Крылья (СИ) - Славина Ирена - Страница 51

Потом повесила на лицо фальшивую улыбку, вышла из кабинки и на ватных ногах отправилась с Дио к нашему гейту. Объявили посадку.

А в самолете случилось неожиданное: я уснула. Несмотря на шоковое состояние, в котором я пребывала последние несколько часов, и натянутые, как гитарные струны, нервы, я вдруг провалилась в сон, в такой спокойный и глубокий, как будто никаких потрясений не было и в помине: как будто я просто летела с подружкой на долгожданный курорт после развеселой ночи, проведённой в клубе.

Проснулась только к концу перелета от пронзительного звука трескающегося пластика: Дио допила сок и смяла в кулаке стаканчик.

— Хорошо, что ты уснула, — повернулась она ко мне.

— Даже не знаю, как это получилось, — пролепетала я, оглядываясь по сторонам. — Когда я на взводе, то не могу спать. Или сплю очень плохо...

— А ты на взводе? — спросила она.

Я озадаченно посмотрела на неё.

— Несколько часов назад ты ясно дала мне понять, что если я не продемонстрирую истинные чудеса убеждения, то очень близкий мне... нам человек — умрёт. Может быть, есть волшебный способ, как в такой ситуации можно не быть на взводе?

— Если у вас не получится, то не произойдёт никакого апокалипсиса, — сказала она спокойно. Никто не посмеет обвинить тебя. Всего лишь случится то, что рано или поздно должно случиться. Врачи дают максимум три года. На чудо надеяться не приходится.

Мое сознание зацепилось за эти два слова: «у вас», — и теперь бережно перекатывало их по моим нейронам, как спасительный кусочек льда по обожжённой коже. Дио не сказала «если не получится у меня», она сказала «если не получится у вас», словно осознанно возлагая важную часть ответственности за исход «переговоров» не только на меня, но и на него тоже.

— Я надеюсь, у нас получится, — тихо сказала я, невольно наслаждаясь музыкой этой фразы: она звучала так, словно я говорила не о смерти, а о любви.

***

Оживлённая, шумная, пульсирующая, как артерия, Мальпенса[8], приняла нас в своё русло. Воздух вибрировал от голосов диспетчеров, мраморная плитка ловила отблески люминесцентных ламп, пассажиры уверенно шли вперёд, как скаковые лошади на забеге. Я едва поспевала за Дио, которая так быстро продвигалась к выходу, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что она бывала здесь и не раз.

Скоро мы добрались до подземной парковки. Дио двинулась сквозь ряды машин, увлекая меня за собой и не прекращая говорить по телефону, на этот раз по-итальянски.

— Не очень похоже на железнодорожный вокзал, — осмотрелась я.

— Я передумала ехать на поезде. Недостаточно удобно, — обернулась она. — И на такси тоже. Недостаточно быстро.

Через три минуты все вопросы отпали: передо мной стоял ослепительно-белый порше, который, не было никаких сомнений, принадлежал ей.

— Считай, что мы уже в Лугано, — подмигнула Дио, открывая дверцу.

— Где? — переспросила я.

— Дома.

***

Дио гнала машину на север. Живописные сочно-зелёные равнины и смутные очертания Альп далеко впереди опять заставили меня почувствовать себя обычной туристкой, отхватившей горячий тур в швейцарскую глубинку... Но скоро мои мысли снова вернулись в прежнее русло: я с нездоровым упорством пыталась подобрать нужные слова, которые бы дали Феликсу понять, что он значит для меня, которые бы дали ему хоть приблизительное представление о том, что творится в моей душе.

— Кажется, будет гроза, — сказала Дио, и в её голосе чувствовалось радостное предвкушение.

Впереди на горизонте зрела и наливалась болезненной синевой грозовая туча. Проливной дождь всегда наполнял меня какой-то пугающей мистической тревогой — что ж, великолепный последний штрих к мрачной картине моего настроения.

— Надеюсь, пройдёт стороной.

— Почему, ты не любишь дождь? — спросила она.

— Люблю. Просто гроза считается... недобрым знаком.

— Правда? — засмеялась она. — А там, где я родилась, бури и грозы предвещают добрый полёт.

На ее лице промелькнуло какое-то теплое мечтательное выражение.

— Птицеликий, разворачивай крылья, перо к перу, как лепесток к лепестку, лови восходящий поток, пропитанный влагой и пылью. Пусть наша жизнь будет подобна буре, чистой и сильной, пусть воздух будет сладок и свеж, пусть твое сердце поет, как перо на ветру...

— Это откуда? — уставилась я на нее, пораженная музыкой поэзии и тем, как воодушевленно она это прочитала.

— Это... древняя поэзия моей родины.

— А откуда ты родом?

— О, такая далекая маленькая страна... что ты о ней наверняка даже не слышала, — и, видя, что я всё ещё жду пояснений, добавила:

— На юге Африки.

— Какое-нибудь... Королевство Лесото? — нахмурилась я, напрягая те немногие извилины, которые не халтурили на уроках географии.

— Ага, вроде того, — смилостивилась она, выдав гениальный по своей неопределенности ответ.

— Ясно, — буркнула я, понимая, что четкого ответа и тут, видимо, не заслуживаю. — В самом деле очень красиво написано...

— Давай, повторяй за мной! — с неожиданным напором предложила она. — Птицеликий, разворачивай крылья...

— Зачем? — улыбнулась я.

— Давай, давай, нам обеим нужно немного отвлечься, а что может быть лучше изучения древней поэзии?

Всю дорогу до Лугано мы занимались этим бесполезнейшим, но, признаю, здорово отвлекающим занятием. Я терпеть не могла разучивать что-то наизусть, но на этот раз приняла предложение с благодарностью, так как это позволило мне хотя бы ненадолго избавиться от беспокойных мыслей. Ритмика строк завораживала и успокаивала, как колыбельная.

Машина летела, как ветер. Нам пришлось остановиться только однажды, когда в ветровое врезалась какая-то мелкая птичка, оставив на стекле пару тонких перьев. Вера в мистику и суеверия обошла меня стороной, но если бы я была коллекционером примет, то записала бы птицу, ударившуюся о стекло, в список плохих предзнаменований, потому что вскоре после этого относительное спокойствие нашего путешествия закончилось.

Дио не могла дозвониться до Феликса. Она звонила ему через меню машины, сиротливый звук гудков наполнил салон. Когда звонок оборвался в пятый раз, она начала заметно нервничать.

— Что-то не так? — спросила я.

— Наш рядовой Райан не берёт трубку.

— И есть причина волноваться?

— Пока не знаю, — ответила она, но стало ясно, что причина волноваться была, и не маленькая, потому что ее лицо окаменело, а на лбу прорезалась вертикальная борозда.

Звук входящего сообщения вспорол тишину.

— Прочти, — приказала Дио, протягивая мне телефон и не отрывая взгляда от дороги.

И я прочитала.

— Что такое «Salve et vale, Dio»? — повернулась я к ней.

— Что?!

— В сообщении написано «Salve et vale, Dio». Это от него, судя по имени.

Она выхватила у меня трубку из рук, прочитала сообщение и с раздражением бросила её мне обратно.

— Это значит «Здравствуй и прощай, Дио».

***

— Альцедо, — обратилась она к кому-то на своем странном языке и начала что-то громко, задыхаясь, говорить в трубку, а когда разговор был окончен, отчаянно выругалась.

— Что происходит?

— Изабелла, наша… э-э… сестра. Крис покончит со всем сегодня, а она заявила, что не будет мешать ему.

Моё сердце стукнулось о рёбра, скользнуло вниз и провалилось в пятки.

— Почему она не остановит его?!

— Уважает его выбор, — нервно рассмеялась Дио.

— И что теперь? Ведь мы успеем? Мы успеем до того, как...

— Я попробую.

Я ужаснулась скорости, на которую перешла машина.

— Кор, где ты? — заговорила она громко. — Аэродром Уайдбека. Поезжай туда и перехвати их, счет на минуты! Если приедешь раньше, то задержи, чего бы это ни стоило.

Человек что-то возразил ей.

— Без разницы что ты там думаешь. Просто сделай одолжение! В долгу не останусь!

Дио повернула направо, игнорируя указатель на Лугано, который утверждал, что нужно продолжать ехать прямо.