Остров судьбы - Бекитт Лора - Страница 86

Бьянка была одета нарядно и в то же время достаточно скромно: лиловое барежевое платье, светло-коричневый муслиновый спенсер, темно-коричневые остроносые туфельки, шляпка из золотистой соломки. Она умела кокетничать, не переходя определенную грань, и улыбаться так, что собеседнику казалось, будто в его душе вспыхивает маленькое солнце. А еще была наблюдательна: поглядев на руки Андреа, сказала:

— Купи перчатки и постарайся их не снимать.

Бьянка была права: у него были руки человека, много лет занимавшегося тяжелым трудом, — с навек загрубевшей кожей, не сходящей коростой мозолей.

Они не знали Парижа, потому взяли экипаж. Названный Ранделем адрес Андреа помнил наизусть, однако его ждало разочарование: похоже, великолепный особняк тесаного камня с витыми балконами был превращен в многоквартирный дом. Привратник не знал ни Жоржа Ранделя, ни Гийома Леруа — он ни разу не слышал таких имен.

— Этого следовало ожидать, — сказал Андреа своей спутнице. — Прошло десять лет, изменилась страна, изменились люди — все стало другим. Я ошибался, думая, что смогу выполнить свое обещание.

Он повернулся, чтобы уйти, и тут привратник вспомнил:

— Тут есть старуха, приживалка в одной семье. По-моему, она знала прежних хозяев этого дома. Я могу ее позвать.

Старушка приковыляла через четверть часа; она была похожа на нахохлившуюся птичку. Седые букли дрожали по сторонам ее морщинистого лица.

Она не знала Жоржа Ранделя, но когда Андреа назвал имя Гийома Леруа, будто помолодела на десять лет.

— Гийом! Мой дорогой Гийом! Я была его няней. Он жив?!

Что-то заставило Андреа солгать:

— Да. Но он далеко.

— Передайте ему, что я буду рада, если он навестит старушку Жюли.

— Обязательно передам. Вы не знаете его сына?

— Конечно, знаю! Иной раз Дамиан заходит ко мне.

Андреа затрепетал от радости.

— Вы можете сказать, где он живет?!

Старуха сходила в дом и принесла потрепанную бумажку.

— Он оставил адрес, но я ни разу там не была.

На клочке бумаги были нацарапаны улица и номер дома, которые Андреа сообщил извозчику.

— Что ты скажешь этому человеку? — промолвила Бьянка, разглядывая улицы, мелькавшие за окном экипажа. — Неужели правду? Стоит ли сообщать, что ты был на каторге вместе с его отцом!

— Это мой долг, — ответил Андреа, и больше она ни о чем не спрашивала.

Извозчик доставил их в тесный и грязный квартал с лесом печных труб и зданиями, латанными плохо прибитыми кусками ржавого железа, которое жалобно хлопало и скрипело на ветру. Здесь пахло как в клоаке, а люди выглядели настороженными и подозрительными.

На первом этаже дома, в который вошли Андреа и Бьянка, им сказали, что Дамиан Леруа здесь не живет. Наверху обитал некий Эсташ Файн, сотрудник какого-то парижского журнала.

И все же Андреа рискнул подняться по шаткой лестнице и отворить незапертую дверь.

В тесной комнатке стояли стол, два стула и кровать. На кровати лежал человек, которого Андреа сперва принял за старика, а потом разглядел, что это его ровесник. Обтянутые сероватой кожей скулы, запавшие глаза, скорбный рисунок рта, заострившийся нос — он видел перед собой лицо безнадежно больного человека.

— Простите, — осторожно промолвил Андреа, — я ищу Дамиана Леруа, но мне сказали, что здесь живет человек с другим именем.

— С некоторых пор я Эсташ Файн, хотя в документе, что лежит под матрасом, записано другое имя. А вы гробовщик? — сказал молодой человек, глядя на черный сюртук нежданного посетителя.

— Вы находите такую шутку уместной?

— Вполне. Скоро он мне понадобится. Откуда вы узнали, кто я и где живу?

— Мне сказала женщина по имени Жюли.

— Старушка Жюли! Я должен ей пять франков. Боюсь, уже не отдам.

— Вы больны?

— Да, — ответил Дамиан и спросил: — Кто вы и что вам нужно?

— Я пришел сообщить о вашем отце, — сказал Андреа, и бледные губы молодого человека искривились в усмешке.

— У меня давно нет отца! И я не хочу о нем слышать.

— Да, его действительно нет, он умер почти десять лет назад. Он просил меня рассказать вам о том, что с ним случилось.

Дамиан сел на постели.

— Что случилось, я знаю. Мой отец был фанатиком, он ненавидел Наполеона и думал только о том, как его уничтожить. А мне, чтобы не умереть с голоду, пришлось служить в «Журналь дю Суар» и писать льстивые статьи про императора. А когда власть вновь сменилась, я оказался на улице. И теперь я вообще не читаю ни газет, ни журналов! Прежде я был вынужден скрывать свое дворянское происхождение, а сейчас, когда могу без опаски заявить, что мой отец носил графский титул, мне не будет от этого пользы. Мой отец променял семью на политику: когда он исчез, мы погрузились в нищету, моя мать умерла, а я был вынужден скитаться по дальним родственникам и фактически просить милостыню. Потому мне все равно, что стало с Гийомом Леруа. Для меня он давно перестал существовать.

Закончив свою речь, молодой человек мучительно закашлялся, его пальцы судорожно вцепились в дырявое одеяло.

Андреа ничего не оставалось, как сказать:

— Простите. Если так, то я уйду. Жаль, что я ничем не могу вам помочь.

Когда он открыл дверь и уже пропустил вперед Бьянку, Дамиан окликнул:

— Постойте! У вас странно знакомый акцент.

Андреа обернулся.

— Я итальянец, — ответил он, решив умолчать про Корсику.

— В детстве у меня был итальянский гувернер, сеньор Морелли. Один из немногих, кто меня любил и о ком мне хочется вспоминать. Ваша жена тоже итальянка?

— Да, — сказал Андреа, польщенный словом «жена».

— Вы больше похожи на француженку, мадам, — промолвил Дамиан, обращаясь к Бьянке. Потом посмотрел на Андреа: — Итак, что вы хотели сказать про моего отца, кроме того, что он умер?

Андреа вернулся в комнату, опустился на стул и заговорил. Когда он закончил, сын Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, заметил:

— Непохоже, что вы десять лет пробыли на каторге: вы выглядите намного лучше меня.

Андреа вспомнил, как Рандель говорил, что они с Дамианом похожи. Сейчас было трудно судить об этом. Оба были черноволосыми, темноглазыми и смуглыми, но Андреа и впрямь смотрелся куда здоровее и моложе.

— Вы обвиняете Бонапарта в том, что он отнял у вашего отца состояние и титул, но разве это не было сделано раньше, во время революции? — осторожно спросил он.

— Да, но император ничего не вернул. Словно в насмешку он стал раздавать титулы ремесленникам и крестьянам!

— А теперь? Когда, как вы говорите, власть вновь сменилась?

Дамиан бессильно откинулся на подушки, закрыл глаза и промолвил:

— А теперь я умираю.

— Вы приглашали врача?

— Да. Именно это он и дал мне понять.

Наступила пауза. Потом Андреа спросил:

— Ваша сестра Женевьева жива?

— Да.

— Где она?

— В приюте.

— Вы ее навещали?

— Нет.

— Почему?

— Потому что стыдился своей никчемности. Ей скоро шестнадцать; полагаю, ее судьба каким-то образом устроится.

Когда Андреа и Бьянка вышли на свежий воздух, у последней закружилась голова. Однако Андреа был полон сил. Он сказал:

— Надо съездить в этот приют. Я должен увидеть девушку и поговорить с ней.

— Я устала и хочу есть, — извиняющимся тоном проговорила Бьянка.

Андреа виновато посмотрел на нее.

— Прости. Я привык к мужской выносливости и постоянно забываю о том, что рядом со мной женщина.

Они вернулись в центр города и зашли в кафе «Ламблен», где им подали рагу из говядины с петрушкой и зеленым горошком и превосходное вино. Бьянка видела, что Андреа все равно, что есть и пить, что он обедает в кафе и заказывает дорогие и вкусные блюда только ради нее. Однако он следил за ее манерами и старался ей подражать.

Она смотрела на мужчину, которого в детстве дразнили и презирали ее братья, да и она сама, который многим жителям Лонтано казался недоумком, и понимала, что перед ней совсем другой человек. Его способность преодолевать трудности была равна умению скрывать свое горе.