Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки" - Страница 37

— Это друг Сергея. Он бы не хотел распространяться об этом. Его личная жизнь никого не должна интересовать, вас в том числе.

— Даже так! Его личная жизнь меня не интересует. А вот жизнь этого Давида — мой кровный, давний интерес, — Андрон улыбнулся ещё шире и отвернулся в окно. — Недооценил я сучёнка… Соблазнил, значит, спеца-молодца. Ваш брат не выполнил контракт…

— А по условиям контракта он не может покидать территорию страны, не может просто съездить отдохнуть во время своих поисков?

— Нет, такого условия там нет. Да и мы с вами понимаем, что он здесь, в России. Но он по условиям контракта обязался в случае нахождения объекта, во-первых, предоставить полную, достоверную информацию. Во-вторых, предоставить сам объект. Имел право распорядиться только одним документом. И это тоже прописано в условиях.

— Возможно, он не нашёл.

— Нашёл, и вы знаете это. Я это понял по его последнему визиту в С. Нёс какую-то ерунду, противоречил сам себе. А потом мне доложили, что подкопана одна интересная для меня могила, а нанятый мной господин Безуглый покинул родной город с каким-то молодым человеком. Самолётом. Сразу же выяснили имя этого юноши. Опа! А это тот самый подозреваемый. Пришлось ехать в Москву. Искать чёртов паб. И тут сюрприз: нужный нам человечек день назад уволился. Сергей на телефонные звонки не отвечает. Исчезли. Где же они?

— Я не знаю. Сергей сказал, что хочет отдохнуть.

— И вы с ним не на связи?

— Он не отвечает мне так же, как и вам.

— Дивно! А я думал, что он мне захочет хотя бы посылочку прислать… Три дня назад мой конкурент по выборам — Архаров — имел мне сказать, что получил важную посылку. Документ бог знает какой давности. Бумажка, конечно, силы сейчас как бы и не имеет, но мужику неприятственно. Он даже снял свою кандидатуру с предвыборной гонки. Ему, значит, прислали… а мне?

— Я об этом ничего не знаю.

— Зато я знаю. Передайте брату следующее: я, в принципе, готов увеличить его гонорар за документ и за мальчишку. Я сам бы сделал так, как он, я чту чужие материальные интересы. У него есть две недели, после которых этот самый Давид должен явиться ко мне с похищенными документами, причём сделать это тихо, без участия общественности. Но… если он намерен использовать СМИ, публиковать там чьи бы то ни было воспоминания, обвинения, а тем более обнародовать документ, чтобы навредить мне, если он надеется, что у меня до него руки коротки при этом, то пусть знает: проигранные выборы — всего лишь проигранные выборы, потрепать мне нервы — это тоже как-то мелко и проходящее, а вот мама… — Андрон развернулся к Семёну с лучезарной улыбкой. — Мама уже немолода. Её беречь нужно! Вот у моего отца приключился инсульт пять лет назад. Возраст! Надо беречься! Я отправил вашу маму в санаторий на три недели. И жду документов!

Семён соскочил с побелевшим лицом, кинулся к лощёному цинику, что так спокойно угрожал их семье, схватился за лацканы его модного плаща:

— Ты! Ты, ублюдок… если с матерью что-то…

— Тс-с-с… У меня здесь охрана! Руки уберите! Они ещё понадобятся нашей расейской литературе. С Галиной Семёновной всё хорошо! Уверяю! И у меня нет никаких причин желать ей зла, ни ей, ни вам лично. Поэтому просто дозвонитесь до брата, — Андрон с силой оттолкнул от себя растерянного писателя, он спокойно подошёл к столу и, опершись на него, стал рассматривать фотографии на стене. — Тем более документом этим они не могут воспользоваться напрямую, им никто со счетов денег не даст. Пусть просто вернёт мне документ и сучёнка. О! Я знаю, это режиссёр Мостицкий. Это у вас здесь лица для нового романа? Здорово… Интересно. Так… какое лицо… Вот значит, каким ты стал! Давид. И имя-то какое! Героическое.

— Это польская топ-модель Боровец, — прошептал Семён.

— Этот да… А вот этот нет! — Он по-хозяйски оторвал фотографию, на которой Давид выходил из паба. — Вас вдохновляет это лицо? Или почему это здесь висит? Из уважения к братскому выбору? Я позаимствую у вас этот снимок… О чём ваш новый роман?

— Иди-ка ты на хуй! — справился с собой Семён.

— Хорошо, я пойду. Не переживайте так сильно! Вы, главное, доходчиво до Сергея донесите всё это. Через три недели голосование, и я за это время не жду никаких сюрпризов ни от своего братца, ни от своего наёмного работника. Я намерен стать мэром.

— Ты насильник, ворюга, да ещё и убийца. Для полной палитры как раз поста повыше не хватает, — тихо, но жёстко ответил Семён.

— Ладно! Мне пора. Приятно было познакомиться, — Андрон направился к двери, но вдруг остановился, вернулся и пристально посмотрел в лицо писателю: — А собственно, почему вы поверили этому пацану? Он вам врал. Артистично и изощрённо. Я уверен, выдавливал слезу и заставлял хвататься за горло. Он может, он всегда был неплохим сказочником. Где доказательства его словам? Мои слова против его. Моя репутация против его.

— Его слабость против твоей силы. Вот и все доказательства.

— Слабый всегда прав? Гнусная мораль! Да и его слабость вами преувеличена. Он был сильнее меня. Единственный, кто был сильнее меня. Он меня практически сломал тогда. Он, а не я. Так что моя слабость против его силы! Всё, ауфидерзеен! Звоните, пишите, шлите открытки! — Он стремительно вышел вон, кивнув своим шавкам.

Корректорша Полина робко заглянула в комнату.

— Семён Рафаилович, мы ещё будем сегодня работать?

Семён изумлённо увидел свою помощницу, почему-то отметил про себя, что она вроде как и хорошенькая, но тут же заорал:

— Да-а-а! Сегодня корректируем всё! И пусть завтра же Манохин несёт в типографию! — похлопал себя по карманам, нашёл телефон, тыкнул на быстрый набор, несколько секунд ожидания — и опять ор: — Серый! Я убью тебя! Отставить все ваши прекрасные планы мести! Слушай сюда!..

— 14 —

— Ну, я пошёл? — оторвавшись от губ, прошептал Давид.

— Ты боишься?

— Нет. Всё будет так, как должно быть.

— Не должно быть так, чтобы этот ублюдок торжествовал.

— Значит, не будет торжествовать.

— Давид, помни, я рядом. Я слежу за окнами. Будь чутким, если опасность, то бросай что-нибудь в окно, делай что-нибудь со шторами, пиши на стекле… Я ворвусь и перегрызу всем горло.

— Сто раз уже всё слышал. Мне пора.

— Я боюсь за тебя. Я бешусь от того, что он может… Что он просто будет рядом.

— Я справлюсь. И надеюсь, мы с Семёном всё рассчитали правильно.

— Иди… — Сергей сжал пальцами руль, уставился в лобовое стекло; вспомнилось, как они ругались, орали, как он был бессилен переубедить брата и Давида в решении идти к Горинову. И вот он сам его привёз, хотя никто не мог угадать планы Андрона, никто не мог спрогнозировать его первую реакцию. Сергею было страшно и горько, ощущение бессилия его подавляло. Давид открыл дверцу машины, стал выбираться. В руках ни сумки, ни рюкзака, только чёрная папка с документами. Он уже снаружи под грозным осенним небом, обещающим разразиться очередным дождём. Звёзд не видно — сдача «резидента» происходила без свидетелей. Казалось, что даже деревья, облысевшие от осенней биотерапии, нарочито отвернулись и выполняют условия Горинова: прийти, чтобы никто не видел, чтобы никто не знал. Сергей поспешно перехватил дверцу, которая должна была отрезать от Давида, и крикнул: — Прости меня! — Давид, не поворачиваясь, уходя к гориновскому дому, показал «викторию». — Я люблю тебя! — Давид вдруг встал, но ненадолго, но не показывая лицо, но не отвечая этим словам, досчитал до десяти и решительно пошёл к воротам. Позвонил.

За кирпичной оградой залаяли собаки. Раздались и человеческие окрики, в числе которых тошнотворно знакомый:

— Я открою сам, уберите собак!

Через пару долгих минут засов на воротах жалобно лязгнул и дверь открылась, образуя щель, в которую Давид смело шагнул.

Вся эта смелость, уверенность и бодренькая «виктория» стоили Давиду на самом деле значительных усилий. А как он только увидел за воротами знакомый силуэт, то вообще готов был развернуться и трусливо бежать. То, что Андрон сразу ухватил его за плечо, даже помогло преодолеть этот страх. Пришлось поднять взгляд навстречу своему кошмару. Андрон почти не изменился, но всё же возмужал: шея и плечи стали шире, причёска короче, на скулах и подбородке проявлялась щетина «правильной длины», наверняка чтобы выглядеть старше. Он жадно рассматривал Давида: узнавал, сличал. Потом тряхнул головой, как бы прогоняя замешательство, вопросительно выгнул бровь: