Карафуто - Донченко Олесь - Страница 2

— Еще взвешиваю, Инга. Ты будешь врачом, а я… Тянет к музыке. Может, в консерваторию? И поэтом быть тоже не плохо. Или геологом.

Инга захохотала.

— Я сейчас определю твою будущую профессию: нежно лирический кролик!

Володя вздрогнул:

— Я никому не разрешу себя оскорблять! Слышишь, Инга? А галченята…

— Галченята — ерунда. Чудак. Нельзя было работать, делать полезное человеческое дело.

Он задумался.

— Знаешь, ты немного… ну, как это сказать? Демонстрируешь свою резкость, подчеркиваешь свой, — Володя улыбнулся, — твердокаменный, железобетонный характер, наивно полагая, что это тебе присуще. А меня считаешь сентиментальным, мягкотелым…

— Класс брюхоногих, группа моллюсков!

— Не шути! Я вполне серьезно, Инга. Завтра я уезжаю. Сахалинская тайга — это не веселая прогулка. Может, я…

— Может, ты испугаешься гнуса, трясины, медведей… Посмотрим. Через два месяца я тебя жду.

— Посмотрим, Инга. Прощай!

— Будь здоров, Володя. Не сердись, но меня ты не убедил, и я мнения о тебе не изменила. Вообще, я не понимаю даже, за что ты мне нравишься.

Она выдернула пальцы из его руки, крутнулась и исчезла. Володя стоял, ничего не понимая. Инга возвратилась быстро.

— Это тебе.

Она подала удивленному и растроганному парню сонную, мокрую от росы розу.

НА «СИБИРЯКЕ»

Сквозь утреннюю кисею тумана синела бухта. Всходило солнце, и далекие скалистые берега острова Аскольда дрожали в розовых бурунах.

Разноголосый галдеж на пристани то и дело прорезали басистые и призывные гудки пароходов, скрежетание якорных цепей, удары парового молота. Туда-сюда слонялись китайцы в белых фартуках с кошелками на головах, мальчишки-газетчики врезались в гурьбу, выкрикивая названия газет. Горбатый кореец продавал зеленые мячи. Он стучал мячом о серый асфальт, а тот подскакивал выше головы, и кореец ловил его быстрым и ловким движением руки.

— Мяч! Мяч! — выкрикивал он, вращаясь в поглощенной заботами толпе пассажиров, матросов, грузчиков.

Туман рвался, как паутина, белые его космы, легкие, как облака, таяли над Золотым Рогом. Бухта меняла свой цвет — с синей стала зеленой, как морские водоросли. Свежий ветерок дул на воду, под его грубой лаской она покрывалась зыбью, и зыбинки, от которых рябело в глазах, разбегались до самого берега.

С трепещущим сердцем Володя взошел по трапу на палубу. Через несколько минут «Сибиряк» отправится в дальний путь. Этот небольшой, хорошо оборудованный пароход должен был доставить на Северный Сахалин советскую геологическую экспедицию во главе с отцом Володи — академиком Дорошуком. До Володи доносились последние слова команды, топот ног, мягкий и чуть слышный шум машины, скрытой в глубоком нутре парохода.

С палубы был виден весь замечательный город. Он поднимался над бухтой выше и выше, терраса над террасой, он будто плыл, как корабль-великан, в прозрачном, стеклянном воздухе. Чья-то рука легла юноше на плечо.

— Любуешься, сынок?

Это был отец. Он поправил на носу золотое пенсне и встал рядом с Володей.

— А в самом деле, какая красота!

«Сибиряк» дал последний гудок и медленно тронулся. Он осторожно шел среди многочисленных яликов и небольших китайских лодочек-шампунок, что юркали в разные стороны как водные насекомые. Новое, неизведанное еще чувство пленило Володю. Это было его первое далекое путешествие, впереди были новые берега, новые люди.

Как радостно! Володя дышал порывисто, глубоко, и, как всегда это бывало с ним в минуты потрясений, на щеках появился румянец, нижняя губа слегка задрожала.

Юноша досадовал, что не сможет надолго оставаться в тайге. Отец будет работать с экспедицией круглый год, а ему уже через два месяца надо возвращаться домой, где его ждал последний класс школы.

Его мысли быстро менялись, и каждый раз менялось настроение, как это бывает у впечатлительных и мягких натур. Едва он подумал, что два месяца путешествия по тайге — слишком маленький срок, как вдруг вспоминал Ингу, и ему тут же показалось, что эти два месяца без нее обернутся вечностью.

«Сибиряк» уже шел в открытом море, и вместо берега на горизонте виднелась только узенькая полоска леса. Зеленые волны с белыми гребешками спешили навстречу пароходу; он легко резал их острым килем и оставлял за кормой длинный след из седой пены.

Володя еще раз мысленно простился с матерью, с Ингой и сошел вниз. В просторной столовой стол был устелен картами. Несколько мужчин из числа членов экспедиции курили, громко разговаривали и, хлебая чай, водили карандашами по карте, от точки к точке. Низенький и приземистый врач каждую минуту тыкал коротким пальцем в карту и простуженным, хриплым голосом спрашивал:

— А здесь что? Что здесь, скажите мне? Тайга? Чудесно… Но я хочу знать топографию местности. Есть здесь горы? Речка? Болото? Вулкан? Смешно говорить — это белое пятно!

— Ну да, нога человеческая не ступала, — произнес громоподобным басом высокий геолог. — Конандойловский затерянный мир, не иначе!

— Я этого не утверждаю, — бегал вокруг стола низенький врач. — Здесь не раз ступала нога охотника, здесь проходили и бродяги, и бывшие беглые каторжники, но на карту ничего не нанесено. Этой карте нельзя верить.

— Напрасно вы волнуетесь, Кирилл Дмитриевич, — вмешался Дорошук. — За экспедицию отвечаю я и вслепую не поведу вас в гнилые болота. Конечно, карта местами неполная. Наша задача не только найти месторождение золота, но и описать те глухие закутки сахалинской тайги, куда в самом деле можно добраться только медвежьими тропами. Во всяком случае, вам следует просмотреть запасы хинина. Мы все, наверное, будем вашими пациентами.

— Вы говорите о малярии?

— Таежные болота — страшная вещь.

Дорошук протер пенсне и снова склонился над картой, делая пометки в записной книжке. Почувствовав шаги сына, он оглянулся и кивком головы подозвал его.

— Как тебе кажется, дорогуша, что за чудовище ты видишь перед собой?

Володя взял в руки карту Сахалина и тотчас весело ответил:

— Рыба! Настоящая рыба!

— К тому же очень вкусная. Все это смахивает на осетра. Два полуострова — Ноторо и Сиретоко — это, бесспорно, его хвост, две половинки хвостового плавника. Ну, а залив Тарайка образует еще один плавник.

— Хвост — это японский Карафуто[2], — заметил геолог. — Вы должны были изучать это в школе.

— Полагая, что это именно японский хвост, наш «Сибиряк» должен его обойти, — сверкнул стеклышками пенсне Дорошук. — Как известно, у каждого животного голова всегда была более важной частью, чем хвост.

Он обнял сына за плечи и взглянул в окно каюты.

— Ого, море начинает седеть. Не исключено, что ночью нас немного покачает.

Руководитель экспедиции академик Иван Иванович Дорошук был известный не только на своей родине, но и далеко за пределами Советского Союза. Это он нашел нефть на дне Каспийского моря, открыл богатейшие медные залежи в Казахстане, новые месторождения золота в холодной Якутии, огромные залежи серы в песчаной пустыне Средней Азии. Он тонул в ледяной воде северных рек, ходил без троп по сибирской тайге, оказывался на краю гибели в безводных песках.

Газеты и журналы рассказывали о последнем происшествии, случившемся с академиком. Экспедиция под его руководством разведывала в пустыне нефть. Все поиски были напрасны. Экспедиция попала в жуткие условия — пять суток у людей не было во рту ни капли воды. Изнемогая в раскаленных песках, они уже не могли ни идти, ни ползти. Вдруг совсем рядом перед их воспаленным взором сверкнуло на солнце озеро. Это не было марево. Вода блестела на расстоянии двух десятков шагов — рукой подать. Из последних сил помешавшиеся от жажды путешественники поползли вперед. Там было спасение, была жизнь! В самом деле, среди песчаных дюн лежало большое озеро. Черная вода отбивала на ровной, словно полированной, поверхности ослепительное солнце пустыни. И тут из сухих глоток вырвались отчаянные хриплые проклятия: