Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 36

– Йармиль. – Одд взял ее руку и крепко сжал. – Я понял… я совершил большую ошибку. Вёлунд, когда забрал оперение валькирии, получил власть над ней. А я… я отдал власть надо мной тебе. Меня предупреждали, но я… видно, оказался слишком самонадеян… или уже поздно было предупреждать. Но я прошу тебя… – Он в волнении заглядывал ей в глаза и с трудом подбирал слова: – Опусти меня! Дай мне свободу. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, моя душа принадлежит тебе. Но я не могу остаться с тобой навсегда. Я должен вернуть в святилище Торгерд ее золотые кольца. Я должен рассказать моему отцу, что его сын Хакон отомщен. Отпусти меня, чтобы я мог исполнить свой долг.

– Я не держу тебя. – Яромила улыбнулась. – Поезжай куда хочешь. Только твою рубаху я тебе не отдам.

– Ты нашла ее? – Одд, несколько успокоенный, перевел дух и даже улыбнулся. – А я думал, что ее забрали рю… рюсалькур… те водяные хулдры.

– Я ее нашла. Но она у меня останется. У нас есть такой обычай: когда мальчик родится, его от сглаза надо в отцову рубашку завернуть. А я знаю, что, когда мой сын появится на свет, его отца не будет рядом.

– Вот как? – Потрясенный Одд поднял брови. – Ты знаешь… уже сейчас… ты можешь предсказать… что у тебя будет ребенок… сын?

– Мне предрекли это тени умерших, с которыми я говорила во сне. Они обещали, что у меня родится сын и что он будет сильным и прославленным человеком.

– Если так, то я не смогу сделать ему лучшего подарка, чем эта рубашка, одно из самых дорогих моих сокровищ. Она хранила меня от огня, холода и острого железа, хранила от злых чар… пока я сам не снял ее, чтобы быть к тебе поближе. – Одд обнял Яромилу и прижался лицом к ее волосам. – Я не знаю, что будет со мной, Йармиль, позволят ли боги мне когда-нибудь вернуться сюда. Но вернусь я или нет… я всегда буду помнить встречу с тобой, ибо это величайшее чудо моей жизни.

– Ты освободил меня, как обещал, – ласково шепнула Яромила и обняла его. – Ты пришел ко мне, князь Высокого Пламени. Ты сделала меня Ладой.

– Я пережил много разных приключений. И всегда я приобретал в них что-то очень ценное, вроде этой рубашки с Эринна. Я никогда еще не оставлял ничего в чужих землях. Но здесь я оставляю нечто большее, чем рубашку. И я вовсе об этом не жалею. Прощай, Йармиль. Я так люблю тебя, что мне даже не жаль уезжать. Ты всегда будешь со мной.

– Где бы ты ни был, ты тоже всегда будешь со мной. – Яромила улыбнулась. – Во мне есть часть тебя, которую тебе уже не забрать назад.

Часть вторая

Солнцева Дева

Сразу после Купалы князь Одд Халейг уехал вместе со всей дружиной. Но запустения в Ладоге не замечалось: в разгар лета понаехало торговых людей – одни шли с Варяжского моря на Волгу, другие обратно. Едва Домагостева челядь успела прибрать гостиный двор, как снова понадобилось место для знатных гостей.

С Ильмерь-озера явился Родослав, родич словенского старейшины Вышеслава, и привез с собой людей из далеких полуденных земель – со среднего Днепра, где жило племя полян.

Не так чтобы словене совсем ничего не знали о тех краях. В сказаниях предков, пришедших с юга, упоминались и Днепр, и Дон, и Дунай. Во времена свейского владычества конунги с дружинами отправлялись на юг и порой возвращались оттуда, поуменьшившись в числе, но с богатой добычей, и приносили с собой вести о Греческом море и несметных богатствах тамошних стран, а также о многочисленных словенских и иных племенах, земли которых им приходилось пересекать. В сагах, которые викинги потом рассказывали долгими зимними вечерами в Альдейгье, повествовалось о чудесных красавицах, дочерях тамошних царей и князей, и на этих красавицах женились после совершения подвигов отважные воины, получая с ними в приданое половину земли могущественного тестя. Некоторые на самом деле привозили с собой женщин, взятых в качестве добычи – иной раз светловолосых словенок, а то и смуглых, большеглазых гречанок, не слишком-то красивых на привычный взгляд. Едва ли какая из них была царской дочерью, но, однако же, эти пленницы служили живым подтверждением успешности походов.

Но это все кощуны и басни. Действительность же была такова, что после изгнания свеев и разрушения торговых путей на юг по днепровскому пути больше не ходили, предпочитая волжский. Как говорили торговые люди, в низовьях Днепра путь к богатым греческим землям преграждали опасные и неуправляемые кочевые племена. К тому же днепровские пороги в нижнем течении, в прежние времена проходимые, теперь из-за понижения уровня воды стали почти непреодолимы. На Волге Козарский каганат, взимая подати с подчиненных народов, поддерживал мир и безопасность торговых путей, а на Днепре не было силы, способной этим заняться. В прежние десятилетия большая торговля шла по Дону и его притокам, где жили какие-то саваряне – или северяне, – полусловенское-полуясское племя. Но о землях среднего Днепра, о полянах, деревлянах и дреговичах на Волхове не слышали уже давно и даже удивились, что эти племена еще существуют на свете и не отошли в область сказаний.

Событие и впрямь было незаурядно, если уж ради такого случая ильмерский старейшина Вышеслав соизволили прислать в Ладогу своего младшего брата Родослава. И Вышеслав, и Домагость оба вели свой род от дочерей прежнего словенского князя Гостивита и потому видели друг в друге соперников в борьбе за будущую, быть может, княжескую власть над приволховскими и приильмерскими землями. Друг к другу в гости они ездили не часто, и то разве для того, чтобы похвастаться богатством и могуществом. Однако нынешний случай был таков, что имел значение и для ильмерских, и для ладожских родов.

Как рассказал Родослав, поляне приехали на Ильмерь уже месяц назад и гостили там. Возглавлял их нарочитый муж18 по имени Белотур, Гудимеров сын, приходившийся двоюродным братом по матери самому полянскому князю Аскольду, сыну Дира.

Старший посол был зрелым, но еще не старым мужчиной: лет тридцати, крепкий, высокий, с крупными чертами простого продолговатого лица, с высоким лбом, с очень светлыми волосами и такими же бровями, с небольшой бородкой. Когда он улыбался, блестели крупные белые зубы, из коих одного, справа наверху, не хватало. Его белая кожа была из тех, что в начале каждого лета обгорает заново и краснеет, но сейчас краснота уже принимала бронзовый оттенок. На виске виднелись, полуприкрытые волосами, три косых шрама, уже давних, похожих на следы от звериных когтей. Высокий род и почетная должность не сделали его надменным: чувствовалось, что это человек простой, открытый, дружелюбный, всегда готовый и выпить, и погулять.

– Мать моя – Елинь Святославна, меньшая дочь Святослава Вячеславича, князя полянского, – рассказывал он старейшинам в доме у Домагостя. – Старшая дочь его, Придислава Святославна, в мужья взяла варяжского князя Улеба, иначе – Ульва, Торирова сына, по прозвищу Зверь, иначе – Дира19. Пришел он, сказывали старики, из полуночных пределов, так что и у вас, может, слышали о нем.

– Помнят наши бабки Ульва Дира. – На миг запнувшись, Милорада изменилась в лице и поглядела на Вельямару и Вередиху, будто спрашивая совета.

Обе закивали.

– Помним, как не помнить, – подтвердила Вельямара. – Я еще молодухой была… почти сказать, когда Улеб Дир от нас на полуденную сторону ушел. Сам Лют Кровавый его на промысел снарядил, в греческие земли. Да не воротился, мы и думали, сгинул, туда ему и дороги за Ящеровы пороги…

– Он и впрямь отсюда, из Ладоги, путь держал, – подхватил Белотур. – Сам-то я еще мальцом был неразумным, а мать и вуйка-княгиня говорили, что ушел он за Греческое море с дружиной, многие земли там пограбил, много добычи взял и мало что не взял Цареграда, города превеликого и всякими богатствами обильного. Прикажите, матери, я вам песнь про него спою. А возвращаясь, узнал он от гостей торговых, что нет больше в Ладоге князя Люта. И остался в Киевом городе, взял в жены Придиславу Святославну и сел на стол отца ее. Детей им Макошь послала пятерых, и после князя Дира в Киеве княжит второй его сын, Аскольд. И я с моими мужами послан братом моим, князем Аскольдом, в полуночные страны – людей повидать, земли разведать, дороги разузнать.