Страна А., или Автостопом по Афганистану (СИ) - Кротов Антон Викторович - Страница 14

Вероятно, такая же тусовка женщин находилась внутри двора и дома. Глава семьи — дед примерно 50-летнего возраста в чалме, бороде и халате — вышел мне навстречу. Приведший меня человек приходился, вероятно, ему сыном, а все прочие люди были также дети и внуки этого деда.

Мне срочно принесли специальный стол и стул и посадили, как короля. На плечи мне накинули всякие платки: частично от комаров, частично для того, чтобы нагота моих рук не смущала хозяев. (Я был в футболке, а здесь такая одежда считается неприличной, особенно в сельской местности. За всю поездку я видел двух афганцев с короткими рукавами, и оба были городскими жителями, большими начальниками и говорили по-русски.)

Где-то достали керосиновую лампу, якобы чтобы мне было светло. Реально для того, чтобы подсветить меня и невзначай разглядывать. Я, как мог, объяснил свою сущность. Ужин ожидался, но пока не прибыл.

В некоторый момент дед, глава семьи, удалился к ручью. Ручей, он же канал, протекал рядом с домом и орошал сельхозугодья. Совершив омовение, дед расстелил на земле платок и встал на молитву. Я воспользовался случаем и присоединился к деду.

И тут произошло необычное! Все двадцать пять человек, до сего спокойно сидящие как попало и разглядывающие меня, — все они, укоряемые совестью, тут же встали на намаз в тех местах, в которых находились. Один человек, застигнутый врасплох в кузове трактора, прямо в тракторе совершил намаз. Вот такова сила общественного примера.

После намаза в доме зародились кушанья, и их вынесли на улицу. Как всегда, рис, салат из помидоров с луком, арбуз, лепёшки и зелёный чай стали нашим ужином. При свете керосинки все подглядывали, как питается незнакомый пришелец.

Комары здесь, в полях, водились мелкие, но довольно противные. Я достал из рюкзака палатку и поставил её, поразив всех присутствующих. Слово «палатка» на дари было мне неизвестно, и я назвал её «паша-хана» — "комариный дом". Вернее было её назвать "паша-нист! — хана" (безкомар-дом), но слово «паша-хана» оказалось очень удобным обозначением палатки, и впоследствии я всегда именно так называл её. В одном городе меня даже спросили (на полном серьёзе): а в России это тоже называется паша-хана?

Когда же я извлёк фонарик «жучок», работающий без батареек, от сжимания ручки, — удивлению афганцев не было предела. Я спрятался в паша-хану и лёг спать, а хозяева ещё долго ходили вокруг с керосиновой лампой, удивлялись и шушукались.

Наутро «паша-хана» была собрана, к восторгу и некоторой грусти хозяев.

Им втайне хотелось, чтобы палатка осталась тут навсегда. Я и сам хотел бы задержаться в Афганистане на подольше… Но, наверное, не здесь. Ведь меня ждут такие просторы страны!

Опять я на дороге, и вот на пули-хумрической реке опять я купаюсь в штанах, которые опять довольно быстро на мне высыхают. Меня немного тяготило купание в штанах, но не из-за самих штанов, а вот почему: в штаны я зашил доллары и рубли, предварительно завернув в полиэтилен, и теперь беспокоился за их сохранность. Но, конечно, опасения были пустыми: вся валюта надёжно сохранилась и даже частично вернулась потом в Москву.

Город Пули-Хумри я решил пройти пешком, фотографируя всё подряд. Город оказался длинным, километров на десять он растянулся вдоль дороги и реки. Когда-то советские строители построили здесь завод; сейчас он не работал и навевал местным жителям воспоминания о былом. Для кого светлые, для кого не очень.

Седобородый продавец «Кока-колы» оказался русскоговорящим и ностальгирующим. Угостил меня чаем с иранскими конфетами, и лепёшкой. Расспрашивал, как дела в Москве. Собираемся ли мы вновь ввести войска. И отремонтировать завод. Пока я думал, что ему ответить, собрались зрители. Когда число их превысило 20 человек, я отделился и продолжил путь.

Вот и базар Пули-Хумри, куда караваны верблюдов доставляют фрукты. Интересно, что все караваны выходят из Мазара утром, чтобы прийти сюда на следующее утро: то есть существует определённая волна. И обратно тоже они выходят в одно время, кажется, вечером. Желающие застопить караван — учтите.

Пока шёл через город, подумал о его бесконечности и уже размышлял, как бы найти попутный транспорт дальше на юг. И вот удача — некий грузовичок, полный мешков, коробок, тюков и людей, стоял лицом на юг, с понятной целью. Я подошёл к водителю, спросил разрешения, залез.

И точно — я выехал из города на юг, правда, недалеко. Но далеко и не нужно было. Горы, речка, оросительный канал, я умылся, постирал кое-что и вернулся на дорогу. Машины на дороге есть всегда, это вам не Эфиопия и не Судан. Вот два «Краза» — оп, и остановились мне! Отлично, отлично, отлично, едем на Саланг, едем в Кабул!

Глава 5. Перевал Саланг

Южную и северную части страны разделяет горный хребет Гиндукуша. Издавна он был естественной преградой, стеной, и народы по обе стороны живут разные, и язык у них разный: на севере — дари-фарси, на юге — пушту-урду. Кабул находится посередине, на 2000 метров выше уровня моря, и являет собой центр страны, смешение двух народов и языков, естественный Вавилон.

Издавна только летом можно было преодолеть Гиндукуш и по холодным горным тропам просочиться из северной части страны в южную. Но лет тридцать назад советские строители, проделав колоссальную работу, продырявили горный хребет в самом тонком и низком месте, создав тоннель Саланг, один из самых высокогорных тоннелей в мире (3363 метра над уровнем моря). А к этому тоннелю по безлюдной горной местности с обоих строн был проложен горный серпантин дороги. И с этих самых пор грузовики с дешёвыми арбузами потекли из Мазара в Кабул, а обратно через горы на север поехали пакистанские, индийские, китайские товары. И хотя большую часть года в этих горах и в районе тоннеля лежит снег, — но, расчищая его, день за днём и год за годом ходили арбузные, а потом и военные машины. Советские войска, танки, оружие также просачивались через эту дырочку и заполоняли всю южную часть страны.

Обратно через тоннель выехало меньше танков, чем въехало. Значительно меньше. Сотни танков и БТРов, множество пушек и прочей военной техники было подбито в ходе войны, и брошено навсегда. Там, по полям и обочинам дорог, они валяются до сих пор.

Кое-где им нашли и хозяйственное применение. Корпуса БТРов, наполнив камнями, превратились в опоры мостов над горными речками; гильзы от снарядов укрепляют крыши деревенских домов; гусеницы танков, положенные поперёк дороги, служат ограничителями скорости перед афганскими постами ГАИ… Большинство же танков и БТРов просто стоят вдоль дороги, по обочинам, как немые памятники времени, а вокруг закопаны сотни тысяч мин. Собирая хворост в горах, сокращая путь по степи или через горные ущелья, ковыряясь в обломках металла и в пустых почему-либо домах, перегоняя стада на новое место или расчищая новый участок земли под огород, — многие афганцы лишаются ног и иных частей тела. Каждый месяц, согласно статистике, на минах подрывается около пятисот человек!

Советские войска ушли, Кабул и южная часть страны подпала под власть «партии» талибов, а тоннель Саланг был взорван. Не целиком, конечно, но достаточно для того, чтобы ни машины, ни люди не проникли сквозь него. И, конечно, все подступы были ещё раз заминированы. С обеих сторон.

Саланг стал естественной преградой и линией фронта между двумя режимами. Между Исламским Эмиратом Афганистан (на юге) и Исламским Государством Афганистан (на севере). К северу от Саланга можно было смотреть телевизор, рисовать картины и слушать музыку; к югу — нельзя. Местные жители, конечно, летом могли ходить друг другу в гости, но только пешком или на ишаках, зная тропинки между минными полями; а вот машины (и танки) проехать тут не могли.

Вскоре талибы всё же проникли в северную часть страны обходными путями; жители Мазари-Шарифа остались без телевизоров и были вынуждены бежать дальше, на северо-восток — или отрастить длинные бороды. Но для ремонта тоннеля не было специалистов.