Небо сингулярности - Стросс Чарлз - Страница 64

– Он у тебя под креслом, с зубной щеткой и сменой белья. Я заглянула в твою каюту, когда тебя загребли.

– Ты гений! – воскликнул он радостно. Нагнувшись, Мартин пошарил в тесном закутке под консолью. – Ух ты!

Он выпрямился, открыв потрепанную серую книжку. По страницам плавали слова и картинки. Мартин постучал по воображаемой клавиатуре – возникли новые изображения.

– Тебе помощь нужна в управлении этой шлюпкой?

– Если хочешь. – Она допила второй пакет, сунула оба пустых в мешок. – Ты летал когда-нибудь?

– Двенадцать лет провел на «Л-5». Основы навигации, без проблем. Если бы это был обычный спасательный модуль, я бы еще и камбуз смог запрограммировать. Традиционная йоркширская привычка – знать, как испечь сливовый пудинг в свободном падении. Фокус в том, чтобы корабль вращался вокруг камбуза, так что пудинг остается неподвижным, а вращается гриль…

Она засмеялась. Пакет клюквенного сока отскочил от головы Мартина.

– Хватит тебе!

– Ладно. – Он откинулся назад, ЛП парил перед ним в воздухе. На открытых страницах прибор реального времени скачивал данные из мозга шлюпки. (Часы в углу отсчитывали секунды до первого запрограммированного Рашелью торможения, за две тысячи секунд до перигея.) Мартин, нахмурившись, чертил стилом иероглифы. – Должно получиться. Если по нам стрелять не будут.

– У нас ответный сигнал Красного Креста. Им тогда придется вручную отключать систему «свой-чужой».

– Чего они точно делать не будут, если не озверели до конца. Ладно. – Мартин поставил на странице последнюю точку. – Но мне было бы приятнее, если бы я знал, куда это мы летим. В том смысле, если Фестиваль ничего не оставил на орбите…

И тут они оба застыли.

Что-то скребло по крыше спасательной капсулы, будто полые металлические кости стучали по решетке.

Кролик зарычал и сердито выхватил свой полуавтоматический пистолет. Прижав уши и оскалив зубы, он злобно зашипел на киборга.

Сестра Седьмая села прямо, любуясь столкновением. Все, кроме Бури Рубинштейна, пригнулись, а он шагнул вперед, на середину поляны.

– Прекратить! Немедленно!

На долгую секунду кролик застыл. Потом медленно расслабил мышцы и опустил ствол.

– Он первый начал.

– Мне плевать, кто начал. У нас есть работа, а потому нечего друг в друга стрелять. – Он повернулся к киборгу, с которым схлестнулся кролик. – Ты что-то сказал?

Революционерка заробела, длинные вытянутые когти медленно разжались.

– Я хорошая экстропийка. А эта тварь… – Она сделала жест, в ответ на который кролик еще раз показал зубы. – Он приверженец культа личности! Он контрреволюционер! На выгрузку его!

Буря прищурился. Многие бывшие революционеры съехали с нарезки из-за прибамбасов к телу, которые предлагал Фестиваль, не сообразив, что для управления этими штуками нужно модернизировать центральную нервную систему. Это приводило к некоторой путанице.

– Товарищ, ты же тоже личность. Чувство идентичности необходимо для наличия сознания, а оно, как указывают великие учителя, есть краеугольный камень, на котором строится трансцендентность.

Киборг задумался. На глазах мелькнули зеркальные мембраны, отражая внутреннюю работу мысли.

– Но в сообществе разума личностей нет. Личность вырастает из общества, следовательно, индивидуум не может иметь…

– Мне кажется, ты недопонимаешь великих философов, – медленно проговорил Рубинштейн. – Это не критика, товарищ, потому что сами философы по сути своей гениальны, и следовать за ними трудно, но, когда они говорят: «сообщество разума», они говорят о достижении сознания в индивидууме, возникающем из до-сознательных агентов, а не об обществе вне личности. Таким образом, отсюда следует, что быть связанным с собственным сознанием – это не значит придерживаться культа личности. Теперь, следуя иному… – Он прервал сам себя и бросил острый взгляд на кролика. – Думаю, что сейчас мы не будем исследовать данный вопрос детальнее. Время двигаться дальше.

Киборг кивнул, резко дернув головой. Ее собратья встали (один не встал, а развернулся) и надели ранцы. Буря подошел к избушке Сестры Седьмой и влез внутрь. Вскоре отряд двинулся в путь.

– Не понимаю чувства революции, – заметила Критикесса, жуя сладкий картофель в качающейся избушке, шагающей по грунтовой дороге за отрядом Плоцкого совета. – Чувство идентичности осуждено? Зайцеобразный Критикуется за сходство сам с собой? Чушь? Разве можно воспринимать искусство, не ощущая собственной идентичности?

– Они слишком буквально мыслят, – сказал он тихо. – Одно только действие, никакого новаторского мышления. Они не понимают метафор, половина из них считает, что ты вернувшаяся Баба-яга. Ты про это знаешь? Мы были слишком долго… э-э… стабильной культурой. Верования, обычаи – все это укоренилось. Когда приходят перемены, эти люди не в силах реагировать. Пытаются все загнать в собственные предвзятые догмы. – Он прислонился к стенке избушки. – Я просто вымотался, пытаясь их разбудить…

Сестра Седьмая фыркнула.

– А это ты как назовешь? – спросил она, ткнув пальцем в открытую дверь.

Впереди избушки маршировала колонна весьма разнообразных киборгов, частично измененных революционеров, застывших на полпути за пределы своей прошлой жизни. В голове отряда шагал кролик, ведя всех в лес с наполовину трансцендировавшей дикой жизнью.

Буря вгляделся в кролика.

– Назову, как он захочет. А это у него ружье?

К полудню лес изменился до неузнаваемости. Какие-то странные биологические эксперименты изуродовали растительность. Деревья и травы исчезли. Шагать пришлось по колючим сосновым иголкам, а над головой качались плоские острые листья, пегие, черные и зеленые, с глянцевыми черными пятнами. И что хуже всего, кустарник вроде бы как-то размывало на краях: виды обменивались фенотипическими признаками прямо на глазах с неестественной беспорядочной страстью.

– Чья это работа? – спросил Буря Сестру Седьмую во время одного из ежечасных привалов.

Критикесса пожала плечами.

– Ерунда. Лысенковский край леса, рекомбинантные рисуночки. Ты джаббервоков остерегайся, сынок. В этом биоме есть только производные Земли?

– Ты меня спрашиваешь? – удивился Буря. – Я не садовник.

– Неправдоподобная интуитивная оценка, – лукаво ответила сама себе Сестра Седьмая. – В любом случае, некоторые виды Края рекомбинантны. Не гуманоцентрическая манипуляция геномами. Элегантные структуры, модифицированные без всякой цели. Ламаркианский лес. Узлы обмениваются фенотип-определяющими чертами, приобретая полезные.

– Кто определяет полезность и бесполезность?

– Выставка Цветов. Входит в Край.

– Какой сюрприз, – буркнул Буря.

На следующем привале он подошел к кролику.

– Далеко еще?

Зайцеобразный пискнул:

– Пятьдесят километров. Или больше?

Вид у него был слегка озадаченный, будто понятие расстояния было для него трудной абстракцией.

– Утром ты говорил: шестьдесят километров, – напомнил Рубинштейн. – Мы прошли двадцать. Ты точно помнишь? Милиция тебе не верит, и если ты будешь дальше вилять, я не смогу им помешать наделать глупостей.

– Я просто кролик. – Уши дернулись назад, задвигались, прислушиваясь к возможной опасности. – Знаю, что на господина напали – нападали – мимы. Не слышал с тех пор ничего от него, спорить могу. Всегда знаю, где он – не знаю как, – но сколько еще идти, сказать не могу. Понимаешь, друг, вроде как в голове компас, ферштейн?

– И давно ты кролик? – спросил Рубинштейн, вдруг заподозрив весьма неладное.

Кролик состроил недоуменную морду.

– Не знаю, право. Кажется, я был… – Он замолчал. Опустились железные ставни, отключив свет в глазах. – Больше слов нет. Искать господина. Спасать!

– Кто твой господин?

– Феликс, – ответил кролик.

– Феликс… Политовский?!

– Не знаю. Может быть. – Кролик задергал ушами и оскалился. – Не хочу больше говорить. Мы там завтра. Спасать господина. Убить мимов.