Коко - Страуб Питер - Страница 1

В три часа пополудни Майкл Пул выглянул из окна своего номера на втором этаже отеля “Шератон”. Стоял серый ветреный ноябрьский день. Внизу, на стоянке перед отелем, микроавтобус с какими-то неясными символами, очевидно, призывающими к миру во всем мире, на бортах, за рулем которого сидел либо пьяный, либо лунатик, пытался развернуться, не снижая скорости, на крошечном пятачке между въездом на стоянку и первым рядом машин, угрожая разнести их все в пух и прах. На глазах у Майкла он врезался-таки наконец передним бампером в небольшой покрытый пылью “Камаро”, смяв весь перед машины. Заревела сирена. Водитель подал назад, и Майкл на секунду решил, что тот собирается удрать с места происшествия, помяв еще парочку автомобилей. Но вместо этого водитель поставил фургон на свободное место в том же ряду. “Что ж, – подумал Майкл. – “Камаро” был принесен в жертву за возможность припарковаться в соседнем ряду”.

Майкл уже дважды звонил вниз, чтобы справиться, не оставляли ли для него записки. Но ни один из трех друзей, которых он ждал, очевидно, еще не прибыл в отель. Если только Конор Линклейтер не решит добираться из Норфолка до нью-йоркского аэропорта на мотоцикле, друзья должны были успеть на самолет. Хотя это было невозможно, Майкл на секунду представил себе, что все трое вылезут сейчас из того самого фургона. “Обжора” Гарри Биверс – “Пропащий” Гарри, самый жуткий на свете лейтенант, Тино Пумо – Пумо-Пума, которого Андерхилл называл “леди” Пумо, и маленький, вечно растрепанный Конор Линклейтер – почти все, кто остался в живых из их отряда. Конечно, они прибудут по отдельности на такси и подъедут к главному входу отеля, но Майклу очень хотелось бы, чтобы они вылезли сейчас из фургона. Только сейчас Майкл понял, как сильно хотелось ему увидеть друзей – до этого Майклу казалось, что главное для него увидеть Мемориал одному, до приезда всех остальных, но сейчас он вдруг осознал, что ничуть не меньше хочет осмотреть его потом еще раз вместе со всеми.

Майкл смотрел, как открылась дверца фургона и оттуда появилась рука, сжимавшая горлышко бутылки, в которой он без труда узнал виски “Джек Дэниелз”. Вслед за рукой показалась голова в помятом тропическом шлеме. Человек, появившийся вслед за этим из машины, был около шести футов ростом и весил никак не меньше двухсот тридцати фунтов. Одет он был в рыже-черную полосатую солдатскую робу. Из кузова фургона вылезли еще двое мужчин помельче, одетых в ту же самую одежду, а с места для пассажиров появился довольно крупный бородатый мужчина в поношенной артиллерийской форме, который тут же обошел фургон спереди и взял из рук верзилы, сидевшего за рулем, бутылку виски. Он засмеялся, затем, запрокинув голову, сделал огромный глоток и пустил бутылку дальше по кругу.

Все они вместе и каждый в отдельности выглядели, как десятки других солдат, с которыми был когда-то знаком Майкл. Он прижался лбом к оконному стеклу и пристально вгляделся в людей, стоящих внизу. Конечно же, никого из них он не знал. Великан не был Андерхиллом, а остальные Биверсом, Пумо и Линклейтером. Секунду эти люди, показалось Майклу, походили на его друзей, но правда была в том, что ему просто очень хотелось сейчас увидеть кого-нибудь из старых знакомых. Сегодня Майклу хотелось воссоединиться со всеми, с кем он столкнулся во время войны во Вьетнаме, – и с живыми, и с мертвыми. И еще Майклу хотелось увидеть Мемориал. Ему от всей души хотелось, было просто необходимо, чтобы Мемориал произвел на него по-настоящему сильное впечатление – не просто понравился, а вызвал благоговейное желание преклонить колени. Он так боялся, что этого не произойдет, что было немножко страшно вообще приблизиться к памятнику. Судя по открыткам, которые видел Майкл, Мемориал был действительно красив – строг и одновременно выразителен, словом, стоил того, чтобы полюбить его по-настоящему. Майкл понял вдруг, что воспринимал Мемориал как нечто, принадлежащее каждому в отдельности, на самом же деле тот принадлежал и ему, и этим ребятам внизу, на стоянке, потому что все они жили как бы отдельно от целого света, навсегда были с ним в конфликте – и живые, и мертвые. Майкл вдруг ощутил это так отчетливо, что все, побывавшие во Вьетнаме, стали казаться ему гражданами своей собственной страны, скрытой от взглядов непосвященных.

Было несколько имен, которые ему хотелось бы отыскать на Мемориале, имен, на месте которых, возможно, могло стоять его собственное.

Верзила, сидевший за рулем, достал из кармана рубашки листочек бумаги и начал что-то писать, положив его на крышу фургона. Остальные принялись выгружать из фургона полотняные мешки. Бутылка ходила по кругу, пока водитель не прикончил ее и не бросил внутрь одного из мешков.

Майклу захотелось вдруг выйти, пройтись. Если верить расписанию праздничных церемоний, которое он прихватил внизу у портье, парад на Конститъюшн-авеню должен был уже начаться. Он успеет взглянуть на Мемориал и вернуться до приезда остальных.

Если вообще Гарри Биверс не напился до чертиков в баре ресторана Тино Пумо и не торчит там сейчас, требуя еще одну порцию водки с мартини: “Еще один ма-а-сенький бокальчик... и почему бы не улететь пятичасовым рейсом вместо четырехчасового, а может, шести-, а может, семичасовым?”

Тино Пумо, единственный, с кем Майкл более или менее регулярно общался, говорил ему, что Гарри Биверс проводит иногда в его баре весь день. С Гарри Биверсом Майкл Пул общался со времен войны всего однажды – три месяца назад, когда тот позвонил ему, чтобы зачитать статью в “Старз энд Страйпс”, которую прислал ему брат, о серии убийств, которые совершил на Дальнем Востоке некто, называвший себя Коко.

Пул отошел от окна. Сейчас явно не время для мыслей о Коко. Великан в тигровой робе закончат писать записку и подсунул ее под стеклоочиститель “Камаро”. Интересно, что он написал? Что-нибудь вроде “Извини, приятель, я помял твою тачку, приходи, пропустим вместе по стаканчику “Джека”?

Пул присел на край кровати, взял телефонную трубку и, секунду поколебавшись, набрал школьный номер Джуди. Когда на другом конце провода ответили, Майкл произнес: