Сиятельный - Корнев Павел Николаевич - Страница 11

Теодор Барнс был дворецким. Он служил роду Ко?сице всю свою жизнь, как до того моим предкам служили его отец и дед. Я помнил дворецкого с тех самых пор, с каких помнил самого себя.

– Вам что-нибудь понадобится?

– Нет, благодарю, – качнул я головой, но сразу прищелкнул пальцами и поправился: – Нет, постой! Подготовь комнату на третьем этаже, у нас будут гости. Гость…

Теодор был потомственным дворецким; он умел держать удар, как никто другой, и обычно не позволял себе проявления сильных эмоций, но сейчас проняло и его.

– Что, простите? – переспросил Барнс, не сумев скрыть изумления. – Но как же так…

Я успокаивающе похлопал слугу по плечу, легкомысленно бросил:

– Положись на меня, – и отправился в спальню.

Там сразу зажег газовый рожок, затем разделся, убрал пиджак, брюки и сорочку в платяной шкаф, разрядил «Рот-Штейр». А вот «Цербер» разряжать не стал и положил его к снятому хронометру на прикроватную тумбочку.

Потом запалил ночник, проверил, заперты ли ставни, и лишь после этого погасил газовое освещение.

Смешно?

Не знаю, не знаю.

Жизнь научила меня не игнорировать свои страхи, сколь надуманными бы они ни казались.

Ночник должен гореть, ставни – быть запертыми, а на прикроватной тумбочке – лежать заряженный пистолет.

Точка.

Утро прокралось в спальню беспокойным солнечным лучиком, что отыскал прореху в рассохшихся ставнях и принялся светить в глаза.

Я перевернулся на другой бок, но сразу взял себя в руки и, вопреки обыкновению, разлеживаться в постели не стал. Прошлепал по холодному полу босыми ступнями, одно за другим распахнул окна и на всякий случай придирчиво осмотрел толстенные доски ставен на предмет свежих царапин.

Но нет – новых не появилось.

Утренняя свежесть заполонила комнату как-то очень уж резво; я отошел накинуть халат, после вернулся к выходившему на восточную сторону окну. С пригорка открывался неописуемый вид на старые районы города, на все эти островерхие крыши, золоченые башенки, дворцы и сады. Много дальше маячила серость фабричных окраин; там тянулись к небу многочисленные трубы, а в тучах исторгаемого ими дыма неторопливо плыли грузовые дирижабли.

Говорят, раньше в ясную погоду с вершины Кальварии был виден океан, но ясные дни в Новом Вавилоне встречались реже, чем жемчужины в сточных ямах. Дым, гарь и смог накатывали на город со всех сторон.

Плевать! Я передернул плечами и отошел к тумбочке. Защелкнул на запястье браслет хронометра и принялся одеваться, а в голове, будто заевшая грампластинка, крутилось: «Воскресенье. Воскресенье. Воскресенье!»

Бал!

В четыре часа пополудни начнется бал, и если на нем что-то пойдет не так…

Об этом не хотелось даже думать.

Усилием воли я заставил себя позабыть о дурных предчувствиях и отправился в ванную.

– Комната готова? – спросил у попавшегося на обратном пути Теодора.

– Готова, виконт, – подтвердил дворецкий и пригладил черные как смоль бакенбарды. – Какие вести из Нового Света?

– Все по-прежнему, – сообщил я. – Хьюстон в осаде, по всей линии фронта идут позиционные бои.

– Ацтеки никак не угомонятся, да? – покачал головой Теодор и предложил: – Хотите осмотреть гостевую комнату?

– Это лишнее, – отказался я и спустился на первый этаж.

Живот подводило от голода, но завтракать дома я обыкновения не имел и по выходным захаживал в итальянскую таверну неподалеку, где мне был открыт кредит. А поскольку сегодня привычный распорядок дня полетел в тартарары, оставалось лишь глотать слюну в ожидании вечернего приема.

Я досадливо глянул на хронометр, и тут в прихожей звякнул колокольчик.

– О! – многозначительно произнес дворецкий, не отстававший от меня ни на шаг.

Известие о прибытии гостя попросту выбило его из колеи. Впрочем, меня это обстоятельство нервировало несказанно больше. Во многих знаниях – многие горести, все верно.

Тем не менее я своей растерянности выказывать не стал.

– Оставь это мне, Теодор, – отослал я слугу, вышел из дома и поспешил к воротам. На ходу нацепил на нос очки – и круглые темные окуляры враз вернули уверенность в собственных силах.

Сомнения оставили меня; я решительно распахнул дверь и улыбнулся молодой девушке с огненно-рыжими волосами, правильными чертами симпатичного округлого лица и бесцветно-светлыми глазами сиятельной. Фигуру гостьи скрывал длинный плащ, но я и так знал, что сложением она могла дать фору самой Афродите. Стройные бедра, осиная талия, высокая грудь…

– Елизавета-Мария! – со всем возможным радушием улыбнулся я, прогоняя вставшее перед глазами видение. – Словами не передать, как меня радует, что вы сочли возможным принять приглашение…

– Леопольд, вы были чрезвычайно убедительны, – легко рассмеялась девушка, передавая объемный дорожный саквояж. – Вы просто не оставили мне выбора!

– Надеюсь, не нарушил ваших планов…

– Нисколько, уверяю вас!

Блеснули в улыбке белоснежные зубы, и с некоторой долей отстранения я решил, что лишь тонкие бледные губы не позволяют причислить Елизавету-Марию к писаным красавицам. Но заострять на этом внимание не стал и поспешно отступил в сторону, впуская гостью внутрь:

– Проходите, прошу вас!

Девушка ступила за ограду, окинула взглядом мертвый сад и не удержалась от озадаченного возгласа:

– Миленько…

Солнечным утром черные деревья выглядели далеко не столь зловеще, нежели глухой ночью, но все же я счел нужным поправить гостью:

– Оригинально. Непривычно. Вызывающе. Но никак не миленько.

Елизавета-Мария бросила на меня внимательный взгляд и медленно кивнула:

– Как скажете, Леопольд.

Мы поднялись на крыльцо и прошли в дом, там я передал саквояж дворецкому и представил слугу гостье.

– Это Теодор, по всем вопросам обращайтесь к нему. К сожалению, мне придется отлучиться по делам.

– К вашим услугам, госпожа, – торжественно объявил дворецкий, принимая у девушки плащ.

Елизавета-Мария благосклонно улыбнулась в ответ, сняла шляпку, тряхнула тяжелой копной волос.

– Леопольд, неужели ты собираешься вот так сразу бросить меня одну? – проворковала она. – Мы могли бы…

Я нервно сглотнул и поспешил взять ситуацию под контроль, а точнее, взял под руку девушку и провел ее в гостиную.

– Бал в четыре, – напомнил там гостье. – Надо забрать у портного костюм. А твое вечернее платье…

– Не беспокойся об этом, дорогой, – ответила девушка и остановилась напротив камина, где ее внимание привлекла висевшая на стене сабля.

– «Капитану Орсо за личную доблесть. Зюйд-Индия, тридцатое октября тысяча восемьсот тридцать седьмого года от К. Н.», – пригляделась Елизавета-Мария к выгравированной на клинке надписи. – Это оружие твоего отца? – повернулась она ко мне.

– Деда, – покачал я головой. – Он отличился при штурме Батавии. Получил тогда чин капитана и наследное дворянство.

– Ах да! – сообразила девушка. – Тринадцатый год от основания Второй Империи! Сорок лет назад, большой срок.

– В отставку дед вышел в полковничьем звании. Этот дом выстроил он…

Но история особняка Елизавету-Марию не заинтересовала, она как завороженная продолжала рассматривать саблю, и в светящихся девичьих глазах колыхалось при этом нечто на редкость неуместное.

– Кровь, – прошептала она. – Эта сабля собрала богатую жатву…

– Дед был лучшим саблистом полка, – сообщил я, потом стряхнул невесть с чего вернувшуюся было неуверенность и произнес: – Теодор покажет тебе комнату. Я буду к обеду.

– Как скажешь, Леопольд, – кивнула девушка и неожиданно спросила: – Сабля заточена?

– Кажется – да, – вздохнул я и отвернулся к дворецкому, который стоял в дверях и наблюдал за нами с нескрываемым изумлением. – Теодор! – повысил я голос, привлекая внимание отвыкшего за последние годы от гостей слуги.

Тот вздрогнул, поднял саквояж и попросил девушку:

– Следуйте за мной, госпожа.

Елизавета-Мария отправилась в гостевую комнату; на лестнице она слегка приподняла юбку платья, и вышло это на редкость элегантно.