Сиятельный - Корнев Павел Николаевич - Страница 14

Домой я прикатил в открытой коляске, не роскошной, но вполне соответствующей случаю. Ливрея извозчика и вовсе оказалась изукрашена блестящими галунами почище генеральского мундира.

– Жди здесь, – велел я ему, отпер калитку и прошел в дом. А там присвистнул от удивления, застав Елизавету-Марию в вечернем платье из розового атласа с драпировкой тюлем, бисером и стразами.

– Пора? – поинтересовалась девушка, примеряя у зеркала шляпку. Миниатюрный ридикюль дожидался своего часа на полке.

– Пора, – подтвердил я.

Гостья подступила ко мне и взяла под руку.

– Тогда идем!

Я сдвинул очки на самый кончик носа и посмотрел на девушку поверх темных стекол. За время моего отсутствия она нанесла на лицо неброский макияж, и теперь накрашенные помадой губы больше не казались блеклыми и узкими.

– Что-то не так, Леопольд? – обворожительно улыбнулась Елизавета-Мария, без всякого сомнения довольная произведенным эффектом.

– Ты просто очаровательна, – ответил я, возвращая очки на место.

Мы спустились с крыльца и через мертвый черный сад зашагали к воротам.

– Как романтично! – неожиданно рассмеялась девушка и сорвала с цветника почерневшую гвоздику, мертвую, как и все вокруг. Изящные пальчики ловко обломили хрупкий стебель и вставили цветок в петлицу моего пиджака. – Вот так гораздо лучше!

Я обреченно вздохнул и попросил:

– Не делай так больше.

– Почему?

– Новые цветы уже не вырастут.

– О, Лео! – покачала головой моя гостья. – Ты тоже ценишь красоту мертвых цветов? Мы с тобой так схожи…

Я распахнул калитку, помог девушке забраться в коляску и, лишь когда тронулись с места, возразил:

– Дело не в этом. Просто я помню эти цветы еще живыми. Ценны связанные с ними воспоминания, а не их, как ты выразилась, красота…

– Надо ценить то, что имеешь, а не смотреть в прошлое, – укорила меня Елизавета-Мария. – Советую жить сегодняшним днем, дорогой…

– Как скажешь.

– Или это дом накладывает на тебя свой отпечаток? – продолжила ворковать девушка. – Твой дворецкий – тоже странный. Просто поразительное самообладание, никогда такого не встречала.

– Старая школа, – вновь отделался я парой слов, не желая говорить о Теодоре.

– Тебя что-то беспокоит, Леопольд? – присмотрелась ко мне Елизавета-Мария.

– А сама как думаешь? – мрачно глянул я на нее сквозь темные стекла очков.

Девушка только беззаботно рассмеялась.

– Все будет хорошо!

– Будем надеяться, – хмыкнул я и о просьбе инспектора распространяться не стал.

О просьбе инспектора не хотелось даже думать, не то что озвучивать ее вслух.

Вскоре узенькие улочки старых районов остались позади, и колеса перестали подпрыгивать на неровной брусчатке, но на смену тряске пришел затянувший улицы смог. Из-за дыма с фабричных окраин запершило в горле, и Елизавета-Мария замолчала, прикрыв лицо надушенным платочком.

Легче стало, лишь когда коляска повернула на Ньютонстраат и впереди замаячила громада штаб-квартиры полиции. К центральному входу выстроилась целая вереница экипажей; извозчики высаживали пассажиров и сразу отъезжали, поэтому я условился с возницей, где именно он станет нас встречать после окончания приема, соскочил на тротуар и протянул руку спутнице. А когда та спустилась с подножки, задавил последние крохи сомнений и повел Елизавету-Марию к распахнутым настежь дверям Ньютон-Маркта.

Сорочка на спине взмокла от пота, во рту пересохло, в висках постукивали молоточки приближающейся головной боли, но я лишь улыбался и невозмутимо поглядывал по сторонам. Пригласительное стоявшему в дверях распорядителю и вовсе протянул с видом крайней беспечности; просто передал прямоугольник мелованной бумаги и отправился прямиком в зал, где обычно проводились собрания личного состава.

Сейчас оттуда доносились отголоски музыки, и Елизавета-Мария легко подстроила шаг под ритм веселой мелодии. Мне о подобной грациозности не приходилось даже мечтать, поэтому я просто шагал по коридору и раскланивался со знакомыми, что время от времени попадались навстречу. Ни с кем не разговаривал, разве что задерживался на секунду перекинуться парой ничего не значащих фраз.

Главный инспектор повстречался уже на входе в зал. Старикан был занят беседой с высоким толстяком и рыхлым юношей в бесстыдно дорогом костюме, но при моем приближении сразу оставил министра юстиции и его племянника и заступил нам дорогу.

– Виконт! – расплылся он в улыбке. – Представите меня своей спутнице?

Я нервно сглотнул и через силу улыбнулся:

– Главный инспектор, моя невеста Елизавета-Мария Никли, сиятельная. Елизавета-Мария, руководитель полиции метрополии, главный инспектор фон Нальц.

– Виконт! – рассмеялся Фридрих фон Нальц, и в его глазах мелькнули отблески бесцветного пламени. – Не стоит так официально! Сегодня здесь собрались друзья и единомышленники. Никаких званий!

– Как скажете… Фридрих, – слегка склонил я голову.

– Проходите же! Проходите! – разрешил тогда главный инспектор и вернулся к прерванной беседе, а я повел Елизавету-Марию в зал.

– Это встречи с ним ты так панически боялся? – шепнула она мне.

– Боялся? Я? С чего ты это взяла?

Тогда девушка привстала на цыпочки и тихонько выдохнула в ухо:

– От тебя пахло страхом, Лео. И пахнет до сих пор. Почему?

– Ничего удивительного, – непринужденно улыбнулся я. – Один излишне болтливый приятель поставил меня в чертовски неудобное положение, а я терпеть не могу находиться в центре всеобщего внимания.

– Как скажешь, – лукаво улыбнулась Елизавета-Мария, не став больше настаивать на своем.

Я только передернул плечами и направил девушку к фуршетным столам у дальней стены.

– Не собираешься танцевать? – удивилась Елизавета-Мария. – Послушай, какая музыка!

– Нет слуха. Медведь на ухо наступил, – отделался я поговоркой, которую нередко слышал от отца.

– Ты просто…

– И пообедать не успел.

– Это аргумент! – рассмеялась девушка.

В итоге, прежде чем у столов началось форменное столпотворение, я успел расправиться с десятком канапе, а потом просто фланировал по залу с бокалом содовой. Елизавета-Мария ограничилась стаканом вишневого сока.

– Точь-в-точь как кровь, – сообщила она мне.

– Только кислый.

– Я имела в виду цвет.

– Артериальная – ярче, венозная – темнее.

– Ты невыносим!

– Нервы, – вздохнул я и, поскольку Елизавета-Мария давно находилась в центре всеобщего внимания, начал представлять девушку сослуживцам. И все бы ничего, но тут появился инспектор Уайт.

– Леопольд! – как ни в чем не бывало улыбнулся он. – Позволь, я украду на пару танцев твое сокровище!

– Разумеется, инспектор! – разрешил я без малейших колебаний.

Танцевать сегодня я в любом случае не собирался.

В этот момент оркестр на импровизированной сцене заиграл новую мелодию, Роберт и Елизавета-Мария присоединились к танцующим парочкам, а я вновь направился к фуршетным столам, старательно обходя при этом изредка мелькавшие в толпе знакомые лица.

Пустое! Но спрятаться не получилось.

– А она красивая, – раздалось вдруг за спиной. – И, говорят, немного похожа на меня.

Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с дочерью главного инспектора. Елизавета-Мария фон Нальц заметно превосходила ростом мою спутницу, поэтому наши глаза были едва ли не на одном уровне. Мои – бесцветно-светлые, и ее – светло-серые, с ослепительными оранжевыми искорками. В такие глаза хотелось смотреть до бесконечности.

– Мало кто может сравниться с вашей красотой, сиятельная, – ответил я неуклюжим комплиментом и, не совладав с искушением, стянул темные очки.

По слухам, талантом сиятельной фон Нальц было умение завораживать людей взглядом, но меня это сейчас нисколько не волновало.

– А вы льстец, виконт! – покачала головой дочь главного инспектора.

– Возможно, и льстец, – пожал я плечами, – но это не тот случай. И раз уж выпал случай, хочу принести самые искренние извинения за прискорбный инцидент с газетой. Поверьте, я и понятия не имел, что поэты столь несдержанны на язык.