Малыш, который живет под крышей (СИ) - Волкова Дарья - Страница 16

Нина проявила мудрость и не препятствовала общению сына с отцом. И почти не ревновала, когда Максим приезжал из очередной поездки к отцу и рассказывал, что папа снова женился. Что скоро у него, Макса, будет брат или сестра. Простила. В конце концов простила. А потом и у нее самой случились перемены в жизни.

Переменам способствовал фирменный питерский гололед, усталость и сумка с тетрадками с домашним заданием. Нина Федоровна поскользнулась, пыталась удержать равновесие, не выпуская из рук сумку. Почти упала, но была спасена от падения. Высокий рост, широкие плечи, обветренное лицо с резкими чертами и капитанские погоны. Спустя более чем пятнадцать лет Нина снова влюбилась. И снова с первого взгляда.

Михаил Андреевич Горенко, капитан погранвойск, вдовец, один воспитывающий дочку Светлану и оказавшийся по случаю в Питере в командировке — вот кем оказался второй избранник Нины. Его ответные чувства и планы были по-военному просты. Жениться — и к нему, в Забайкалье. Все уперлось в одно. В шестнадцатилетнего Макса.

Поэтому случилась самая настоящая битва характеров и упрямств.

Максу понравился дядя Миша, будущий супруг матери. Он был нормальный мужик, и даже не предпринимал попыток воспитывать уже взрослого, по его понятиям, парня. За что Макс был ему весьма благодарен. Но будущие супруги Горенко вознамерились забрать его с собой, против чего Макс возражал категорически. Потом подключился отец и заявил, что готов забрать сына к себе. Мальчику все равно через год поступать, Варшавский университет — очень уважаемое учебное заведение, а польский, который Макс и так знал уже неплохо, за год можно еще лучше подтянуть. Взрослые спорили месяц. А потом Макс заявил, что лично он с места никуда не тронется. Ему шестнадцать, и он в состоянии сам принять за себя решение. Он остается в Питере, окончит школу и поступит здесь же в ВУЗ. А если родители — оба! — не собираются поддержать его в этом решении, прежде всего финансово — он все равно не уедет. Бросит школу, пойдет работать дворником или грузчиком. Но из Питера не уедет.

У троих взрослых не получилось переспорить одного упрямого подростка. Так в шестнадцать Макс остался один в двухкомнатной квартире на Васильевском. Нет, за ним присматривала тетка — сестра матери. Тетя Галя даже высказывала намерение переехать на время жить на Васильевский, но две кошки и той-терьер не позволили. И Макс был этому очень рад. Тетка периодически наезжала — с готовкой, стиркой, генеральными уборками и просто проверками по поручению сестры. К концу первого курса Макс убедил всех окончательно и бесповоротно, что способен жить самостоятельно и без контроля со стороны взрослых теть. И ни разу потом не дал повода усомниться в собственной благонадежности.

И, наверное, это было просто счастливой случайностью, что ни мать, ни тетка так и не узнали о трех вызовах милиции по поводу шума из-за слишком буйных вечеринок. О забытом включенном утюге, из-за которого едва не случился пожар. О потопе в ванной. О забившемся унитазе, потому что какой-то умник из гостей вывалил туда… В общем, даже для унитаза это оказалось неожиданно и «неперевариваемо». О гостивших у Макса днями и даже неделями друзьях. И подругах.

К четвертому курсу Макс переболел собственной свободой и вседозволенностью. Постепенно сошли на «нет» буйные студенческие гулянки, истончился поток веселых девушек самых разных форм и расцветок. Квартира стала приобретать все более и более цивилизованный вид.

— Я правильно поняла… — за время рассказа Макса кофе успел остыть. — Что ты с шестнадцати жил один?

— Угу, — МАлыш махнул рукой официанту. — Тебе заказать?

Кира медленно кивнула.

— А на что ты жил? Родители помогали?

— Конечно. Отец денег присылал. И мать тоже. Стипендию я все пять лет получал, а последние пару курсов даже повышенную, как отличник — когда за ум взялся, — Макс рассмеялся. — Летом я подрабатывал — тетушка у меня экскурсовод в Петергофе, пристраивала к себе.

— Ты? Экскурсовод в Петергофе? Картина маслом! — Кира рассмеялась.

— Я же не смеялся, когда ты сказала, что библиотекарь!

— Конечно, нет! Ты не смеялся. Ты ржал!

— Точно, — Макс широко улыбнулся. — Было дело. Между прочим, я пользовался большим успехом у туристов. Меня так и норовили угостить бутербродом. Я в студенчестве был тощий.

— Не хочу тебя разочаровывать, но ты и сейчас тощий.

— Я нормальный!

Кира разглядывала его, наклонив голову и сложив руки под грудью. Серая рубашка в тонкую полоску открывает отнюдь не тонкую шею. А еще в расстегнутом вороте видно немного темных волос ниже ямочки между ключиц. И на плечах рубашка не то чтобы в натяг — но рельеф видно. Кира, спохватившись, отвела взгляд и неловко кивнула.

— Ну, может и так.

Белые ночи принесли бессонницу. Дома у него в спальне были плотные шторы. Здесь, в съемной квартире — лишь тонкий тюль. Засыпалось в не по ночному светлой комнате с трудом. Лежал, глядя в потолок, на сотый раз перепланировал свою новую жилплощадь. А потом, когда лежать надоедало, вставал с постели, садился к столу и рисовал. Не зайцев. А элементы интерьера. Воплощал идеи, которые приносили с собой бессонница и белые ночи.

И когда, прищурившись, разглядывал в очередной раз нарисованное, в голову неизбежно приходил вопрос: «А понравилось бы это Кире?». Вот тогда подкатывала какая-то странная грусть. От невозможности взять, сфотографировать рисунок и отправить ей с припиской: «Как тебе идея?». И спустя полминуты получить ответ: «Круто!». Несмотря на то, что на часах — половина первого ночи. Иногда он смотрел на телефон, и ему казалось, что он видит сообщение от нее: «Покажи, что еще придумал?». Странно было это все. Это желание звонить ей по ночам — днем такого не было. И эта потребность, чтобы в час ночи тебе кто-то ответил. Чтобы кто-то не спал с тобой за компанию.

Несмотря на то, что с шестнадцати лет Макс был, по сути, предоставлен сам себе, именно сейчас он почувствовал, что это такое — когда тебе в затылок смотрит одиночество. И какой тяжелый у него взгляд. Особенно белыми ночами, когда так трудно, почти невозможно уснуть.

Оксана улетела в Турцию — Вадика нужно вывозить на море. Влад почти синхронно махнул во Вьетнам — он внезапно заделался великим дайвером. Им обоим — и директору, и его заместителю не пришло в голову как-то подстроить свои планы на лето друг под друга, поэтому хозяйство бросили на Киру.

Хотя она была даже рада этому. Летом у риэлторов почти что «мертвый сезон». Зато можно щеголять на пару с Леркой в мини и коротких шортах. И опять же на пару с Леркой курить прямо у входа. Бросать на столе фантики от конфет и немытую кружку из-под кофе. В общем, полный расслабон — и на работе, и дома. Раиса Андреевна была отправлена в Железноводскна лечение — почки шалили. Причем товарищ капитан наивно верила, что ей вот-вот дадут путевку на работе, но Кира тоже могла проявить истинно ханское своеволие. И просто-напростокупила путевку. С почками не шутят, а у матери за зиму было два острых приступа.

Так что и на работе можно жить в свое удовольствие: хочу халву ем, хочу — пряники. И дома можно безнаказанно приносить фаст-фуд и стучать по дарбуке. Кира даже выучила пару новых мелодий в собственной авторской обработке. Соседу Толику понравилось. И вообще было как-то подозрительно спокойно. Мама звонила — довольна. Оксана не звонила — и славно, может, подцепит себе кого-то в этой Турции. Влад иногда звонил, но исключительно по делам «Артемиды».

И Макс не звонил. Уже месяц почти. Главное, не придавать этому значения. Главное — делать вид, что все нормально. Что ничего страшного не происходит. Главное — делать вид. Не придавать значения. Убедить себя, что все ерунда. Она ведь это умеет?

— Пал Трофимыч, наше вам с кисточкой.

— Какие люди! — раздался из трубки мягкий бас дяди Паши. — Кирюха, ты, никак?