Серебряные коньки - Додж Мери Мейп - Страница 24

Все это устроилось так быстро благодаря Петеру, который нарочно съездил в Харлем, чтобы переговорить с отцом и поскорее уладить дело. И он почувствовал себя вознагражденным за свои хлопоты, когда увидел просиявшее лицо Ганса.

– Мне кажется, я в состоянии буду сделать эту работу, – сказал Ганс, – хоть мне никогда…

– Я уверен, что ты отлично справишься с ней! – перебил его Петер. – Все нужные инструменты ты найдешь в мастерской… Ну, как здоровье твоего отца?

– Ему лучше. Он быстро поправляется.

– Удивительно! Никогда в жизни не слышал о таком чудесном исцелении. Да, нужно сознаться, что старый суровый Бёкман – великий ученый!

– Больше, чем великий ученый, – горячо возразил Ганс. – У него доброе, великодушное сердце. Без него мой бедный отец никогда не пришел бы в себя. Знаете что? – прибавил он, и глаза его заблестели. – По-моему, ни одна наука на свете не сравнится с медициной!

Петер пожал плечами.

– Может быть, но меня лично она нисколько не привлекает. Что же касается доктора Бёкмана, то я согласен, что он замечательный врач. Как человек – другое дело. Избави нас Бог от таких людей!

– Но почему вы так говорите? – воскликнул Ганс.

В эту минуту из смежной комнаты вышла мефрау ван Гольп в великолепном чепчике и длинном шелковом фартуке, обшитом кружевами.

Петер тотчас же придвинул к камину стул с высокой спинкой и, когда его мать села, поставил ей под ноги скамеечку.

Ганс низко поклонился и хотел уйти.

– Нет, постой минутку, – сказала мефрау ван Гольп. – Я слышала твой разговор с моим сыном и вышла сюда, чтобы сказать тебе, что ты совершенно прав. У доктора Бёкмана, действительно, очень доброе и великодушное сердце, хоть он и кажется суровым с виду. Ему пришлось пережить большое горе. Он лишился, и при крайне печальных обстоятельствах, своего единственного сына, очень милого юноши, но немножко легкомысленного и горячего. С тех пор доктор Бёкман страшно изменился. А раньше трудно было найти человека любезнее и симпатичнее его.

– Нет, постой минутку, – сказала мефрау ван Гольп.

Посидев еще некоторое время с мальчиками, мефрау ван Гольп ушла, а они вышли на крыльцо, так как Гансу пора было отправляться домой.

– Теперь, когда ты успокоился за отца, – сказал Петер, – ничто не помешает тебе участвовать в состязаниях. Никогда еще не бывало у нас такого, и все без конца толкуют об этом.

– Я не буду участвовать, мингер.

– Не будешь? Это почему? – удивился Петер.

– Потому что мне нельзя, – ответил Ганс и нагнулся, чтобы взять свои коньки, которые оставил около крыльца.

Петер понял, что этот разговор неприятен Гансу, и потому удержался от расспросов. Он простился с ним и, стоя у двери, долго смотрел ему вслед. Когда Ганс подошел к каналу и стал надевать деревянные коньки, на лице Петера выразилось изумление.

– Что это значит? – пробормотал он. – Где же его новые металлические коньки?

Глава ХVI. Добрая волшебница. – Таинственные часы

Солнце уже заходило, когда Петер увидел вдали маленький домик, который столько лет назывался «домом идиота». Около него ходили две девочки.

Одна была в серой заплатанной кофте, синей юбке, полинявшем синем фартуке и старом, плотно прилегающем к голове чепчике. Гансу были хорошо знакомы все эти принадлежности костюма. Он тотчас же узнал и быстрые тоненькие ножки в огромных, похожих на лодки, башмаках. Это, без всякого сомнения, Гретель.

Другая девочка была одета гораздо наряднее: в хорошенькой юбке, красной кофточке, изящном чепчике, концы которого развевались над золотыми серьгами, и в маленьких кожаных башмаках. Да, это Анни.

Девочки ходили, обнявшись, взад и вперед около дома и так энергично кивали и качали головами, как будто решали важные государственные дела.

– Ура! Я нашел работу! – воскликнул Ганс, быстро подходя к ним.

Услышав его голос, Метта вышла из дома, и он рассказал ей о своей удаче. Мать тоже могла порадовать его. Отец чувствовал себя настолько хорошо, что сидел почти весь день, а потом лег и заснул «спокойно, как ягненочек».

– Ну, теперь моя очередь, – сказала Анни, отводя Ганса в сторону. – Твои коньки проданы, и я принесла тебе деньги.

– Семь гульденов! – с изумлением воскликнул Ганс, сосчитав монеты. – Да это втрое дороже того, что я заплатил за них!

– Ну и что? Дороже, так дороже, – спокойно сказала Анни.

– Мы должны вернуть покупателю лишние деньги, – заявил мальчик.

– Нет, я не стану возвращать их, – возразила Анни. – Коньки уже проданы, и дело кончено. – Потом, заметив, что слова ее огорчают Ганса, она прошептала: – Не думай, что тут вышло какое-нибудь недоразумение или ошибка. Покупатель сам настаивал на том, чтобы заплатить семь гульденов. Ты веришь мне?

– Верю, – ответил Ганс.

Метта очень обрадовалась, увидев столько денег, но узнав, что Ганс получил их за коньки, которыми так дорожил, вздохнула и грустно взглянула на него.

– Бедный мальчик! – воскликнула она. – Это большое лишение для тебя!

– Ничего, мама. Когда разбогатеем, купим другие.

– Долго придется ждать этого, сынок, – ответила Метта и, понизив голос, прибавила: – Мы могли бы разбогатеть, если бы не Ян Камп. Это он вырыл наши деньги, Ганс, вырыл много лет тому назад. Уж поверь мне!

– Очень может быть, – согласился Ганс. – Ну, мама, нам лучше всего забыть об этих деньгах. Они во всяком случае пропали. Не будем больше думать о них.

– Это легко сказать, Ганс. Я постараюсь, но едва ли это удастся мне, в особенности теперь, когда бедному отцу нужны и хорошая пища, и все удобства… Господи, да куда же девались девочки? Ведь они только сию минуту были здесь.

– Я сейчас найду их!

– Постой, постой, сынок, не двигайся! Смотри-ка, ведь это кролик. Должно быть, бедный зверек страшно проголодался, если решился выйти из своей норки в такой холод. Я сейчас принесу ему крошек.

Она вошла в дом и через минуту вернулась обратно. Но ни Ганса, ни кролика уже не было: они оба исчезли.

Метта подошла к задней стороне дома и увидела детей. Анни сидела на пне, а Ганс и Гретель стояли около нее.

– Как красиво, настоящая картинка! – воскликнула Метта, с восхищением глядя на них. – Уж на что хороши картины, которые я видела в большом доме, в Гейдельберге, а и там не было ни одной такой хорошенькой. Я не говорю про своих детей: в них нет ничего особенного. Но ты, Анни, точь-в-точь добрая волшебница!

– Неужели? – смеясь сказала Анни. – Хорошо же, пусть так оно и будет. Слышите, Ганс и Гретель? Я добрая волшебница и позволяю каждому из вас высказать какое-нибудь желание. Оно будет исполнено. Чего ты желаешь, Ганс?

– Я желаю найти то, что искал здесь ночью, – серьезно ответил Ганс.

Гретель расхохоталась, а Метта пожала плечами и ушла к мужу.

Добрая волшебница вскочила и три раза топнула ногой.

Добрая волшебница вскочила и три раза топнула ногой…

– Твое желание будет исполнено, – торжественно проговорила она и, вынув из кармана стеклянную бусинку, подала ее Гансу. – Зарой это на том месте, где я стояла, и прежде чем взойдет месяц, ты найдешь то, что искал.

Гретель снова расхохоталась.

– Как осмеливаешься ты смеяться над волшебницей! – воскликнула Анни, нахмурив брови. – В наказание за это твое желание не исполнится.

– Да ведь я же ни о чем не просила тебя, – весело сказала Гретель. – У меня нет никакого желания.

Анни отлично сыграла свою роль. Она грозно взглянула на Гретель и удалилась с видом оскорбленного достоинства.

– Прощай, прощай, добрая волшебница! – закричали Ганс и Гретель.

– Прощайте, смертные! – обернулась та и побежала домой.