Криптономикон, часть 2 - Стивенсон Нил Таун - Страница 8

— Пока хорошо, — говорит капрал.

— Я все время о вас думаю, — предполагает Гото Денго.

Капрал немного обескуражен.

— Довольно близко. Продолжайте.

Они уже у моря. Гото Денго на мгновение умолкает и смотрит, как другие забираются в лодку. Капрал толкает его в спину. Гото Денго заходит в воду. Никто на него не орет — напротив, протягивают руки, тянут. Он переваливается через борт на дно лодки, встает на колени. Команда начинает грести. Гото Денго встречается глазами с капралом.

— Это последняя весточка, которую вы от меня получите, поскольку я давно упокоился в священной земле Ясукуни.[2]

— Нет! Нет! Совсем не так! — орет капрал.

— Знаю, вы будете навещать меня и вспоминать с любовью, как я вспоминаю вас.

Капрал забегает в воду, пытаясь догнать лодку, рядовые ловят его за руки и тащат назад. Капрал кричит:

— Скоро мы нанесем американцам сокрушительное поражение и с победой вернемся в Хиросиму! — Он шпарит наизусть, как школьник — урок.

— Знайте, что я храбро пал в великом бою и ни на миг не поступился долгом! — кричит Гото Денго.

— Пришлите мне крепкую нитку, чтоб починить ботинки! — вопит капрал.

— Армия прекрасно о нас заботилась, мы провели последние месяцы в таком довольстве и чистоте, словно и не покидали Родину! — кричит Гото Денго, зная, что за шумом прибоя его уже почти не слышно. — Мы приняли смерть в расцвете юности, как цветы сакуры из императорского рескрипта, который носили у сердца! Не жаль отдать жизнь за мир и процветание, которые мы принесли народам Новой Гвинеи!

— Нет, все неправильно! — ревет капрал, но товарищи уже тащат его от берега, в джунгли, где голос тонет в какофонии уханья, скрежета, щебета и пронзительных криков.

Гото Денго оборачивается. Пахнет дизтопливом и стоячей водой. Что-то длинное, черное, похожее на субмарину, заслоняет звезды.

— Твое послание гораздо лучше, — говорит молодой парень с ящиком инструментов — авиамеханик, полгода не видевший ни одного японского самолета.

— Да, — вставляет другой, судя по виду, тоже механик. — Оно очень поддержит его родных.

— Спасибо, — говорит Гото Денго. — К сожалению, я понятия не имею, как зовут того мальца.

— Тогда езжай в Ямагути, — советует первый механик, — и выбери первую попавшуюся немолодую пару.

Метеор

— Трахаешься ты точно не как примерная школьница. — В голосе Шафто сквозит священный ужас.

В углу горит дровяная печка, хотя сейчас только сентябрь. Шафто в Швеции уже шесть месяцев.

Джульета худощава и темноволоса. Она протягивает длинную руку, шарит на ночном столике в поиске сигарет.

— Можешь достать мой утиральник? — Шафто смотрит на аккуратно сложенный казенный носовой платок рядом с сигаретами. У него самого рука короче — не дотянуться.

— Зачем? — Джульета, как все финны, говорит на идеальном английском.

Шафто вздыхает и зарывается лицом в ее черные волосы. Ботнический залив шипит и пенится внизу, как плохо настроенный приемник, ловящий странную информацию.

Джульета всегда задает сложные вопросы.

— Просто не хочу оставлять бардак, когда выдвинусь отсюда, мэм, — говорит он.

Возле уха щелкает зажигалка — раз, другой, третий. Джульета затягивается, ее грудь вздымается, приподнимая Шафто.

— Не торопись, — мурлычет она голосом, вязким от концентрированной смолы. — Куда ты собрался — искупаться? Вторгнуться в Россию?

Где-то по другую сторону залива — Финляндия. Там русские и немцы.

— Слушай, как только ты сказала «искупаться», он съежился, — говорит Шафто. — Значит, скоро выскользнет. Без вариантов.

— И что тогда? — спрашивает Джульета.

— Мы будем лежать на мокром.

— Ну и что? Это естественно. Люди лежат на мокром, сколько существуют кровати.

— К черту. — Шафто совершает героический рывок к носовому платку. Джульета впивается ногтями в одно из чувствительных мест, обнаруженных при детальной картографической съемке его тела. Шафто извивается, но тщетно — все финны очень сильные. Он выскальзывает. Поздно! Дотягивается до стола, роняя на пол бумажник, скатывается с Джульеты и накидывает платок на согнутый шест — единственный флаг капитуляции, которым Шафто когда-либо взмахнет.

Потом некоторое время просто лежит, слушая прибой и треск дров в печке. Джульета отодвигается от него, сворачивается калачиком, избегая мокрого места (хотя оно естественно), и курит (хотя это и неестественно).

От нее пахнет кофе. Шафто нравится тереться лицом об ее кожу.

— Погода не очень плохая. Дядя Отто вернется до ночи. — Джульета лениво смотрит на карту Скандинавии. Швеция висит как вялый, обрезанный фаллос. Из-под нее мошонкой выпирает Финляндия. Восточная граница — с Россией — давно утратила всякую связь с реальностью. Иллюзорный рубеж яростно исчиркан карандашными пометками, фиксирующими попытки Сталина кастрировать Скандинавию. Пометки скрупулезно делает дядя Джульеты. Как все финны, он опытный лыжник, первоклассный стрелок и неукротимый воин.

И все равно они себя презирают. Наверное, потому (размышляет Шафто), что отдали оборону страны на откуп немцам. Финны — мастера убивать русских по старинке, индивидуально, в розницу. Когда образовался дефицит финнов, пришлось звать немцев, специалистов по оптовому уничтожению русских.

Джульета фыркает над этим примитивным объяснением: финны в миллион раз сложнее, чем доступно восприятию Бобби Шафто. Не будь войны, нашлось бы бесконечное множество причин для постоянной тоски. Нечего и пытаться объяснить их все. Единственный способ донести до Бобби Шафто хоть чуточку финской души — утрахать его до потери сознания раз в две-три недели.

Он слишком долго здесь лежит. Скоро остаток спермы в канале застынет, как эпоксидка. Опасность толкает к действиям. Шафто скатывается с кровати и, ежась от холода, бежит по доскам к половику, инстинктивно держась ближе к печке.

Джульета перекатывается на спину и оценивающе смотрит на Шафто.

— Будь мужчиной, — говорит она. — Свари мне кофе.

Шафто хватает чугунный котелок, который при случае мог бы заменить якорь, набрасывает на плечи одеяло и выбегает наружу. На краю набережной останавливается, зная, что о разбитый пирс можно искалечить босые ноги, и ссыт на берег. Желтая дуга окутана паром и пахнет кофе. Шафто щурится на залив: буксир тянет вдоль берега связанные в плот бревна, видна парочка парусов, но дяди Отто пока нет.

За домиком колонка, куда подведена вода из горного родника. Шафто наполняет котелок, хватает несколько полешек и бежит в дом, маневрируя между штабелями кофейных пачек в фольге и ящиками с патронами для автоматического пистолета «суоми». Ставит котелок на огонь, подбрасывает дровишек.

— Ты жжешь слишком много дров, — замечает Джульета. — Дядя не одобрит.

— Еще нарублю, — говорит Шафто. — Единственное, чего в этой поганой стране много, так это дров.

— Если дядя Отто рассердится, будешь рубить дрова целыми днями.

— Значит, спать с его племянницей — на здоровье, а сжечь пару чурок, чтобы сварить ей кофе, — черный грех.

— Черный, — говорит Джульета. — Кофе — черный.

Вся Финляндия (надо слышать, как это говорит дядя Отто) погружена во мрак экзистенциальной тоски и суицидальной депрессии. Обычные противоядия — самобичевание березовыми вениками, черный юмор, недельные запои — исчерпаны. Единственное, что еще может спасти Финляндию, это кофе. Увы, близорукое правительство взвинтило налоги и пошлины выше крыши. Деньги якобы нужны, чтобы убивать русских и обустраивать переселенцев: сотням финнов приходится сниматься с насиженных мест всякий раз, как Сталин в пьяном угаре или Гитлер в припадке психоза атакуют карту красным карандашом. В итоге кофе — дефицит. По словам Отто, Финляндия — страна сомнамбул, жизнь теплится лишь в тех районах, куда кофе доставляют контрабандисты. Вообще-то финнам везение неведомо, тем не менее им посчастливилось жить по другую сторону залива от нейтральной, относительно процветающей страны, знаменитой своим кофе.