Ровесники. Герой асфальта (СИ) - Курносова Елена - Страница 31

Я в свою очередь взглянула на Канарейку, напрягая воображение, попыталась представить его в возрасте двадцати пяти лет. Нет, он, и правда, вряд ли изменится. Его внешность станет ещё более совершенна с годами, а характер – более круче. Он и сейчас превосходно знает себе цену – красивый, холёный мальчик, обожаемый всеми баловень судьбы. Он самоуверен и полон амбиций. Он слишком высоко ценит свою свободу и никогда в жизни от неё не откажется.

Вадим повёл Нику домой, а я, стоя возле подъезда, всё ещё размышляла о странностях человеческой натуры и никак не могла разобраться: какой же он, Канарейка? Хороший или плохой? Безусловно, что-то стоящее и даже отчасти благородное в нём есть…Но держаться от его чар надо подальше – он не из тех, кого можно привязать к себе. Девушку, имеющую несчастье от него забеременеть, Вадим едва ли станет жалеть – он просто перешагнёт через неё и равнодушно пойдёт себе дальше. Он не нуждается в постоянстве, он без ума от своей собаки, а мы, девушки, и весь наш женский род являемся для Вадима Канаренко всего лишь средством удовлетворения его рано проснувшейся мужской потребности. Конечно, не мне его судить. Я, во всяком случае, смотрю на вещи трезво, и влюбиться в Канарейку никогда себе не позволю. Следовательно – и бояться мне нечего.

Вернулся Вадим чуть позже, чем обещал.

- Прикинь, - сообщил он мне весело, - пока мы с тобой ходили, там полный дом народа собрался. За столом сидят, обедают – только ложки звенят. Насилу вырвался.

- У меня почти та же самая история. – Улыбнулась я. – Маме пришлось с три короба наврать для того, чтобы из дома смотаться без обеда.

И снова мы торопливо шли по бесконечно длинной дороге – скользкой, заледеневшей, морозной. Воздух пах свежим холодом, и его хотелось вдыхать полной грудью, рискуя простудить горло. Солнце светило прямо в глаза, я щурилась, но с огромным удовольствием подставляла лицо под лучи. Они, конечно, нисколько не согревали меня, но чувствовать на коже их ласковое касание всё равно было приятно.

- Вадим, а кто твои родители? – Опять нашёл на меня порыв жгучей любознательности. Благо, и собеседник попался на редкость словоохотливый.

- Родители? Отец – военный лётчик, мама – учительница. Английский преподаёт в Звёздном Городке.

- Да ну! На вражеской территории? Там знают, что она – твоя мама?

- Знают, наверное. Нет, определённо знают. Севка Пономарёв ей как-то после уроков цветы подарил, чтобы она их Варьке передала.

- Здорово…- Протянула я восхищённо. – Он что, до сих пор её любит? Даже несмотря на вашу войну?

Канарейка с досадой поморщился:

- Да Пономарёв вообще воевать не умеет. Ты бы его видела – умерла бы со смеху.

- Почему?

- Да он шизик полный. Не от мира сего. Это Дубровин его ещё боле менее духовно поддерживает. Носится с ним как с торбой писаной, уроки по двести раз объясняет, комсорг хренов. Отличника из него пытается сделать. Будто не соображает: Пономарёву родаки готовый аттестат с пятёрками купят и в любой вуз за бабки устроят. Не пойму только, как он там учиться будет? С его мозгами в пору улицы подметать…Ха…Дубровину вместе с ним поступать придётся и шефствовать дальше.

Каждое слово Вадима резало слух, оставляло в душе неприятный осадок. Я ещё помнила, как хорошо отзывался о Кирилле Дубровине Виталик, и мнение о нём я уже успела составить самое лучшее. Агрессия Канарейки в адрес Кирилла почему-то заставила меня возмутиться, словно я лично была знакома с лидером звёздновской тусовки.

- Почему ты их так ненавидишь? – Перебила я Вадима резко и неожиданно для самой себя.

Он сбавил шаг, взглянул на меня насмешливо:

- Опять двадцать пять. Помнится, мы это уже обсуждали.

- Обсуждали. Но я по-прежнему не могу понять, зачем вам нужна эта война. Тебе нравится драться – так и скажи. Дерись с Шумляевым, если уж на то пошло. Это ему вы в первую очередь должны были объявить войну, он того стоит. А Виталик мне рассказывал про Кирилла Дубровина – он же хороший парень. И жизнь его, насколько я поняла, не балует особо. А ты на него взъелся из-за того, что он тебя ударил. Извини, но это, по-моему, чистой воды ребячество.

Зря я так разошлась. Выслушав меня до конца, Вадим склонил голову с бесстрастным хладнокровием:

- Спасибо за лекцию. Знал бы Дубровин, какой у него тут адвокат выискался – голову бы потерял.

Меня так всю и опалило стыдом с головы до ног, даже уши, наверное, зарделись. Я поняла, что имел в виду Канарейка, удивилась только, почему меня это так смущает.

- Значит, ты считаешь это ребячеством? – Продолжил между тем Вадим, и в голосе его не было больше и тени насмешливости. – Ну так я поставлю тебя в известность, Ксюшенька. Никогда и никому в жизни я не позволяю бить себя по лицу. Понимаешь? НИ-КО-МУ И НИ-КОГ-ДА. Даже родителям. Отец когда-то давно пробовал меня таким образом воспитывать – теперь не пытается, себе же дороже вышло. И уж тем более я не позволю поднимать на себя руку сыну какой-то там алкашки, пусть даже из Звёздного Городка.

- Он не виноват в том, что у него такая мать. – Снова тихо заступилась я за совершенно незнакомого, но почему-то очень симпатичного мне Кирилла Дубровина.

- А я против его матери ничего и не имею. – Жёстко отрезал Вадим. – Как в басне Крылова говорится: он виноват лишь тем, что хочется мне кушать.

- Это ты к тому, что он виноват тем, что тебе просто хочется войны? – Теперь пришла моя очередь усмехаться и иронизировать.

- Нет, не к тому.

- Ну почему же? Судя по басне, такова мораль. Ты же не зря её мне процитировал!

Канарейка начал психовать. О-ля-ля, это уже что-то новое…Неужели мне удалось его основательно зацепить? Отлично! Слишком он привык быть правым во всём.

- Слушай, я, кажется, тебе уже объяснял. Бить себя я даже родителям не позволял никогда! Я тебе не Виталька, которого папаша за любую фигню прессует!

- Не может быть! – Я задохнулась от ужаса и негодования.

- Чего – не может быть? – Гневно передразнил меня Вадим. – Он с самого начала так себя поставил. А не стоило бы!

- Как же мать на это смотрит?! Она же такая добрая! – Как я ни крепилась, на глаза мои навернулись слёзы. Просто в голове не укладывалось, как можно подобным образом дрессировать такого милого, славного парня как Виталик. И за что?!

Увидев моё близкое к шоку состояние, Канарейка успокоился. Теперь он смотрел на меня со снисходительной жалостью:

- Мать у Витальки такая же рохля как он. И страдают они от отца вместе. Почему, ты думаешь, я в понедельник стулья в кабинете географии испортил? Знал же прекрасно, что за двойку Виталька по шее получит. Думаешь, мне этого хочется?

Последний вопрос прозвучал в его устах тихо и доверительно. Я молчала, уныло глядя себе под ноги – лёд с хрустом трескался в лужах под моими сапогами. Настроение испортилось, солнца я уже не замечала, оно меня нисколько не радовало. Значит, сегодня вечером Виталику снова достанется. И я, увы, была бессильна что-либо сделать.

Глава 12

Продуктовый магазин, за которым находился рынок, по словам Вадима раньше был единственной торговой точкой в посёлке. Сейчас, тем не менее, он был почти пуст – только под навесом возле входа сидели бабульки с сигаретами. Не доходя до них, Канарейка, чуть притормозив, попросил:

- Постой где-нибудь, ладно? Или к Витальке иди, если хочешь. Я скоро подойду.

- Нет. – Решительно мотнула я головой. – Я хочу посмотреть, что ты будешь делать. Можно?

- Смотри. – Пожал плечами Вадим и двинулся к навесу. Остановился возле первой же старушки – сухонькой, маленькой, в вязаной розовой шапочке с помпоном, таким трогательным и детским, что мне уже заранее стало жаль эту ни в чём не повинную бабушку, честно зарабатывающую себе прибавку к пенсии.

- Добрый день. Скажите, пожалуйста, по чём у вас «Мальборо»? – Канарейка выглядел просто очаровательно. С нежностью и глубоким уважением смотрел он старушке в глаза – казалось, ещё мгновение, и он бросится обнимать её как свою родную бабушку. Однако вопрос Вадима, сам по себе, доверия у продавщицы не вызвал – она прищурилась, настороженно рассматривая его сквозь толстые стёкла своих очков в тяжёлой оправе.