Дерзкая любовница - Барбьери Элейн - Страница 17

У Анжелики пересохло в горле. Она отлично понимала, что донна Тереза уступит. И что Эстебан сполна воспользуется этим.

Набрав побольше воздуха, она выпалила:

– Донна Тереза… я… я сожалею обо всех неприятностях, которые вам причинила. И обещаю впредь как можно лучше служить вам и вашей семье.

По мере того как подозрительно влажнели глаза сеньоры, Эстебан испытывал все большее злорадство. Однако не забыл благостно улыбнуться, когда донна Тереза промолвила:

– Вот и хорошо. А теперь, Анжелика, ты можешь вернуться к своим обязанностям, и постараемся забыть чту неприятную историю. – Благодарю вас, донна Тереза.

– Анжелика, – вдруг вспомнила любящая мать, – разве ты не хотела бы поблагодарить дона Эстебана? Ведь если бы не он, все могло кончиться иначе.

Донна Тереза залюбовалась своим красавцем сыном и не заметила презрения, полыхнувшего в огромных серебристых глазах служанки. С великим трудом Анжелика вымолвила:

– Благодарю вас, дон Эстебан.

– Как, и это все?! – возмутилась донна Тереза. – Разве тебе нечего больше сказать так горячо защищавшему тебя молодому хозяину?

– Матушка, ради Бога! – с неподражаемой скромностью покачал головой Эстебан. – Анжелика сказала вполне достаточно.

Однако на сей раз от донны Терезы было так легко не отделаться. И Анжелика, внутренне сжавшись от унижения, покорно произнесла:

– Я очень благодарна вам за помощь, дон Эстебан. Я… постараюсь служить вам верой и правдой.

Глава 3

Гарет со все большим раздражением вслушивался в беседу, текущую в просторной гостиной Аррикальдов. Гости перешли сюда после отличного обеда. Однако полученные недавно новости взбудоражили все общество.

Сдержанность в политических высказываниях, явившаяся следствием присутствия в доме техасца, была отброшена. Только что Фелипе Алеман провозгласил едва ли не признание в любви своему новому идолу, президенту Мексики Антонио Лопесу де Санта-Анне, и Гарет насторожился, обратившись в слух. Он снова напомнил себе, что должен уважительно относиться к друзьям своих гостеприимных хозяев… и что вскоре отсюда уедет. Он и так причинил им немало беспокойства, оставшись прошлой ночью наедине с Анжеликой Родриго. Гарет не ожидал, что из-за какой-то служанки поднимется столько шума. И вовсе не желал еще больше портить о себе впечатление, споря с гостями дона Энрико. Однако Алеман все продолжал:

– Наш президент – непревзойденный стратег! И все непокорные провинции смиренно склонят головы перед непобедимыми воинами, которых ведет в бой наш Санта-Анна.

Терпение Гарета иссякло, и он вмешался, правда, сдержанно:

– Когда же вы прозреете и поймете, к чему ведет Санта-Анна?

Лошадиное лицо Фелипе Алемана залил гневный багрянец, к нему подошли Мартин Флорес, Пабло Алькасар и Рикардо Эррикавера. Эта троица постоянно держалась вместе. Вот и теперь они дружно обливали презрением дерзкого техасца. Сеньор Валентин, стоявший ближе всех к Энрике Аррикальду, выразил молчаливое сочувствие к чересчур гостеприимному хозяину этого дома. Центром группы являлся Фелипе Алеман – их признанный оратор Аррикальд-младший занял место молчаливого наблюдателя. Его чувства выдавало лишь гневное пламя, сверкавшее в глазах всякий раз, как в поле зрения попадала фигура Гарета.

– Да ведь ваш чудесный Санта-Анна прирожденный диктатор! – сокрушенно покачал головой Гарет. – Он обзавелся марионеточным парламентом и теперь принимает один за другим законы, противоречащие конституции. А ведь он был таким демократичным, когда пришел к власти, верно? И дал полную свободу в проведении реформ. Но сам лишь дожидался подходящего момента, чтобы объявить реформы неэффективными. Просто уму непостижимо, как вы до сих пор не раскусили его истинных намерений?! А тем временем его следующей целью стал Сакатекас – самый сильный штат Федерации. Для начала он приказал распустить местную милицию, и когда правительство штата не подчинилось, отправил карательные войска. И вы рады-радешеньки падению губернатора Гарсии и его сторонников, а ведь эти люди всего лишь отстаивали свою свободу. Ну что ж. сегодня Санта-Анна лишил свободы их. А завтра настанет и ваш черед!

– Вы что же, почитаете нас всех за дураков, сеньор Доусон? – надменно фыркнул Фелипе Алеман. – Нечего делать вид, будто вас волнует участь Сакатекаса. его правительства и его народа! Вы злитесь, потому что чувствуете угрозу для себя и прочих американцев! Вас интересует толь– ко собственное благополучие да ваши владения – а вот их-то вы сейчас и можете лишиться! И поделом – давно пора дать урок выскочкам-янки, которые возомнили себя выше правительства нашей великой страны!

– Сеньор Алеман, вы дурак. В гостиной повисла мертвая тишина. Наконец дон Энрике обрел дар речи и осторожно произнес:

– Гарет, мы все понимаем, как вам сейчас тяжело и тревожно. Наверняка вы больше всего на свете желали бы немедленно оказаться дома, чтобы лицом к лицу противостоять возможной угрозе. И все же, друг мой, я бы попросил вас не позволять политическим пристрастиям брать верх над здравым смыслом и хорошими манерами. И вы, и Фелипе – мои гости. Я чрезвычайно высоко ценю вашу дружбу и смею надеяться на взаимные чувства, поэтому прошу вас на время позабыть про политические распри и вести себя пристойно.

Дон Энрике обернулся к Фелипе Алеману, дождался его короткого кивка и посмотрел на Гарета.

Гарет также кивнул:

– Конечно, я согласен. И прошу прощения – не за политические взгляды, а за то. что выложил их в столь неподходящий момент. Вы совершенно правы. Здесь не время и не место для подобных споров. Прошу прощения, дон Энрике… и у вас, сеньоры…

С облегчением заметив улыбку на лице дона Энрике, Гарет покосился на Фелипе Алемана. ^ от стоял неподвижно, надменно выпятив тощую грудь. Только голова его странно подергивалась, отчего сей мексиканский джентльмен до смешного напоминал разъяренного петуха. Едва справившись с желанием свернуть морщинистую шею этой птице, Гарет отвернулся.

Он не спеша направился к боковому столику, на котором заманчиво поблескивал хрустальный графин с бренди, и так сжал в руках его граненые бока, словно умирал от жажды. День начинался так славно: он проснулся, наслаждаясь свежим ароматом тела Анжелики, чувствуя под рукой тугую округлость ее грудей… а потом все пошло кувырком.

Впрочем, вырвавшееся на волю раздражение было порождено не только известиями из столицы. Не в силах подавить дрожь в руках, злой сам на себя, Гарет торопливо плеснул в бокал янтарную жидкость и осушил его одним глотком. Черт побери, он давно в этом нуждался! Денек выдался просто кошмарный! Гарет машинально выпрямился и провел рукой по густым темным волосам.

Рассеянный взгляд Доусона устремился к окну, а в памяти возникло лицо Анжелики в тот момент, когда они подъехали к ее дому. Судя по напряженной спине и упрямо выпяченному подбородку, она все еще сердилась. Однако взгляд прекрасных серебристых глаз запылал такой горячей любовью, когда появился этот мальчишка, Карлос, что тепло этого чувства ощутили даже ладони Гарета.

Техасец потряс головой. Эта сцена преследовала его с самого утра. Ибо в этот самый миг вдребезги разлетелось его вполне сложившееся представление об Анжелике. Обворожительная, желанная, расчетливая, отлично сознающая свою красоту, она оказалась наделена недюжинным умом и гордостью. Этот неукротимый, дерзкий дух освещал живым пламенем чудесные глаза и не давал Гарету покоя.

Однако этим утром благодаря встрече с маленьким мальчиком он увидел другую Анжелику – и с той минуты буквально изнывал от желания испытать на себе ее любовь. Нет уж! Ему стоит почаще вспоминать о том, как умело она стравливает друг с другом неравнодушных к ней мужчин, как сходит по ней с ума Эстебан Аррикальд – и как удачно она корчит из себя святую невинность перед Питером Макфадденом, доведя этого теленка почти до такого же состояния, в котором пребывал сам Гарет.

С тех пор как он вернулся на асиенду, что-нибудь все время мешало ему улучить минуту, чтобы повидаться с Анжеликой. Злорадство, которого не скрывал Эстебан Аррикальд, сидя напротив Гарета за обедом, только подливало масла в огонь. Доусон уже ни о чем не мог думать, кроме отношений с Анжеликой.