноша схватил тебя за руку, – сказала она, тревожно глядя на него.

– Да, так. Прошлое вспоминается мне так тяжело… Кажется каким-то сном.

– Что же тут мудреного! – со вздохом сказала Метта, нежно гладя его руку. – Не будь у тебя такой умной головы – ее, наверное, хватило бы на дюжину обыкновенных людей, – ты никогда не пришел бы в себя… Так юноша схватил тебя за руку и сказал, что ты кажешься ему честным человеком… Ну, еще бы!.. Когда же это было? В полдень?

– Нет, рано утром, до восхода солнца.

– В тот самый день, когда ты упал с плотины? Я помню, что ты встал тогда задолго до рассвета… Так он схватил тебя за руку…

– Да, и я увидел его бледное, испуганное лицо. «Мне нужно проехать несколько миль вниз по течению реки, – сказал он. – Не возьметесь ли вы отвезти меня?» «Я не лодочник», – ответил я. «Дело идет о жизни или смерти, – настаивал он. – Ради Бога, помогите мне. Видите вон ту лодку – ее не закрепили и не убрали весел. Я бы мог взять ее и уехать один, но не смогу вернуть сюда чужую лодку. Умоляю вас, исполните мою просьбу!» Я согласился и проехал с ним миль восемь, а потом он попросил меня причалить и сказал, что теперь пойдет по берегу. «Мне кажется, я могу довериться вам, – прибавил он глухим, дрожащим голосом. – Я совершил преступление… клянусь Богом, неумышленно… но человек умер! Мне придется бежать из Голландии!»