От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - Кротов Антон Викторович - Страница 23

Высоко над головой висели многочисленные звёзды. Хорошо всё.

29 августа, понедельник. Поход в Нахрен

Я проснулся от утреннего холода на крыше дома в Хинджане, собрался, слез, попрощался с хозяевами и ушёл поскорее, желая не пропустить первые утренние машины на Бану. Вернуться на дорогу оказалось непросто — всюду лабиринты ступенчатых полей, по каналам с журчанием стремится вода, оступишься — и в грязи по колено. Наконец спустился до реки, перешёл мост, у которого я вчера искал научный ночлег, и вернулся на дорогу.

По ней, пыля, двигались сотни овец, голов пятьсот или более того, огромное стадо, занимающее всю ширину дороги и метров на сорок длиной. Пришлось переждать, пока это облако пыли не скроется. А вскоре меня подобрал грузовичок.

За рулём сидел седобородый человек лет пятидесяти, а в кузове — четверо молодых людей, его дети, и поедали они дыни и арбузы прямо на ходу. Меня тоже стали угощать: им-то дыни уже надоели, а тут я. Пока ехали до Бану, пока обгоняли это бесконечное стадо, с бибиканием продираясь сквозь овечью толпу, прошло часа два. Вся дорога шла вдоль речки, той самой, которая протекала и в Хинджане; мелкие посёлочки чередовались с полями; по пыльной дороге шли разные граждане — дети в школу, старики на поле, мужики по своим делам, и водитель всех аккуратно и бесплатно подвозил. Попутный автостоп — дело привычное в афганской провинции. Я часто видел, как местные мужики, идущие по пыльным дорогам, стопили грузовики и проезжали пять-десять километров в кузове, денег за это никто не просит. А вот дальних автостопщиков, хотя бы на сотню километров, я не видел ни разу: на большие расстояния здесь ездят редко и только на общественном платном транспорте.

Один из пассажиров оказался англоговорящим, позвал меня в гости в Бану, и обломал, я с этим сталкивался уже неоднократно. Человек, только недавно слегка выучивший английский, с радостью видит возможность поговорить и начинает «проявлять вежливость»: звать меня в гости, предлагать всякие блага; я всегда уточняю на всех языках: твоя родина — посёлок Бану? Твой дом в посёлке Бану? Тот подтверждает, радостный, но когда я соглашаюсь на его предложения пойти в гости, он сначала надеется, что ослышался или неправильно понял, а потом путано объясняет, что я его неправильно понял, что нет у него ни хлеба, ни чая, ни дома вообще, и что сам он бомж.

В Бану мы расстались: грузовичок поехал дальше; англоговорящий человек спрыгнул с кузова и скрылся в толпе базара, чтобы я его не настиг, а я тоже вылез и пошёл на базар, пропитался, набрал лепёшек и воды из речки и уточнил, где находится дорога в заветный Нахрен (на иностранных картах Nahrin, произносится средне между «Нахрен» и «Нарин»).

Дорога вела на север… Водитель последней машины, старик, ехавший на грузовике в горы за строительным камнем, сказал, что дорога в Нахрен ведёт через горы и ближайший кишлак будет за горами, в 20 км. Он угостил меня кислыми яблоками, вспомнил несколько слов по-русски и пожелал удачного похода.

Карта Афганистана (1 см = 16 км), которой я пользовался, была составлена неизвестным иранским топографом в 1981 году и отражала его скудные и ошибочные представления об афганской географии. Хотя это и самая лучшая карта из имеющихся в свободной продаже (её можно приобрести в Афгане всего за 1$), — мелким дорогам, указанным на ней, доверять не стоит. Моя дорога превратилась в пешеходную тропинку, круто взбирающуюся в горы. По счастью, у меня теперь были запасы лепёшек и яблок, а в горах попадались источники вод, — но почти целый день обещанных населённых пунктов не было видно. Не было и людей.

Хотя кто-то же здесь ходит! Там и тут в горах явно виднелись тропинки — людские или козьи, неясно; попадались шарики скотских какашек. Я забирался всё выше, и сверху видел в дымке долину реки и пос. Бану, который покинул несколько часов назад. А вот другую сторону обзора заслонял горный хребет, а я предполагал, что пос. Нахрен должен быть на другой стороне хребта, к северу. Итак, я думал, что мне нужно забраться на перевальную точку, и с неё спускаться по любой расщелине вниз, тогда я приду к ручьям на северной стороне гор, а там будут кишлаки и дорога Нахрен.

Наконец, я забрался на гору с остатками сторожевой башни (неизвестного времени постройки) и с неё увидел противоположную долину и три кишлака. Это оказался не город Нахрен и не его предместья, а изолированные от Большого мира поселения. Пошёл туда, и спустился быстро — всего за час (а наверх топал четыре часа). Машины сюда не доходят, тут нет электричества, телевизоров и радио, не завозят газированных напитков. В самом крупном кишлаке (там обитает не меньше тысячи человек) есть магазин, куда доставляют товары на ослах; из товаров — пакистанский стиральный порошок «РАК», не нужный никому шампунь в упаковках по одной ложке, склеившиеся иранские конфеты и прогорклое печенье в пачках по пятьдесят граммов. Спрос на товары близок к нулю.

Местные жители были несказанно удивлены человеку, спустившемуся с гор. Щедро накормили, но фотографировать и даже ходить по посёлку не разрешили. Уединённая жизнь, позволившая им пересидеть все минувшие войны, даёт о себе знать: каждый кишлак — закрытое существо, как местная женщина в чадре. Попытка осмотреть кишлак привела к тому, что дети стали пуляться в меня камушками, и я ретировался.

Решил пойти куда-либо вниз, полагая, что спуск по сухому руслу ручья приведёт меня в цивилизацию. Я уже не доверял карте и не надеялся достичь города Нахрен — местные жители даже не знали, что такой городок есть в природе. Когда свечерело, я расстелил свой спальник в горах в ложбине, защищённой от ветра и (как я надеялся) — от посторонних взглядов.

Но совсем стать невидимым мне не удалось: меня-таки обнаружил некий крестьянин, и долго мешал моему сну, так как заунывно уверял меня, что спать в горах нецелесообразно, потому что здесь ходят разбойники («Али-баба») и враги («душман») и лютует страшный ночной холод. Только я усну, а он опять приходит и опять уговаривает меня идти в посёлок. Но я не пошёл.

30 августа, вторник. Городок Андараб. Пули-Хумри

Проснулся вовремя. С самого рассвета на тропинке образовался значительный поток людей, могли заметить и меня. Быстро собрался и пошёл вниз. На этот раз утреннее солнце светило мне в лицо. Тропинка спускалась всё ниже, и вот уже далеко внизу показался четвёртый, большой кишлак.

Интереснейшее дело! Вдоль ручья тянулась то одна, то две колеи, но они не были порождены машинами или мотоциклами. Эти колеи протоптали сотни ослов и пешеходов, ежедневно ходящими в свои горные аулы и обратно!

Навстречу попадались колоритные бородатые мужики с котомками, старики на осликах, мужья с жёнами в чадрах. Я их фотографировал; жители беспокоились и прятали женщин от глаза фотоаппарата. Бывало даже: идут женщины, открыв лицо — сняли чадру, ведь горы, пустыня, людей нет, никто не видит, и тут из-за поворота навстречу иностранец — я! И-и-и-и! Визг, срочно закрываются в чадру и бочком-бочком, отвернувшись от меня, проходят мимо.

Наконец я обнаружил, что спускаюсь к большому посёлку. Его не было на иранской карте; потом узналось, что он называется Андараб. На большом холме, над посёлком, окружённые распаханными полями, стояли четыре танка, и дула их были направлены чуть вниз, на посёлок, в разные его стороны, чтобы расстрелять весь.

Чьё же это творение? Явно не американских войск (те в глубинке не появляются)! Сперва подумал залезть на эти танки и пофотографироваться, но затем решил не делать: во-первых, могут оставаться мины, а во-вторых, я же не знаю, какие воспоминания в жителях посёлка разбудит моё танковое баловство!

И правильно. Спустившись в посёлок, увидел его население. Девяносто процентов — мрачные бородачи, типичная «Аль-каида», другие десять процентов — типичные стукачи, безбородые молодые придурки с автоматами, следящие за всеми остальными. Зашёл в полутёмную харчевню, попросил чай и лепёшку, сижу, озираюсь вокруг, а люди наблюдают меня. Узнали мою сущность, перешёптываются: «Шурави, шурави» (советский). Один даже спросил, был ли я здесь двадцать лет назад. Я отвечал отрицательно.