Евангелие от святого Бернарда Шоу - Кроули Алистер - Страница 45

Однако дом находился в хорошем состоянии, и из всех труб шёл дым.

Джек вошёл через фронтон; и внутри оказались комнаты, все пустые, но частично обставленные, чтобы человек мог там жить; и в каждой был пылающий очаг, возле которого человек мог согреться, и стоял накрытый стол, где он мог поесть. Но Джек нигде не видел ни единого живого существа; только останки чьей-то трапезы.

Это дом для странников, — сказал Джек. — Но земля здесь, должно быть, слишком болотистая, поскольку при каждом шаге здание трясётся.

Он провёл в доме некоторое время, а потом ощутил голод.

Тогда он взглянул на еду и поначалу испугался; но он обнажил меч, и в сиянии меча стало ясно, что продукты хороши. Тут он набрался храбрости, чтобы сесть и перекусить, после чего окреп телом и душой.

До чего странно, — подумал он, — в колдовском доме оказалось столько вкусной еды.

Пока он ел, в ту комнату вошёл его дядя, и Джек до того испугался, что выхватил меч. Но дядя был необычайно добр, присел с ним за стол и похвалил его за то, что он взял меч. Никогда прежде им не было так хорошо вместе, и Джек был полон любовью к этому человеку.

Это было очень хорошо, — сказал ему дядя, — взять меч и прийти в Старый дом; мудрая мысль и храбрый поступок. Но теперь ты счастлив; и мы можем вместе вернуться домой к обеду.

Нет, дядюшка, нет! — сказал Джек. — Я ещё не счастлив.

Как! — воскликнул дядя. — Ты не согрелся у огня? Тебе не понравилась эта еда?

Я вижу, что пища очень недурна, — сказал Джек; — но всё это не доказывает, что люди должны носить оковы на правой ноге.

И тогда призрак его дядюшки закулдыкал, как индюк.

О Юпитер! — воскликнул Джек, — неужели он и есть волшебник?

Его руки опустились и сердце замерло в груди, поскольку он любил дядюшку; но он поднял меч и ударил призрака в голову; и призрак громко закричал голосом дяди и упал на землю; и маленькая бескровная белая тварь выбежала из комнаты.

В ушах у Джека звенело, и коленки его дрожали, и совесть его была неспокойна; но он всё равно не терял присутствия духа, и оттого пробудилась в душе его жажда крови того чародея.

Если оковы должны пасть, — сказал он, — мне нужно пройти через всё это, а когда я вернусь домой, то увижу своего дядю танцующим и поющим.

И он отправился в погоню за бескровной тварью. В пути он встретил призрак своего отца; и отец сердился, и кричал на него, и напоминал о сыновнем долге, и предлагал ему вернуться домой, пока ещё есть время.

Ведь ты ещё можешь, — сказал он, — придти домой к закату. И тогда всё будет прощено.

Видит Бог, — сказал Джек, — я боюсь твоего гнева; но всё же твой гнев не доказывает, что люди должны носить оковы на правой ноге.

И тогда призрак его отца закулдыкал как индюк.

Святые небеса! — вскричал Джек. — Это опять волшебник!

Кровь, казалось, застыла в теле, и руки его предали, поскольку Джек любил своего отца; но он всё же поднял меч и вонзил его в сердце призрака; и призрак громко закричал голосом его отца и упал на землю; и маленькая бескровная белая тварь бросилась прочь.

В ушах у Джека звучал этот крик, и душа его затмилась; но теперь в ней пробудилась ярость.

Я сделал то, о чём не осмеливался и подумать, — сказал он. — Теперь я пойду до конца или погибну. И когда я вернусь домой, молю Бога, чтобы это оказалось сном. И тогда увижу своего отца танцующим и поющим.

Так он продолжал гнаться за бескровной тварью; и в пути он встретил призрак своей матери, и она плакала.

Что ты наделал? — кричала она. — Что же ты наделал? О, вернись домой (ты будешь там к часу сна), пока ты не принёс мне ещё больших горестей; ибо достаточно того, что ты сразил моего брата и своего отца.

Дорогая мать, это не их я сразил, — сказал Джек. — Это был всего лишь чародей, принявший их облик. И даже если ты и права, это всё равно не доказывает, что человек должен носить оковы на правой ноге.

И в то мгновение призрак закулдыкал как индюк.

Он так и не понял, как сделал это; но он взмахнул мечом и разрубил призрак надвое; и тот громко закричал голосом его матери; и пал на землю; и когда он упал, дом над головой Джека исчез, и он стоял один в лесу, и кандалы с его ноги упали.

Что ж, — сказал он, — чародей теперь мёртв, и оковы исчезли.

Но крики всё ещё звучали в его ушах, и день казался ему ночью.

Это было страшное дело, — сказал он. — Мне нужно выбраться из леса, и посмотреть, сколько добра я сделал другим людям.

Он хотел оставить оковы там, где они лежали, но когда собрался в обратный путь, то передумал. Он наклонился и повесил оковы на грудь; и грубое железо ранило его, и на груди появилась кровь.

И когда он вышел из леса на дорогу, он повстречал людей, которые возвращались с работы; и те, которых он встречал, не носили оков на правой ноге, но увы! — они носили оковы на левой. Джек спросил их, что это значит; и они ответили:

Это новое облачение, ибо старое теперь считают суеверием.

Тогда он присмотрелся к ним повнимательнее и обнаружил, что на левых лодыжках появились новые язвы, а старые справа ещё не зажили.

Помилуй меня Боже! — закричал Джек. — Мне лучше пойти домой.

А когда он вернулся домой, там лежал его дядя, поражённый в голову, и его отец, пронзённый в сердце, и мать, рассечённая надвое. И он сел в пустом доме возле распростёртых тел и заплакал.

Мораль:

Дерево старо и плод хорош,

Древний лес особенно пригож.

Дровосек, душою крепок ты?

Берегись, ведь корни непросты:

Матери любовь, душа отца Исчезают, коли рубишь до конца.

В защиту брака

Поэтому слишком сильно будет сказать, что коммунизм сможет преодолеть всё неприятное, что есть в браке и семейной жизни, однако нетрудно допустить, что он преодолеет то, против чего в этих институтах возражал Иисус. Он не производил их исчерпывающего исследования; он лишь со всей пламенностью выразил своё недовольство: недовольство столь глубокое, что все встречные соображения на другой чаше весов подобны пылинкам. Несомненно, такие соображения имеются, и даже местами весьма серьёзные. Когда Талейран сказал, что женатый мужчина с семьёй способен на всё, он имел в

виду «на всё дурное»; но оптимист вправе заявить такую же полуистину, что женатый мужчина способен на всё доброе; именно брак превращает бездельников в добропорядочных граждан; и именно ради любви к своим супругам и детям мужчины и женщины будут культивировать достоинства, на которые неспособны самостоятельные индивидуумы. Действительно, одна из важнейших составляющих этой внутренней добродетели — самоотречение, которое и не достоинство вовсе; однако следование за внутренним светом во что бы то ни стало есть, главным образом, потакание своим прихотям, столь же самоубийственное, столь же беспомощное, столь же малодушное, как и самоотречение. Ибсе , обращавшийся к этому вопросу куда более решительно, нежели Иисус, не может найти ни одного золотого правила: и Бранд, и Пер Гюнт плохо кончили; и хотя Бранд не причинил столько вреда, сколько Пер, вред, причинённый им, чрезвычайно силён.

Наконец это превосходное предисловие допускает то, по поводу чего мы спорили. Наличие внутренней добродетели больше не отрицается. Однако до сих пор остаётся много неразберихи: например, Шоу говорит о «самоотречении, которое и не достоинство вовсе». Корень всей проблемы — то адское осознание греха, которое было погибелью человечества и которое берёт своё начало ещё в грубом анимизме и фетишизме. Посевы не взойдут, если мы не приносили в жертву по семьдесят семь девственниц в месяц. Мы не смазали идол Мумбо- Юмбо должной разновидностью крови — и это навлечёт на нас гром и молнии.

Нет такой вещи как самоотречение. Самоотречение — не более чем самодовольство самоотрекающихся. Есть старая-престарая история старой-престарой женщины, совершенно невежественной, слыхом не слыхавшей о христианстве до тех пор, пока не пришёл читавший Писание и не прочёл ей историю Распятия, на которой она зашлась горькими слезами; но она быстро вытерла слёзы, заметив: «Что ж тут поделаешь, это ж было его хобби». Делай, что изволишь — таков весь Закон; или, как высказался недавно сам мистер Шоу, «золотое правило в том, что нет золотых правил».