Остров судьбы - Бекитт Лора - Страница 61

Вскоре появилось несколько всадников. Заметив одинокого солдата, они остановились, спешились и приказали ему предъявить документы. Быстро глянув в бумаги, коротко кивнули и поехали дальше.

Дорога была размыта недавними дождями, в колеях скопилась вода. Только Дино собрался отправиться дальше, как мимо проехала карета, потом вторая — с их колес и подпруг лошадей капала жидкая грязь. После вновь появились всадники, судя по золотым эполетам и богато расшитым мундирам — высшие чины в сопровождении многочисленной охраны. От простых солдат, таких как Дино, их отделяла настоящая бездна.

Он шел по дороге, как вдруг услышал позади стук копыт. Дино обернулся: один из всадников развернулся и ехал назад, следом за ним. Приблизившись, он воскликнул:

— Дино! Это ты?!

На него смотрел Джулио, повзрослевший, возмужавший и словно отлакированный, в новеньком синем мундире, который сидел на нем как влитой, светлых лосинах и начищенных до блеска сапогах, ладно облегавших стройные ноги. Конь под ним был породистый, легконогий, с длинной гривой и хвостом — на таких не сражаются, а красуются на плацу.

— Джулио! Ты жив!

Тот спрыгнул с седла.

— Таких, как я, невозможно ни победить, ни убить, — самодовольно изрек он.

Дино без малейших сомнений заключил брата в крепкие объятия, а потом спросил:

— Я тебя не задерживаю?

Джулио небрежно махнул рукой в перчатке в сторону ускакавшего отряда.

— Догоню! Я адъютант генерала де Сент-Эньяна, мы едем в Байонн. Надеюсь увидеть нашего императора и испанского короля.

Дино смотрел на брата во все глаза. В его взоре не было зависти, лишь искреннее удивление и радость.

— Как тебе удалось?

Джулио расхохотался, откинув голову назад и обнажив белоснежные зубы.

— Скажу тебе по секрету. Я сплю с его женой! Она красавица, парижанка, настоящая светская дама. Приходится стараться изо всех сил, и вот результат: я окончил Военную школу, основанную Людовиком XV, хотя туда принимают только дворян. Получил звание капитана. Поверь, это только начало!

Дино пронзило неприятное чувство. Джулио часто поступал непорядочно, но его никогда не мучила совесть.

Вероятно, на лице старшего брата отразились какие-то чувства, потому что младший добавил, с любопытством следя за реакцией собеседника:

— Кстати, я видел твою жену в салоне мадам де Сент-Эньян. Она пела для гостей. Пела хорошо, хотя я не очень разбираюсь в этом. Правда, присутствовавшие там мужчины ее не слушали. Они думали только о том, что у нее под платьем. Полагаю, она получила много интересных предложений.

У Дино потемнело в глазах и пересохло во рту.

— Я верю Орнелле, — твердо произнес он.

— Потому что не знаешь женщин! Едва ли я когда-нибудь женюсь, но если это случится, я не позволю своей жене наставлять мне рога. Разве ты не слышал, что певицы и актрисы ложатся под любого, кто пообещает им хорошую партию или роль!

Дино представил, как сбивает Джулио с ног, как тот падает в грязь, пачкая мундир, и как с его лица исчезает издевательское выражение. Но он сдержался, потому что не был уверен, что им вновь доведется встретиться. Братья простились мирно; Дино взял с Джулио обещание написать родителям.

Через несколько дней он прибыл в Париж. Плутая по улицам столицы в поисках дома, где жила Орнелла, Дино думал о том, что золотой ореол этого города, маска восторга на его облике, слава сердца Франции мало соответствуют действительности. Мир Парижа слишком жесток для одинокой девушки, обычаи его обитателей суровы, а нравы бесстыдны. Деньги и только деньги, порок и еще раз порок!

Когда он вошел в комнату, Мадлена взвизгнула, а Орнелла бросилась к Дино и молча спрятала лицо у него на груди.

С улицы доносился стук колес экипажей, проезжавших по неровной мостовой, и мерный, призрачный шелест дождя. Одежда была разбросана по комнате. На столе виднелись остатки ужина, возле кровати валялся солдатский ранец.

Дино вспоминал их первую ночь, открывшую новый мир и, казалось, по-особому привязавшую их друг к другу. Внезапно его посетил страх того, что что-то важное угасает, уходит, уползает в невидимые трещины, смывается волнами времени. Он на войне, Орнелла — в Париже; у них нет того якоря, который позволил бы им не бояться встречи после долгой разлуки.

Дино смотрел на свою жену. Упругая грудь, округлые плечи, мягкие тени в изгибах прекрасного молодого тела. Глаза Орнеллы казались такими темными, что он не мог разглядеть их выражения. Она была красива, но теперь ему казалось, что эта красота принадлежит не только ему, а и неведомой публике, этому всемогущему властелину, перед которым Орнелла обнажает свой талант, а значит — и свою душу.

Дино вспомнил крики расклейщиков, безжалостно сдиравших со стен зданий старые афиши и заменявших их новыми. Вот что такое театр! Недолговечность, мишура, а главное — притворство, то, что всегда было чуждо Орнелле.

И все-таки он был счастлив. Вдоволь насладившись друг другом, они разговаривали, перемежая важные новости со всякими пустяками. Мадлена оставила их, отправившись ночевать к своему приятелю, который тоже делил квартиру с товарищем.

— Джулио жив! — сказала Орнелла, прижимаясь к плечу мужа. — Я его видела. Не представляешь, как он выглядит!

— Знаю. Я встретил его, когда шел в Париж. Я взял с него слово, что он напишет родителям, — ответил Дино и спросил: — Как дела в театре?

— Мсье Дюверне говорит, что к концу года я смогу поступить в Консерваторию музыки и декламации, где преподает сам Керубини! Там есть места для тех, кто не может платить, но имеет большие способности. Я смогу многому научиться, стану петь ведущие партии, и мне прибавят жалованье!

— Я слышал, у черного хода зала Лувуа каждый день собираются охотники за легкой добычей, — хмуро произнес Дино.

— Ты знаешь, что я не легкая добыча! — шутливо промолвила Орнелла и серьезно добавила: — Я никогда не смогу изменить тебе, Дино.

— Надеюсь. И все же я был вынужден написать отцу, что ты живешь в Париже только потому, что так нам удобнее видеться. Если б он узнал, что ты поешь в театре, он бы меня не понял.

Орнелла долго молчала, потом спросила:

— Что пишет Леон?

— Все как обычно, особых новостей нет. Твоя мать жива и здорова. Ты не хочешь ее навестить? Ведь она живет совсем одна.

— Сейчас я не могу уехать — сезон в разгаре, и я должна заниматься.

Дино сел на постели. Дождь стих, над соседней крышей взошла луна и осветила комнату. Взгляд Дино упал на расшитую шелком огненно-красную шаль, висевшую на спинке стула. Он купил ее, пораженный сказочной расцветкой, казавшейся столь необычной в том жестоком, сером мире, в каком ему приходилось жить, и привез в подарок жене. Он забыл о том, что замужние корсиканки не носят ярких вещей. Впрочем, замужние корсиканки не делают почти ничего из того, что делала Орнелла.

— Зачем тебе все это? Разве ты похожа на француженок, парижанок! Ты цельная, умная, великодушная, чистая!

Орнелла тоже поднялась, нежно обняла мужа и негромко, но твердо произнесла:

— Я не могу жить без цели, без смысла, жить просто так. Когда я пою, мир вокруг меняется, и я сама тоже преображаюсь, я дышу, слышу, вижу и чувствую, что готова совершить невозможное.

— Разве на Корсике у тебя была цель?

— Была. Неужели ты не помнишь?

— Нет. Какая?

Она нашла в себе силы улыбнуться.

— Отомстить семейству Гальяни. Вспомни, как я в тебя выстрелила. И ты меня простил.

— Да, простил. Потому что понял, почему ты это сделала. А сейчас не понимаю.

— Что я делаю не так? — тихо спросила она.

— Я тебя люблю. В тебе одной моя жизнь и судьба. Потому я прошу тебя бросить театр. Ты сможешь по-прежнему жить в Париже, если захочешь. Мне тоже обещали прибавить жалованье, и, надеюсь, вскоре я смогу оплачивать отдельную квартиру. Но если ты согласишься вернуться на Корсику и если… родишь ребенка, я стану самым счастливым человеком на свете.

Из глаз Орнеллы закапали слезы. О детях Дино заговорил впервые. Он никогда не вспоминал об этом после несчастья, которое постигло ее два года назад, но, значит, он думал об этом.