Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 39

Первое время Шооран не попадал в состав карательных отрядов. Как особо доверенный воин, доказавший в сражении свою храбрость, он был приставлен к ухэрам, которые участвовали лишь в больших операциях, а во время обычных облав оставались на сухом. Такое положение как нельзя лучше устраивало его. Шооран ничуть не обманывался в отношении изгоев, он знал, что большинство среди них — обычные грабители, потерявшие остатки души, спокойно убивающие и также между делом умирающие. Живя на мокром, трудно ценить жизнь. Во время первой стычки с вольницей изгоев Шооран бил жестоко и раскаиваться в том не собирался. Но став цэрэгом, Шооран резко переменился. Теперь, когда на его стороне был явный перевес в силе и признанное право убивать, Шооран думал об изгоях лишь как о людях, загнанных жизнью туда, где жить нельзя.

Шооран стоял возле своего ухэра, облокотившись о ствол орудия. Темно-коричневый всегда прохладный хитин, из которого был сварен ухэр, гладко бугрился под рукой, казалось будто присмиревший, затаивший непокорство зверь замер рядом с ним. Ухэр был старый, из него уже не раз стреляли, один край расширяющегося дула был обломан, проклеенные трещины образовывали на стволе причудливый узор. Ухэр был заряжен, как и положено на границе, хотя стрелять Шооран не имел права. Век ухэра не долог — две, от силы три дюжины выстрелов, затем хитин начинает крошиться, и уже никакой ремонт не возвращает ему прочности. Впрочем, считалось, что Шооран и не может выстрелить, ведь для выстрела нужно два кремня, а Шооран выслужил пока лишь кремневый наконечник на копье. О том, что у него есть два собственных кремня Шооран помалкивал.

Оройхон перед ним был непривычно пуст. Обычно здесь возились сборщики харваха и искатели чавги, а сейчас лишь изломанные заросли хохиура напоминали о людях. Струи густых испарений поднимались над тэсэгами и уплывали в сторону далайна. Это было единственное заметное глазу движение, но Шооран знал, что творится там, скрытое пологими верхушками тэсэгов и покрывалом знобкого тумана. Два часа назад на оройхон ушли дозорные дюжины, теперь они теснили изгоев на ухэры заградительной полосы. Спасибо доброму Тэнгэру, это будет не здесь.

Издалека, едва слышно и совершенно невоинственно доносилось «Га-а!» наступающих дюжин. Иногда Шоорану казалось, что он различает голос Турчина. Вопить Турчин умел на славу.

Через несколько минут Шоорана сменили, к ухэру стал другой цэрэг.

— Далеко не исчезай, — сказал Шоорану скучающий дюженник. — Там все-таки облава.

Но и в тоне командира, и в слове «все-таки», и, главное, в том, что при орудии оставался всего один цэрэг, сквозило убеждение, что ничего не случится. Даже если изгоям удастся вырваться из мешка, толпой они не пойдут, и на ухэр лезть не станут, а просочатся поодиночке. Это в начале облавы было неясно, куда повернет охота, а сейчас можно отдыхать. Шооран скучающей походкой двинулся вдоль поребрика к далайну. Поднялся на заросшую криво растущим хохиуром верхушку суурь-тэсэга, огляделся. Тлевшая в душе мысль, что ему удастся незаметно выйти к далайну, погасла. Он увидел стоящий неподалеку татац, и дальше фигуры цэрэгов из вспомогательных дюжин. Оройхон был окружен на совесть. Шооран вздохнул, потом устроился на плоском камне и стал смотреть на серую полосу далайна, хорошо различимую отсюда. Недаром же, суурь-тэсэг — место, откуда далеко видно.

«Интересно, — подумал Шооран, — можно ли достать далайн отсюда? Я ведь его вижу…»

Шооран напрягся и несколько минут пытался не просто увидеть, а почувствовать далайн, но на таком расстоянии тот казался непроницаемым, отклика не было. Скоро Шооран сдался и, не думая больше ни о чем, лениво принялся следить за движением медлительных бугров влаги. Вот один из них, особенно крупный, выделяющийся среди остальных словно суурь-тэсэг на равнине, изменил движение и направился прямиком к берегу. Густая влага, отблескивая в свете серебристых дневных облаков, стекала по его склонам, но в центре словно бил фонтан, так что бугор не опускался, а напротив, становился все выше, затем вершина взвихрилась пеной, оттуда вырвались столбы бесчисленных рук, и огромное тело могучим рывком выметнулось на сушу. И лишь потом, с огромным запозданием по ушам ударил сочный шлепок. Знакомый и страшный звук привел Шоорана в чувство. И хотя Шооран видел, что Ёроол-Гуй выходит на соседний оройхон, но остаться на месте не смог и побежал.

Единым духом он домчал к сухому краю. Здесь уже толпились цэрэги охранения. Шооран оглядел бледные лица и, не сказав никому ни слова, пошел назад вдоль поребрика, за которым извиваясь танцевали руки Ёроол-Гуя.

Злобный бог вынырнул совсем рядом с поребриком, тело его вздымалось холмами и, казалось, нависало над головой. Ёроол-Гуй был повсюду, он неизбежно должен был не перейти, а попросту упасть на соседний оройхон, но все же этого не происходило, граница, означенная тонкой чертой, не пускала его. И внезапно успокоившийся Шооран подумал, что мастер, построивший на царском оройхоне храм, должно быть когда-то так же стоял перед немощным богом, представляя, что могло бы случиться, не будь положена граница всякой силе.

Словно для того, чтобы довершить сходство с храмом, Ёроол-Гуй выкатил из середины тела один из основных глаз. Но теперь его гипнотическая сила была не страшна Шоорану. Молодой илбэч недобро усмехнулся, шагнул вперед.

— Узнал? — спросил он. — Да, это я, и ты ничего не сможешь со мной сделать.

Где-то в глубине души Шооран надеялся, что Ёроол-Гуй ответит ему, заговорит, как согласно легенде, он говорил с Ваном, но бог молчал, и в вытаращенном глазу было не больше разума, чем у бовэра. А Шооран вдруг зримо представил, что происходит сейчас на другом конце захваченного оройхона. Запертая, отрезанная чудовищем толпа мечется из стороны в сторону, ища спасения, которого не будет. Тонкие, на пределе возможного руки на ощупь вылавливают живых, тащат, не разбирая, кто попался им — бандиты, цэрэги или просто случайно оказавшиеся в ловушке люди. Сколько-то времени они смогут избегать слепых рук, но рано или поздно все — и убийцы, и жертвы — погибнут.

Оскалившись, Шооран подбежал к ухэру. Распахнутый воронкой ствол смотрел ровно в немигающий глаз Ёроол-Гуя. Шооран извлек из-за пазухи кремни и высек искру. Две или даже три секунды ничего не происходило — огонь пробирался по узкому запальному отверстию. Потом грохнуло. Из ствола и запальника выметнуло пламя. Ухэр подскочил и накренился вместе с массивной станиной, на которой был укреплен. Шооран судорожно сглотнул, прочищая заложенные уши. И лишь Ёроол-Гуй, казалось, не заметил ничего. Каменная картечь истерзала его плоть, разорванный глаз разлетелся в клочья, заляпав все вокруг грязной зеленью, но даже такая страшная рана ничего не значила для гиганта. Края раны сомкнулись, не оставив следа, и лишь лужи смешанной с нойтом ядовитой крови доказывали, что заряд попал в цель.

Шооран стоял, бессильно опустив руки.

— Проклятый, — шептал он, — проклятый убийца…

Ёроол-Гуй молчал, ничего не менялось в студенистом, зеленовато-прозрачном теле, в мощных узлах громоздящихся вдоль поребрика рук. Но видно и он почувствовал удар, потому что замершие было руки разом дернулись и повлекли Ёроол-Гуя к ждущему, неправдоподобно тихому далайну. Шооран рассмеялся и погрозил ненавистному богу кулаком.

Когда через несколько минут цэрэги появились на позиции, они увидели, что Шооран с копьем в руках сидит на поваленном ухэре и смотрит на пустой оройхон, где только что бушевала смерть.

— Ты что наделал, дурень! — завопил дюженник, увидав разгром.

— Я выбил ему глаз, — сказал Шооран.

— Дубина! Бовэр безмозглый! Из какой лужи ты выполз на мою погибель?! — артиллерист не мог успокоиться. — Это надо же придумать — палить по Ёроол-Гую! Чтоб тебе вовек не просохнуть! Мне плевать, куда ты там попал — в глаз или в нос, все равно новый вырастет. А харвах ты спалил и орудие испортил. И вообще, как ты сумел выстрелить?

— Вот, — сказал Шооран, поднимая брошенное в панике копье с мелко околотым кремневым наконечником.