Остров судьбы - Бекитт Лора - Страница 62

Корсиканскую семью, лишенную потомства, уподобляют дереву, навеки застывшему в зимней поре. Если у корсиканца есть дети, даже будучи стариком, он смотрит в будущее, если их нет — перед ним маячит только могила.

— Я родила бы, Дино, если б… могла!

Он смягчился.

— Пусть так. Но я переживаю, а ты нет. Тебе все равно.

— Ты хочешь взять другую? — прошептала Орнелла.

— Нет. И вряд ли когда-нибудь захочу. Но я желаю видеть тебя такой, какой полюбил.

Когда утром Мадлена негромко постучала, а после робко вошла в незапертую дверь, она не сразу поняла, что случилось.

— Простите меня. Мне надо в театр, а все мои вещи остались здесь и потому…

И осеклась, заметив, что Орнелла сидит на кровати одна, бледная, неподвижная, с остекленевшим взглядом.

— Что произошло? — воскликнула Мадлена.

— Дино ушел.

— Как? Куда?

— Не знаю. Он сказал, что мы не понимаем друг друга. Я напрасно умоляла его остаться, — сказала Орнелла.

Мадлена села рядом и осторожно накрыла ладонью пальцы подруги. Они долго молчали. За окном по-прежнему шумел дождь, клокотал в горле водосточной трубы, проходящей рядом с крохотным чердачным окошком. Дождь был унылый, парижский, не похожий на стремительный, теплый, корсиканский ливень.

Стоило ему начаться, как Орнелла выскакивала на улицу, жадно вдыхая посвежевший воздух, радостно подставляя тело под небесные струи. В такие минуты она испытывала чувство удивительной свободы и счастья и любила весь мир, еще не зная, какой жестокой бывает любовь.

Часть третья

Глава 1

Весной 1811 года Винсенте Маркато решил переехать на материк. Он собирался взять с собой жену, Кармину с ребенком и кухарку Фелису.

Незадолго до отъезда в Тулон Бьянка попросила у мужа позволения навестить родителей. Леон и Сандра были вполне довольны жизнью: хозяйство процветало, отец переписывался с Дино, который служил в наполеоновской армии и недавно получил звание капитана. От Джулио не было вестей, однако старший сын сообщил, что встречался с братом, и у того все в порядке. С некоторых пор Дино перестал писать про Орнеллу, и родители гадали, что могло случиться.

Поездка в Лонтано не принесла Бьянке радости. Она ощущала себя чужой в родном доме, прежде всего оттого, что была вынуждена скрывать правду о своей жизни. Она поделилась бы проблемами, пожалуй, только с Данте, но Данте сильно изменился: стал нелюдимым и скрытным.

Все это повлияло на ее решение покинуть Лонтано раньше назначенного срока. Бьянка ехала верхом по дороге в сопровождении двух вооруженных слуг, которых дал ей муж. Их лица были угрюмыми, они молчали всю дорогу, отчего ей казалось, что это не охрана, а конвой.

Вокруг было красиво, как бывает красиво весной, когда в горах и лесах пробуждается жизнь. С моря дул прохладный ветер, но солнце было теплым, временами почти горячим.

Бьянка подумала, что было бы, если б она умела летать. Мир развернулся бы перед ней, подобно яркой картине, она увидела бы горы, стоявшие плечом к плечу, подобно каменным воинам, изумрудные поляны, похожие на кружевные салфетки. Узрела бы реки, бегущие меж холмов, как серебристые змеи, дороги, напоминающие темные жилы, прорезанные в земной тверди, синюю чашу моря и тот край, за которым начинается иной, свободный, счастливый мир. Беда заключалась в том, что она больше не верила ни в свободу, ни в счастье.

Когда Бьянка и сопровождавшие ее слуги подъехали к Аяччо, на землю опустился поздний вечер. Огни города были похожи на пламя, которое теплится под слоем пепла. На окраинах виднелся лишь слабый тусклый отблеск далеких окон.

Один из слуг отворил ворота и завел внутрь лошадей. У Бьянки был ключ от входной двери; она бесшумно поднялась по темной лестнице, придерживая подол юбки, и толкнула дверь спальни. Она надеялась, что Винсенте спит, но он не спал. Пламя одинокой свечи не могло разогнать полумрак комнаты, однако Бьянка увидела то, что должна была увидеть: голову женщины на подушке рядом с подушкой Винсенте, ее черные волосы, белые плечи и обнаженную грудь.

Бьянка так резко отпрянула назад, что ударилась спиной об стену. Женщина, лежащая в постели ее мужа, в испуге вскочила и попыталась прикрыться сорванным с кровати одеялом. Она с рыданиями пронеслась мимо Бьянки и исчезла во мраке дома.

Бьянка сползла по стене. Она сидела, не двигаясь, и ловила ртом воздух. Между тем Винсенте, ничуть не смутившись, встал, подошел к жене, рывком поднял ее, как тряпичную куклу и поставил на ноги. Он отвесил ей пощечину, схватил ее поперек туловища и швырнул на кровать. Бьянка пыталась сопротивляться, но Винсенте был много сильнее. Разорвал на ней одежду и силой овладел ею.

Свеча догорела и погасла. Некоторое время слышались звуки ударов, прерывистое дыхание и сдавленные стоны.

Отстранившись от жены, Винсенте спокойно произнес:

— Нечего было возвращаться так рано.

— Я… я уйду от тебя, — выдавила Бьянка.

— Уйдешь? Куда? Вернешься к родителям, чтобы их опозорить?!

— Ты женился на мне без любви, взял, как вещь! — Бьянка всхлипнула.

— Можно подумать, ты меня любила. Ты вышла за меня из-за тряпок и безделушек. Я вложил в тебя кучу денег. Теперь ты умеешь одеваться, знаешь французский, музицируешь. А вот ты не оправдала моих ожиданий: до сих пор не родила мне наследника. Я нарочно взял девушку из деревни, где люди славятся своей плодовитостью. Сколько детей у твоей матери? Четверо? Не десяток, конечно, но тоже не мало. А ты не сумела произвести на свет даже одного!

Когда Винсенте отвернулся, намереваясь заснуть, Бьянка прошептала:

— Как ты мог спать с Карминой!

— Мог. Не в пример тебе, в постели она не похожа на дохлую рыбу.

— Ты должен ее прогнать!

— Прогонять не буду, но, пожалуй, оставлю на Корсике. Я не хочу продавать дом — неизвестно, какие наступят времена, — и за ним будет нужен присмотр.

Бьянка лежала, сжавшись в комок, и ее плечи дрожали. Боясь вызвать гнев Винсенте, она плакала беззвучно, вцепившись в подушку зубами и онемевшими пальцами. Дабы избежать унижения и боли, она была готова отдаваться ему добровольно, он предпочитал брать ее силой и бил так, чтобы, по его выражению, «не испортить красоту». При этом задаривал нарядами и украшениями, которые больше не приносили ей ни удовлетворения, ни радости.

Бьянка спустилась в кухню еще до рассвета и сидела в теплом углу, наблюдая за хлопотами Фелисы и за тем, как за окном пробуждался рассвет. Она думала о том, какое утомительное занятие жизнь и как мало в ней счастливых минут. Бьянка знала, что никогда не сможет рассказать родителям правду и — что самое ужасное — у нее никогда не будет защитника.

Фелиса догадывалась о том, что происходит в ее жизни. Она ничего не говорила Бьянке, но в том, как она подавала ей чашку с теплым молоком, легко касаясь плеча и на мгновение встречаясь взглядом с ее печальными глазами, сквозили искреннее сочувствие и глубокая забота.

В кухню зашла Кармина и тут же отпрянула. Ее лицо было белее мела, а во взоре застыл смертельный испуг.

Бьянка тяжело поднялась с места и сказала:

— Мне нужно с тобой поговорить.

Они поднялись наверх, в комнату Кармины. Бьянка заметила, что служанка дрожит. Она была очень бледна, что составляло разительный контраст с темными волосами и глазами. На ней было коричневое платье, на плечи накинута черная шаль. Руки Кармины были натруженными, грубыми, а глаза — такими же несчастными, как у Бьянки.

— Давно это происходит? — спросила хозяйка.

Кармина опустила голову и ответила, глядя на носки своих башмаков:

— С первого дня, как я здесь появилась. Иначе он прогнал бы меня. Я понимаю, что должна уйти, и уйду сегодня же вместе с Орландо.

Здоровый, забавный, веселый малыш бегал по всему дому в поисках новых проказ. Он служил живым упреком Бьянке, упреком в том, что у нее до сих пор нет детей. И все же она его любила и позволяла называть себя тетей.