- Клюев Николай Алексеевич - Страница 138

Проходит сатана на бал.

Дуплистым глазом видя зал,

30 Я, липа, содрогаюсь лубом,

И вот железным мертвым зубом

И мне грозят лихие силы:

В саду посвистывают пилы

Марш похоронный вязам, кленам,

У белой девушки с балкона

Уходит молодость поэта...

То было в бред и грозы лета,

Мне снился дом под старой липой,

Медынью лунною осыпан,

40 И сельский бал. На милом бале,

В жасминном бабушкином зале,

Мы повстречалися с тобой,

Ручей с купавой голубой.

Не слава ли — альбомной строчкой

Над окровавленной сорочкой,

Над угольком в виске — бряцать?!

Пускай поплачет ива-мать,

Отец — продроглый лысый тополь.

Уехать бы в Константинополь,

50 Нырнуть в сапог, в печную сажу,

Чтобы в стране прорех и скважин

Найти мой бал и в косах маки —

На страх рогатому во фраке:

Ему смертельна липа в шали...

1933

49

8Прощайте, не помните лихом,

Дубы осыпаются тихо

Под низкою ржавой луной.

Лишь вереск да терн узловатый,

Репейник как леший косматый

Буянят под рог ветровой.

Лопух не помянет и лошадь,

Дубового хвороста ношу

Оплачет золой камелек.

И в старой сторожке объездчик,

Когда темень ставней скрежещет,

Затянет по мне тютюнок,

Промолвит: «Минуло за тридцать,

Как я разохотился бриться

И ластить стрельчатую бровь;

Мой друг под луною дубовой,

Где брезжат огарками совы,

Хоронит лесную любовь!»

И глаз не сведет до полночи,

Как пламя валежину точит,

Целует сухую кору...

А я синеватою тенью

Присяду рядком на поленья,

Забытый в ненастном бору.

В глаза погляди, Анатолий,

Там свадьбою жадные моли

И в сердце пирует кротиха!..

Дубы осыпаются тихо

Под медно-зеленой луной.

Лишь терний да вереск шальной

Буянят вдоль пьяной дороги,

Мои же напевы, как ноги,

Любили проселок старинный,

Где ландыш под рог соловьиный

Подснежнику выткал онучки.

Прощайте, не помните лихом!

Дубы осыпаются тихо

Рудою в шальные колючки.

Январь 1933

499

Шапку насупя до глаз,

Спит «Не доскачешь до нас»,

Старый колдун городишка, —

Нос — каланчевая вышка,

Чуйка — овражный лопух...

Только б ночник не потух!

Снова кручинится деду,

Некому дрёмы поведать.

Ясени в лунных косынках,

Садик в росистых барвинках,

В хворосте спят снегири...

Где вы, глаза-купыри,

В травах стрельчатых ресниц,

Локон пьяней медуниц?

Тянет ответно ночник:

«Впредь не влюбляйся, старик!»

Плюнуть бы дурню в бельмо:

Сердце не знает само,

Двадцать ему или сотни!..

Где ты, мой цветик болотный?!

В срок я доштопал коты,

Мягко подрезал кусты,

Зерен насыпал щеглу,

Жучку приветил в углу,

Сел на лежанку совой,—

Где ты, подснежник лесной?!

Сумерки дратвы длинней,

Ночи — одер без вожжей —

Тянут чугунный обломок,

Чтоб улыбнулся потомок

Виршам на нем пустозвонным:

«Умер, в щеглёнка влюбленным».

Тяжек могильный колпак...

Вспыхнул за окнами мак

Битвенным алым плащом,

Видится меч и шелом,

Сбруя с арабской насечкой:

«Грозный, тебе ли за печкой

Тени пустые ловить?!»

Только любви не избыть!

Подвиг ли, слава ли, честь ли?

Что там? Колеса да петли!

Терпкая пытка моя!..

Тянется веткой заря

В просинь сутулого зальца...

Выстрел иль хрустнули пальцы?

Ах, то щегленок старинный

Утро вплетает в седины —

В чуйку, в худую постель!..

Где ты, лесная свирель?!

Январь 1933

500. Моему другу Анатолию Яру

Продрогли липы до костей,

До лык, до сердца лубяного

И в снежных саванах готовы

Уснуть навек, не шля вестей.

В круговороте зимних дней,

Косматых, волчьих, лязгозубых,

Деревья не в зеленых шубах,