Зима тревоги нашей - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 20

– Подумайте, какие молодцы! Редкость по нашим временам.

– Вы правы. Нам в этом смысле повезло с детьми.

Я словно бы видел, как заметались их коварные умишки в поисках спасения. Поднять кутерьму, прикинуться больными, уронить две-три чудесные старинные тарелки. Мэри, должно быть, видела их насквозь. Она сказала:

– И что самое замечательное, у них никогда ничего не разбивается. Даже рюмки все целы.

– Ну, вы просто счастливая мать, – сказала Марджи. – Как вам удалось этого достигнуть?

– Я тут ни при чем. Такие уж они от природы. Есть, знаете, люди, у которых все из рук валится, а у Эллен и Аллена всегда были золотые руки.

Я взглянул на ребят – как они проглотят это? Им уже ясно было, что они попались. Неясно было только, поняла ли это Марджи. Но они все еще надеялись найти путь к спасению. Я окончательно отрезал им этот путь.

– Приятно, конечно, слушать, как тебя хвалят, – сказал я, – но не будем их задерживать. Пусть принимаются за дело, а то опоздают в кино.

Марджи великодушно сдержала улыбку, а Мэри глянула на меня с изумлением и восторгом. О кино даже речи не было.

Где есть дети в возрасте от десяти до пятнадцати – тишины быть не может, даже когда их не слышно. Самый воздух вокруг них кипит. После ухода Эллен и Аллена весь дом словно вздохнул с облегчением. Недаром нечистая сила поселяется только там, где в семье есть подростки.

Оставшись втроем, мы стали осторожно петлять вокруг темы, которая неизбежно должна была возникнуть. Я достал из стеклянной горки три высоких бокала в форме лилии, привезенных из Англии бог знает сколько лет назад. И наполнил их из оплетенной галлоновой фляги, потускневшей от времени.

– Ямайский ром, – сказал я. – Когда-то Хоули были моряками.

– Видно, очень старый, – сказала Марджи Янг-Хант.

– Старше нас с вами и даже моего отца.

– Он как ударит в голову, только держись, – сказала Мэри. – Сегодня у нас особенный вечер. Итен угощает этим ромом лишь по случаю свадьбы или похорон. Милый, а это ничего, как ты думаешь? В самый канун Пасхи?

– Причастие тоже не кока-кола, родная моя.

– Мэри, я никогда не видела вашего мужа таким веселым.

– Это все ваше гаданье. – сказала Мэри. – Он словно переродился со вчерашнего дня.

Что за устрашающая штука человек, что за сложная система шкал, индикаторов, счетчиков, а мы умеем читать показания лишь немногих из них, да и то, может быть, неверно. Где-то в глубине моих внутренностей вспыхнула жгучая, слепящая боль и хлынула вверх и острым клином вонзилась под ребра. Буйный ветер заревел у меня в ушах и понес меня, как утлое суденышко, лишившееся мачт, прежде чем успели убрать паруса. Рот наполнился горечью, перед глазами все закачалось и поплыло. Сигналы тревоги, сигналы опасности, сигналы бедствия. Это схватило меня, когда я проходил за спиной моих дам, согнуло пополам в нестерпимой муке и так же мгновенно отпустило. Я выпрямился и пошел дальше, и они даже ничего не заметили. Могу понять, почему в старину верили, что человек бывает одержим дьяволом. Я сам, кажется, готов в это поверить. Одержимость! Стремительное вторжение чего-то инородного и отчаянные попытки отпора, и поражение, и жалкие старанья умилостивить захватчика и сжиться с ним. Насилие – вот верное слово, если можешь увидеть его в синеватом ореоле, точно пламя паяльной лампы.

Послышался голос моей любимой.

– Когда тебе говорят приятное, это только на пользу.

Я попробовал свой голос, он звучал ясно и твердо.

– Немного надежды, пусть даже безнадежной надежды, никому не может повредить, – сказал я и, убрав флягу, в буфет, вернулся на свое место, и выпил полбокала душистого старого рома, и удобно уселся в кресле, и заложил ногу на ногу, и обхватил колено руками.

– Я не понимаю Итена, – сказала Мэри. – Всегда он презирал гаданье, смеялся над такими вещами. Я просто не понимаю.

Кончики моих нервов шуршали, как сухая зимняя трава под ветром, переплетенные пальцы были сжаты так сильно, что даже побелели.

– Попытаюсь объяснить миссис Янг… Марджи, – сказал я. – Мэри происходит из родовитой, но бедной ирландской семьи.

– Не такие уж мы были бедные.

– Разве вы не слышите по ее речи?

– Пожалуй, теперь, когда вы сказали.

– Так вот, была у Мэри бабка, добрая христианка, только по ошибке не причисленная к лику святых.

Мне почудилась тень враждебности в моей любимой. Я продолжал:

– Но это не мешало ей верить во всяких там фей и духов, хотя официальная христианская теология их не признает.

– Это совсем другое дело.

– Не спорю, маленькая. Во всем можно найти различие. Но как я могу не верить в то, чего не знаю?

– Вы с ним поосторожнее, – сказала Мэри. – Он вам подстроит какую-нибудь словесную ловушку.

– Ну зачем же. Просто я ведь ничего не знаю о гаданьях и на чем они основаны. Как же я могу в это не верить? Я верю, что гадать можно, потому что я видел, как гадают.

– Но ты не веришь, что в гаданье может быть правда.

– Миллионы людей верят и даже платят за это деньги. Уж это одно вызывает интерес.

– Но ты не…

– Погоди! Я не не верю, а не знаю. Это не одно и тоже. Я не знаю, что чему предшествует – гаданье правде или правда гаданью.

– Я, кажется, понимаю, что он хочет сказать.

– В самом деле? – Мэри явно была недовольна.

– Гадалке чутье может подсказать то, что неизбежно должно случиться. Вы это хотели сказать?

– Так то гадалка. А карты откуда знают?

Я сказал:

– Карты сами не ложатся, их кто-то раскладывает.

Марджи не смотрела на меня, но я знал, что она чувствует растущее беспокойство Мэри и ждет указаний.

– А давайте проверим, – предложил я.

– Понимаете, смешно сказать, но эти силы словно бы обижаются, если их проверяют, и из проверки ничего не выходит. Но попробовать можно. А как?

– Вы совсем не пьете.

Они обе взяли свои бокалы, пригубили и поставили на стол. Я допил до дна и опять пошел за флягой.

– Итен, а не довольно тебе?

– Нет, маленькая. – Я наполнил свой бокал. – Что, если разложить карты втемную?

– А как же тогда читать по ним?

– Ну, тогда разложу я или Мэри, а вы прочтете.

– Считается, что карты отвечают только тому, кто их раскладывает, а впрочем, не знаю – попробуем.

Мари сказала:

– А по-моему, если уж вообще делать, надо делать все как полагается. – Вполне в духе Мэри. Она не любит перемен – мелких перемен. С крупными она справляется на удивление, – может раскричаться из-за порезанного пальца, но при виде перерезанного горла сохранит хладнокровие и деловитость. Меня кольнуло беспокойство: я ведь сказал Мэри, что у меня был с Марджи разговор насчет проверки, а тут выходило, будто мы только что надумали это.

– Мы ведь уже сегодня говорили, помните?

– Да, когда я приходила за кофе. У меня это целый день не шло из головы. Я и карты захватила.

Мэри склонна путать упорство со злостью и злость с проявлением силы, а силы она боится. Ее дядюшки – забулдыги и пьяницы – внушили ей этот страх, и, стыдно сказать, она никогда от него не избавится. Я почувствовал, что она испугалась.

– Не надо шутить с этим, – сказал я. – Сыграем лучше в казино.[13]

Марджи поняла мой маневр и воспользовалась им, должно быть, не в первый раз.

– Давайте сыграем.

– Судьба моя предсказана. Меня ждет богатство. Чего же еще надо?

– Вот видите, я вам говорила, что он не верит. Это его манера – обведет, заморочит, а сам в кусты. Он меня подчас просто до бешенства доводит.

– Я – тебя? Ни разу не замечал. Ты у меня всегда такая ласковая, милая женушка.

Бывает, вдруг словно почувствуешь токи, возникающие между людьми, встречные или противоположные. Не всегда, но бывает. Мэри не утруждает свой мозг упорядоченным мышлением, может быть, поэтому она более восприимчива. Атмосфера в комнате сделалась напряженной. Я подумал, что дружбе Мэри с Марджи пришел конец. Мэри теперь никогда не будет легко с нею.