Одесса-мама: Каталы, кидалы, шулера - Барбакару Анатолий - Страница 36

Я растерянно отодрал марку с Бориного конверта. Взял в другую руку марку настоящую. Сравнил. И огорчился: как я сам не додумался...

Беспечность почтового ведомства была просто поразительна. Марка вопила о том, что ее подделали... Бумага без водяных знаков, рисунок примитивный — что еще нужно для аферы?

С этого момента начался новый этап в нашей деятельности. В технологию изготовления марок я не вникал, но, судя по тому, с какой скоростью Боря выдавал фальшивки, она была отлажена.

Мы уже не рассылали писем. Мы закупали конверты без марок, снабжали марками и сдавали на почту.

От идеи сдавать почтовикам сами марки мы отказались. Это было чревато провалом. Конверты же с марками сомнениям даже не подвергались. Так мы работали год. Боря уехал в Штаты первым. Снабдил меня продукцией на несколько месяцев вперед и отправился готовить почву для меня и Любы.

Я уже знаю, что домик в Майами на мое имя куплен и ждет. И большая часть моих сбережений уже на счету.

На днях уезжаю и я. Один. Люба, женщина, которая не оставила меня в трудную минуту и которая вытащила меня, можно сказать, с того света, остается здесь.

Америка — не для нее. Так она решила. И я ее понимаю, потому что уверен, что Америка — и не для меня. Для меня главное постоянство в жизни и преданность близкого человека. Тогда я готов для него на все.

Но я должен ехать. Дело себя исчерпало. Я знаю, что власти уже всерьез обеспокоились, почему упали продажи законных конвертов.

Вернее, беспокоились они и раньше, но теперь им взбрело в голову сравнить количество проданных конвертов с количеством пройденных через ведомство в виде писем. Времена перестали быть бесхозными.

Зачем я все это пишу? Когда-то, обманув меня на последние мои гроши, мошенники помахали мне на прощание ручкой. Или, точнее, сунули напоследок дулю под нос.

Это письмо — не дуля. Может быть, исповедь. Я уверен, что в Америке меня не достанут, так что пишу смело. Письмо-то попадет в редакцию только после того, как я уеду.

Но главная его цель — это обращение ко всем, у кого мы когда-то украли одежду.

Я хочу вернуть этим людям похищенное. Конечно, мода с тех пор изменилась. Но, думаю, соболья шуба — достойная замена. Я прошу людей, чьи дубленки и шубы были похищены из институтских гардеробов, откликнуться на это письмо. И сообщить в редакцию «Одесского вестника» свои координаты. А заодно и приметы их украденных вещей. То же самое можно сделать по телефону посредника (в скобках был указан телефон).

С уважением. Филипп».

Может, в этом месте и стоило закончить главу. Поначалу я так и решил: остальное — лишнее.

Хотя история на этом не закончилась. Просто продолжение ее показалось мне слишком... не то чтоб сентиментальным, а даже каким-то сериальным. В смысле смахивающим на перипетии слезных сериалов «мыльных опер».

С другой стороны, какое мое дело, на что история смахивает. Она — чья-то жизнь, и не мое право подрихтовывать ее. Мое дело рассказать все как есть, рассказать, что было дальше.

А дальше было вот что...

Я дочитал это то ли письмо, то ли рассказ. Посидел еще какое-то время молча. Попробовал переварить. Не смог.

Спросил у Гарика, дружка-репортера:

— Когда оно пришло?

— Давно. С год назад.

— И что было потом?

— Юридический отдел переправил в милицию. Там разбирались.

— Что сказали? Гарик пожал плечами:

— Ничего вразумительного. Мол, все чушь. Но печатать запретили.

— Про дубленки я слышал.

— Я — тоже.

Я помолчал и напомнил:

— Что ты говорил насчет Интерпола?

— Письмо опубликовала какая-то американская газета. Интерпол прислал запрос: имели ли место приведенные в письме факты?

— Что ответили наши?

— Кажется, нет. Но точно не знаю.

— Но это несложно выяснить. Про дубленки мы и так знаем. С марками может разобраться экспертиза.

— Оно нам надо?.. Вони бы было. Но, между прочим... — Гарик многозначительно посмотрел на меня. — Как-то эта информация разошлась и у нас. Или напечатала его какая-то газетенка, или часть американского тиража попала сюда.

— С чего ты взял?

— В редакцию пришло несколько писем. Семь, кажется. От бывших хозяев дубленок.

— Ну?

— Что «ну»?

— Шубы они получили?

— Откуда я знаю? Вряд ли. За письмами никто не пришел. И потом их изъяла милиция.

— Посредника проверяли?

— Конечно. Слесарь с судоремонтного. Ни сном ни духом. Ему звонят. Он передает.

— Отдел писем регистрирует всю почту?

— Конечно.

— Могу я получить список адресатов?

— Почему нет?!

В этот же день я пошел по адресам. На третьем адресате я понял, что все это и впрямь чушь. Ни один из них, точнее, ни одна шубы не получила.

Вечером дома из праздного любопытства я извлек из нижнего ящика стола архив. Старые письма. Принялся разглядывать марки. Причем марки разных лет. Разглядывание ничего не дало. Да и что оно могло дать мне, неспециалисту?!

Я уже собирался вернуть письма в стол, когда, словно спохватившись, обратил внимание на одну деталь: некоторые из конвертов пересекал едва заметный шов бывшего изгиба.

Решил покопаться в этом деле. Зачем-то мне это надо было. Понять, что правда в том письме и зачем оно было написано. Шубы-то людям не вернули. И вообще многое не сходилось. Не вязался добродушный, наивный даже образ пишущего с грандиозностью аферы, которую он якобы провернул. Но кое-что и сходилось. Например, факт похищения дубленок. И сложенные когда-то конверты из моего архива.

Хотелось докопаться до истины.

Я знал, что предприму на следующий день. Но с утра заглянул в библиотеку. Все нужные мне материалы обнаружились в компьютере. Мне выдали их буквально через пятнадцать минут.

Оказалось, что подделка марок в ущерб почте — явление в мировой истории довольно редкое.

...В 1872 году в почтовом отделении Лондонской фондовой биржи работал клерк, который продал фальшивых марок не менее миллиона экземпляров. И это за один год и из одного окошка. Марки, которые он продавал, имели самый высокий почтовый номинал — 1 шиллинг, и клерк сам наклеивал их на телеграммы.

В начале 1873 года эти шиллинговые марки вышли из обращения, и аферу пришлось прекратить. Однако раскрыта она была только через 25 лет. Да и то благодаря одному филателисту, которому вздумалось отклеить марку от бланка. Он вдруг обнаружил, что марка эта без водяного знака (без филиграни, если уж изъясняться на филателистическом жаргоне).

Поднялся большой шум. Правительство, чтобы оценить нанесенный почте ущерб, принялось собирать сведения о наличии таких марок у коллекционеров, и факты вскрыты были потрясающие. Почтовое ведомство заявило, что ущерб ему исчисляется суммой в 50 000 фунтов стерлингов. Истинное количество марок не было до конца выяснено. Эксперты признали, что марки были выполнены на очень высоком полиграфическом уровне.

Другая история произошла в 1902 году в Германии. Однажды при проведении обыска берлинская полиция обнаружила большое количество почтовых марок. Находке не придали особого значения, но передали в почтамт для экспертизы. Эксперты тщательно изучили марки, признали их подлинными и выдали разрешение на запуск в продажу. Позже выяснилось, что марки все-таки фальшивые.

Почтовое ведомство не смирилось с приговором государственных специалистов и долгое время еще утверждало, что марки все же настоящие.

Значительный случай подделки курсирующих марок произошел также во Франции. В 1923 году была подделана стандартная, то есть расходящаяся в самом большом количестве, марка достоинством в 25 сантимов с изображением сеятельницы (символа Франции).

Марки распространялись в основном через табачные лавочки — традиционные для Франции точки распространения почтовой и печатной продукции, что-то вроде наших киосков «Союзпечати». Однажды несколько марок приобрел известный французский филателист, автор книг по подделкам, Фернан Серран. В купленных марках что-то его насторожило. Он принес их домой и тщательно исследовал. И известил полицию о том, что марки фальшивые. Через некоторое время полицейским удалось арестовать парочку молодоженов, совершавших свадебное путешествие из Франции в Испанию. Выяснилось, что молодые люди — страстные коллекционеры и изготовили фальшивые марки в собственной мастерской. Проезжая по Франции, они расплачивались в табачных лавках целыми листами собственной продукции. При обыске у них изъяли еще более 25 тысяч единиц. Как потом выяснилось, это были жалкие остатки. В общей сложности они «оприходовали» почтовых марок на сумму более ста тысяч франков...