Полуночная роза - Стюарт Энн - Страница 39

В его жизни не было места чувствам, теплу, слабости. Красота природы сбивала его с толку, заставляя думать иначе, хотя он давно знал, что может рассчитывать только на себя. И еще ему вдруг стало очевидно, что недавняя идея взять Жизлен с собой в Лондон, неисполнима. Ее присутствие лишает его уверенности в себе. Она становилась ему не безразлична, а этого он не мог допустить.

Присутствия Трактирщика нигде не было видно, и это обстоятельство одновременно обрадовало и обеспокоило его. Он лишь слегка поморщился, увидев останки петуха, которого зарезала и выпотрошила Жизлен. «Видимо, все кухарки не брезгливы», — подумал он.

Петух, возможно, и был старым, и жестким, но запах в комнате стоял восхитительный. Жизлен с беспокойством взглянула на него из дальнего угла, и он с сожалением отметил, что она забрала в узел свои шелковистые длинные волосы.

Николас устал ждать. Она здесь, в его власти, и он хочет ею овладеть. Так почему же он должен колебаться? Блэкторн всегда гордился своей несдержанностью — его потребности и желания должны удовлетворяться, и не важно какой ценой. Он не намерен сейчас снова проявлять нерешительность. Если он покажет Жизлен свою слабость, то в конце концов она перережет ему глотку или заставит наглотаться яда. Даже ее неподатливые губы так соблазнительны! А сгорающая от нетерпения служанка лишь испортила ему аппетит несколько дней назад. Нет, другая ее не заменит. Он хочет, чтобы именно тело Жизлен содрогалось под ним в истоме, и он этого добьется.

Поняв, что ее время истекло, Жизлен приняла это как нечто неотвратимое. Он овладеет ее телом. Ничего другого и нельзя было ждать. Пожалуй, она должна быть этому даже рада, потому что он даст ей повод возненавидеть его еще сильней. Сейчас, когда ее ненависть немного утихла, ей даже полезно снова разъяриться.

Если бы он сегодня не улыбался! Все словно нарочно складывалось так, чтобы поколебать ее ре-шимость. Злой сатир исчез, а вместо него явился усталый деревенский джентльмен, остроумный, добродушный и способный растопить своей улыбкой сердце горгоны. Она, как могла, старалась сделать свою душу нечувствительной, но все же порой становилась уязвимой, а его улыбка сегодня напоминала солнечный свет посреди зимы.

Правда, сейчас его лицо снова стало угрюмым. Она бы, пожалуй, решила, что последние несколько часов он провел наедине с бутылкой бренди, если бы не знала, что это не так.

— Я устал от ожидания, — сказал он, и в его тоне слышалось легкое пренебрежение.

Жизлен замерла. Вода, покрывавшая куриную тушку, еще не достаточно нагрелась, чтобы ее можно было использовать для защиты, и кроме того, она не была уверена, что у нее это получится. Как далеко сможет она бросить тяжелый чугунок? Конечно, если бы ей удалось обрушить его прямо на голову Николаса, то она бы вполне могла его убить. Но он значительно выше, и едва ли согласится нагнуться, чтобы стать более удобной мишенью.

У нее еще есть нож, которым она прирезала несчастную птицу. Несмотря на свои кровожадные речи, Жизлен совсем не любила орудовать ножом, даже если ей предстояло расправиться с таким жалким и глупым созданием, как курица. Ее до сих пор немного подташнивало, когда она вспоминала, как вонзился нож в живую плоть, и она искренне сомневалась, что способна совершить подобное действие еще раз, хоть ей и необходимо расправиться с мужчиной, который, глядя на нее одновременно с издевкой и сладострастием, доводит до бешенства.

Но она не беззащитна. Она никогда не была беззащитна. Пока у нее целы голова и язык, она сумеет с ним справиться.

— Стойте, — сказала она. — Не приближайтесь ко мне,

— Стойте? — переспросил он. — Но мне кажется, вы сейчас не можете диктовать мне условия.

— Насилие тоже относится к одному из ваших многочисленных увлечений? Я знала, что вы чудовище, но думала и у вас есть какие-то правила.

— Я еще никогда в жизни не насиловал ни одной женщины, — произнес он, медленно двигаясь к ней. — Но на этот раз, пожалуй, стоит испытать свежее ощущение. Если, конечно, до этого дойдет. Впрочем, мне так не кажется.

Жизлен просто чуть не лопнула от злости.

— Думаете, я сдамся? Думаете, я так вами очарована, что стоит вам до меня дотронуться, как я растаю?

— Нет. Я просто думаю, что вы весьма разумная француженка, и понимаете, что я гораздо сильнее. Вы потеряете время, если будете сопротивляться. Тем более, я начинаю приходить к заключению, что ваша невинность тут совершенно ни при чем.

Она сумела перенять его тон.

— Неужели вы усомнились в моей непорочности? Помилуйте, сэр, какое оскорбление!

— Вы не могли долго жить в Париже и остаться девственницей.

— Я счастлива, что вы тем не менее находите меня достойной вашего внимания, — сказала она ехидно, заглядывая в чугунок, где вот-вот должна была закипеть вода. — Но если вы рассчитываете найти во мне искушенную в любовных утехах партнершу, то вас ожидает глубокое разочарование.

— Не рассчитываю, — ответил он и подошел совсем близко. — Как видно, ваш опыт совсем не привил вам охоты к этому занятию. Вы подавляете свои порывы каждый раз, когда я вас касаюсь.

— Я убью вас!

Блэкторн пожал плечами и мрачно улыбнулся.

— Как угодно. Убеждайте себя как хотите, если вам от этого сделается легче; что стоны, которые вы издаете — выражают протест; что то, как извивается подо мной ваше тело свидетельствует об отвращении; что вы целуете меня потому, что я вас к этому вынуждаю. Для меня все это не имеет значения.

Вода почти закипела. Жизлен подошла ближе к очагу, надеясь, что это покажется ему естественным, — кухарка всегда озабоченно следит за тем, как поспевает обед.

— Если вы дотронетесь до меня, то я вас ударю, — прошипела она, осторожно приподнимая чугунок и прикидывая, сколько он весит. Он оказался чертовски тяжелым.

— Если я дотронусь до вас, вы подчинитесь. Показать? — Николас протянул руку. Кровать находилась как раз у него за спиной, и Жизлен понимала, что ему ничего не стоит кинуть ее туда, и овладеть ею с той же легкостью, с какой это проделывал мясник в Париже.

— Троньте меня, и я убью вас, — она в конце концов может толкнуть чугунок, и плеснуть кипятком ему на ноги. Заодно и на свои, но она перетерпит боль, а потом убежит.

— Вы уже повторяли это тысячу раз, — терпеливо сказал он, — но знаете ли, моя милая убийца, я готов на это пойти.

Стремительно наклонившись к очагу, она хотела толкнуть чугунок, но цепкие руки Николаса уже успели сковать ее запястья.

— Вот вы и попались, любовь моя, — сказал он.

— Это называется насилием.

— Нет, — ответил Николас, — не называется. Она пережила его пылкий поцелуй, пережила то, как он с силой потащил ее за собой и, швырнув на кровать, прижал своим коленом ей ноги, которыми она пыталась брыкаться. Пережила прикосновение его рук и то, как он прижимался к ней своим воз-бужденным телом, но вот нежности, ощущения внезапного тепла внизу живота и в груди, и еще проклятой тоски, которая охватила ее душу, она вынести не могла. Подняв голову, Блэкторн взглянул на нее и его глаза блеснули в полутьме.

— Вот видите, Жизлен, насилие здесь не при чем. Он снова хотел поцеловать ее, но она знала, что стоит его губам снова коснуться ее-и она пропала. Отворачиваясь, она с трудом выговорила:

— Я не стану вас убивать.

— Я так и думал, — ответил он, усмехнувшись.

— Я убью себя.

Эти слова заставили его остановиться. То, что она сказала, прозвучало коротко и убедительно, и она сама себе поверила. Николас был достаточно умен, чтобы это сразу почувствовать.

— Не надо трагедий, — произнес он беспечно. — Мы ведь уже выяснили, что вам не в первой. И потом, что скажет ваш католический Бог?

— Мой католический Бог умер на гильотине. Я — настоящее дитя революции, у меня нет веры. Если загробная жизнь существует, то она должна быть лучше, чем эта. Если вы будете продолжать, я это непременно выясню.

— Я вам не позволю.

Она медленно покачала головой.