Моя шоколадная беби - Степнова Ольга Юрьевна - Страница 21

– Нет.

– Ты не представляешь, как «да»!

Он нацепил ей на шею еще что-то тяжелое, блестящее и холодное, будто сделанное изо льда.

– Нет. – Катерина перевернулась на живот, нащупала между подушек прохладную сталь пистолета и подумала вдруг, что Алексей, их штатный фотограф, полжизни отдал бы за такой кадр. Она – темнокожая, голая, по-африкански буйно-кудрявая, усыпанная бриллиантами и жемчугом. Он – ослепительно белый, с порочным красивым лицом, с повязкой чуть ниже талии, а между ними – оружие. ТТ, наверное, или Макаров. Жизнь – самый умелый постановщик кадров, самый непредсказуемый режиссер...

– Нет, – засыпая, пробормотала Катя. Последнее, что она видела – его смеющийся серый глаз.

– Нужно говорить «да», – одними губами сказал Матвей, но Катерина его уже не услышала.

Ей приснился Сытов. Он трепал ее по затылку, хмурился, и сердито говорил «Дрянь». Катерина пыталась уклониться от его руки, но не могла, и рука с затылка переместилась на ее горло. «Дрянь!» Он стал срывать с нее диадему, сережки, бусы, ожерелье изо льда... «Дрянь! Это мои бриллианты!» – закричал Сытов, но это был уже не Сытов, а Роберт Иванович, он шарил по ее телу, искал ниточку на животе, чтобы потянуть за нее, чтобы шов разошелся, и чтобы Катино нутро стало доступно его рукам. «Дрянь, ты не смеешь ревновать его к темнокожим туземкам!» – крикнул Роберт Иванович. Но это был уже не Роберт Иванович, а скелет с дыркой во лбу, и не скелет, а ящерица, которая дико вращала глазами и искала, что бы схватить своей пастью, потому что свой камень она потеряла.

Катерина открыла глаза и увидела над собой небесно-голубой потолок. Она специально заказала себе именно голубой потолок, чтобы никогда и ничто в этой квартире не напоминало ей белую больничную безнадежность. Еще она попросила нарисовать на потолке облака и летящую стаю птиц. Это было пошло, но зато есть, во что упереться взглядом, когда открываешь глаза.

Сегодня все было бы как всегда, если бы... если бы вокруг не валялись ювелирные изделия, стоимость которых было страшно представить, а рядом не сопел голливудский блондин, от вида которого почему-то тоскливо и жалостливо сжалось сердце. Он лежал на боку, подтянув к подбородку колени, улыбался во сне и совсем не тянул на злодея.

Катерина вскочила с кровати, по привычке шагнув к тренажеру, но остановилась и глазами нашла часы. Было девять утра – время, в которое она обещала появиться у Роберта.

– Вставай! – она тряхнула Матвея за голое плечо. Он пробормотал «Есть, товарищ генерал-майор!» и натянул на голову одеяло, оставив голыми длинные, узкие, совсем не суперменские ступни. Высказывание про генерал-майора слегка озадачило Катерину, но она тут же решила, что парень грезит армейскими подвигами, тогда как в жизни обходится криминальными.

Будить его она больше не стала. Сам проснется. Катерина сняла с себя диадему, бусы и ожерелье, в которых заснула. Вот только сережки ей очень понравились. Так понравились, что она решила их не снимать. Пусть останутся у нее в ушах – виноградные грозди бриллиантов. В конце концов, она имеет на них полное моральное право.

Кофе она решила не пить. И в душ не пошла. Сегодня все не так, как всегда. Она поедет к Роберту и скажет, что будет верна ему по гроб своей жизни. Или его жизни? Она останется у него навсегда, а эту квартиру сдаст за бешеные деньги какому-нибудь иностранцу, может быть даже Найобу – послу неизвестной республики.

Катерина взяла листок бумаги, тот самый, с рисунком бабы Шуры, и написала на нем: «Проваливай. Проваливай! Проваливай!!! Мне не нужны никакие сокровища. Мне не нужен ты. Я никогда не стану тебя ни к кому ревновать, не буду удить с тобой рыбу, не буду маяться с тобой в одном бунгало на берегу океана. Проваливай. Я никому ничего про тебя не скажу. Лечись, скрывайся, продавай бриллианты, уезжай из страны и будь осторожен. Проваливай!» Она подумала немного и дописала: « Кофе на полке, еда в холодильнике, душ в ванной, в шкафу найдешь какую-нибудь одежду. Дверь просто захлопнешь». Что еще? Да, пистолет. Катерина откопала его в сбившемся одеяле и... спрятала в мусорном ведре. Неоригинально, конечно, но больше в голову ничего не пришло. Что еще? Да, пожалуй, она прихватит еще вон то ожерелье, которое холодит как лед. Имеет полное право. Катерина запихала его в сумку. В своей жизни она всегда найдет место роскоши.

Катерина выбрала самое лучшее, самое красное платье. Даже не покрутившись перед зеркалом, она зачем-то перекрестилась и вышла из квартиры. По привычке припустила с лестницы бегом, но на двенадцатом этаже обнаружила, что лифт заработал. Она добросовестно им воспользовалась и благополучно добралась до первого этажа.

Первым она увидела Майкла. Он бочком подошел к ней и шепотом, показавшимся Катерине раскатистым криком, сказал:

– Кать, полтинник, и я буду молчать о том, кто скрывается в твоей поднебесной фатере.

Катерина молча достала сотню и сунула бумажку ему прямо в карман широких штанов. Майкл юркнул в парадную дверь и растворился в утренней суете улиц.

Вторым впечатлением был «аквариум». Вместо привычных габаритов Верки, заполнявших его почти полностью, там восседала, оставляя много пустого пространства, Зойка из второй квартиры. Она была бы красавица, если бы не полный рот золотых зубов. И возраст ее позволял еще на что-то надеяться, и род занятий – бухгалтер – пророчил вполне приличные перспективы, но жизнь у нее не ладилась. Небедный муж сначала запил, а потом и вовсе ушел, оставив, правда, квартиру. Детей бог не дал, а на работе ее то и дело подсиживали более молодые и пронырливые сослуживицы – так, во всяком случае, утверждала тучная Верка. Но Зойка не теряла оптимизма, пошла на какие-то суперкурсы по повышению квалификации, и все ждала своего принца и своих детей, взирая на мир с золотой улыбкой.

– Кать, – крикнула она, – утро доброе!

– Доброе? – вопросом ответила Катерина.

– Солнце светит, птички поют, и лето все впереди! Что еще для счастья надо?!

– Ну, про птичек это ты загнула, – улыбнулась Катерина, стараясь быть такой, как всегда и не очень торопиться на выход. Она вежливо остановилась у будки и склонилась к окошечку.

– Вовсе нет. Как к жизни относишься, такая она и есть. Если хочешь услышать в городском шуме пение птиц, то обязательно услышишь. Даже если их нет. Ты, Катерина Ивановна, сегодня потрясающе выглядишь. На миллион долларов! Сережки у тебя – отпад. Как из Алмазного Фонда.

– А где Вера? – попыталась перевести разговор на другую тему Катерина.

– А загуляла она, попросила меня подменить ее на полдня. Братан к ней из Калуги приехал, посидели они вчера по-семейному, водки попили. Кать, а я замуж, кажется, выхожу! – Зойка счастливо заблестела золотыми зубами и вплотную притиснулась к окошку.

– Да ну?

– Ну да. За твоего соотечественника. Он, кстати, тебя уже не первый раз разыскивает, но никак не может застать. Передать ничего не хочет, «ошень личный дел», говорит.

– Да ну? – Катерине пришлось еще ниже заговорщицки наклониться к окошку, хотя меньше всего ей было дела до чужих сплетен, а еще меньше – до своих соотечественников. Идеей отыскать своих родственников она переболела очень давно.

– Он опять тебя не застал, и, представляешь, запал на меня, – горячо зашептала Зойка ей в ухо. – В гости напросился, вином угостил, ну и ... то да се... Увезу, говорит, тебя в «жаркий стран»! Он фантастический! Синий как баклажан, щедрый, веселый, зовет меня «Зойка моя»! Он посол от какого-то королевства.

– Может, республики?

– Нет, королевства!

– А зовут его как?

– Его фантастически здорово и очень неприлично зовут! Так в «Звездных войнах», ой нет, в «Матрице» звали какую-то бабу! Найоби!

– Наш пострел везде поспел. Господи, как у вас все тут запутано, – пробормотала Катерина и достала из сумки визитку.

– Зоя, если он еще придет, передай ему мои телефоны, пусть звонит.

Катерина двинулась к выходу, в надежде, что поток новостей для нее иссяк.