Небо сингулярности - Стросс Чарлз - Страница 65

Василий посмотрел на звезды, вертящиеся под ногами. «Я погиб», – подумал он, глотая едкую желчь.

Когда он закрыл глаза, тошнота чуть отступила. Голова все еще болела там, где он стукнулся ею об стену каюты, вылетая наружу. Перед глазами плыло, и очнулся Василий, купаясь в сгустке боли. Сейчас уже можно было думать, и боль казалась глупой шуткой: у трупов ведь ничего не болит? Значит, он еще жив. Вот когда перестанет болеть…

Он снова и снова переживал катастрофу. Зауэр проверяет, все ли в скафандрах. «Это просто прокол», – говорит кто-то, и это кажется правдоподобным – баба эта выпустила из каюты часть воздуху, чтобы упали щиты декомпрессии, – а потом яркая вспышка взрывшнура, и все оказались неправы. Воющий вихрь воздуха подхватил лейтенанта и полицейских, выбросив из корабля в темный звездный туннель. Василий попытался удержаться за рукоять двери, но неудобные перчатки соскользнули. И он полетел, безостановочно кувыркаясь, как паук в водосток, когда выпускают из ванны воду.

Звезды вертелись – холодными кинжалами огней в ночи за веками.

Вот оно. Погибель. Домой не вернуться. Шпионку не арестовать. Не встретиться уже с отцом, не сказать, что я на самом деле о нем думаю. А что про меня подумает Гражданин?

Василий открыл глаза. Его все так же вертело, оборотов пять или шесть в минуту. На аварийном скафандре ранцевых сопел не было, а рация работала на жалком расстоянии – всего несколько сот метров. Для работы на борту судна это более чем достаточно. Достаточно даже, быть может, чтобы сделать маяк, если его будут искать. Но его не искали. Он прецессировал, как гироскоп, и каждые минуты две корабль появлялся у него в поле зрения – темная щель на фоне алмазной пыли звезд. Никаких признаков идущей к нему поисковой партии не было – только золотой туман сточных вод расходился вокруг флагмана флота, который был уже за километр, когда Василий только его увидел.

И был корабль похож на игрушку, бесконечно желанную игрушку, в которой были все его надежды на жизнь и любовь, товарищество, тепло и счастье – игрушка, до которой никогда не дотянуться, висящая в холодной пустыне, которую не перейти.

Он глянул на примитивный дисплей на запястье, где стрелка отсчитывала часы жизни, оставшиеся в кислородном баллоне. Дозиметр тоже был на этом дисплее, пустыня была горячей: заряженные частицы пронизывали ее так плотно, что вряд ли будет потом разлагаться мумифицированный труп.

Василия затрясло. Горькие сожаления охватили его: «Ну почему я всегда все делаю неправильно?» Он думал, что правильно поступил, когда пошел служить в ведомство Куратора, но когда гордо показал матери новое удостоверение, лицо у нее закрылось, как витрина лавки, и она отвернулась, как бывало, когда он что-нибудь делал не так, а пороть его ей не хотелось. Он думал, что правильно сделал, когда обыскал багаж инженера, а потом дипломатихи – а смотри, что из этого вышло.

Корабль внизу, уже в нескольких километрах и уходящий все дальше, казался щепкой на фоне тьмы. Само присутствие Василия на корабле… Если честно, он бы лучше сделал, если бы остался дома, подождал, пока корабль (вместе с инженером) вернется на Новую Прагу, а потом возобновил бы слежку. Да только новости с Рохарда, планеты ссыльных, вызвали у него неутолимое любопытство. И если бы он не захотел туда лететь, то не висел бы сейчас в космосе, вертясь в этой камере пыток-воспоминаний.

Он попытался вспомнить лучшие времена, но это было трудно. Школа? Его там тиранили нещадно, издевались над тем, кто у него отец. Любой мальчишка с фамилией матери был объектом издевательств, но отец-преступник, известный уголовник – это превращало его в легкую мишень. Однажды он одному хулигану рожу размолотил в кашу, и за это его выпороли. После этого хулиганы обходили его десятой дорогой, но за спиной все равно шептались и по углам хихикали. Он научился подслушивать, затаиваясь после уроков, а потом сбивать ухмылки с рож кулаками, но друзей это ему не прибавило.

Курсы? Шуточка. Продолжение прежней школы, только учителя построже. Базовое полицейское обучение и кадетский корпус. Стажировка у Гражданина, на которого он рвался произвести впечатление, потому что восхищался суровым инспектором – человеком из железа и крови, безусловно преданным Республике и всему, что она олицетворяла, духовным отцом, которого он вот сейчас дважды разочаровал.

Василий зевнул. Болел мочевой пузырь, но мочиться он не решался – в этом-то костюме из соединенных мешков. Мысль о том, чтобы утонуть, была почему-то куда страшнее, чем мысль, что кончится воздух. Кроме того, когда воздух уйдет – разве не так наказывают взбунтовавшихся космонавтов вместо повешения?

И Василием овладел странный ужас. Мурашки поползли по коже, затылок и шея похолодели, онемели. «Я не могу еще умереть, – подумал он. – Так нечестно! – Василия затрясло. Будто пустота говорила с ним. – Честно, нечестно – какая разница? Это случится, и ничего не значит, хочешь ты или нет».

Глаза жгло. Василий крепко зажмурился, чтобы не лицезреть вертящиеся кинжалы ночи и успокоить дыхание.

А когда открыл глаза, он увидел, как ответ на свои молитвы, что не один в бездне.

ШУТНИКИ

Высоко на орбите вокруг Рохарда вертелись Вышибалы.

Два километра в длину, гладкие и серые. Каждый из них превосходил надвигающийся экспедиционный корпус, как великан карлика. Они были чуть ли не первыми предметами, созданными прибывшим Фестивалем. Почти все Вышибалы дрейфовали на парковочной орбите в глубине облака Оорта, ожидая врагов, приближающихся по времениподобным путям атаки в глубине будущего мировой линии Фестиваля, а тот уходил все дальше во внутреннюю систему, пока не появился над планетой своего назначения.

Вышибалы не видели снов. Представители едва разумного вида, получившие задание оборонять Фестиваль от определенного рода грубых физических угроз. От угроз более тонких – отказа в обслуживании, декогерентности и спуфинга – защищали более сложные антитела; при атаке с истинным нарушением принципа причинности была бы пробуждена команда поддержания реальности. Но иногда лучшей защитой является большая палка и пугающий оскал – для какой надобности и существовали Вышибалы.

Прибытие эскадры Новой Республики было замечено за четверо суток до этого. Постоянные профили ускорения приближающихся кораблей торчали, как больной зуб. Флот Его Величества рассуждал в терминах лидаров, радаров и активных датчиков, а Фестиваль использовал приборы более тонкие. Замечены были локализованные минимумы в энтропии внешней системы, следы голых сингулярностей, эхо туннельного эффекта, который позволяет обычным звездолетам прыгать от системы к системе. Неспособность подлетающего флота сигнализировать о многом говорила сама по себе, и Вышибалы знали, что делать со сказанным.

Дивизион летающих по орбите Вышибал начал набирать скорость. На борту этих кораблей не было хрупких форм жизни – только твердые блоки легированного алмаза и керамических сверхпроводников, танки металлического водорода под таким давлением, что по сравнению с ним ядра газовых гигантов можно считать вакуумом, и генераторы высокоэнергетических мюонов для катализации экзотических ядерных реакций, движущих эти корабли. И, конечно, фрактальные кусты, груз Вышибал: миллионы их цеплялись причудливыми лозами за длинные шипы кораблей.

Ядерные факелы, дающие тягу в согласии с законами Ньютона, могли показаться старомодными Адмиралтейству Новой Республики, которое настояло на оснащении флота лишь современнейшими двигателями на сингулярности и искривлении пространства, но Вышибалы Фестиваля, в отличие от Адмиралтейства, имели некоторый боевой опыт. Реактивные двигатели имеют некоторые выгодные качества в космической битве – качества, которые умелому обороняющемуся дают неоспоримое преимущество: во-первых, – чувствительное отношение тяги к массе, во-вторых, – малую степень наблюдаемости. Десять миллиардов тонн виртуальной массы превращали корабль с сингулярностным двигателем в нечто совершенно неуклюжее: он хоть и мог ускоряться с невероятной силой, но быстро менять направление был не способен, и для Фестиваля был обнаружим чуть ли не на межзвездном расстоянии. А реактивный двигатель в кардановом подвесе изменял вектор тяги настолько стремительно, что мог даже разрушить корабль, не рассчитанный на такие напряжения. И еще, хотя факел со стороны кормы можно было заметить за миллион километров, исходящий поток был узконаправлен, и спереди едва можно было разглядеть нагретую точку.