Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Райские пастбища - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 35


35
Изменить размер шрифта:

Ночью он не мог уснуть. Его просто распирало от изобилия планов. Один раз он даже встал и зажег свет, чтобы взглянуть на свой банковский счет. Незадолго до рассвета он оделся, приготовил себе завтрак и, покуда сидел за столом, все поглядывал на запертую дверь. Его глаза злорадно поблескивали. «Там будет темно, — подумал он. — Прежде чем войти, надо открыть ставни».

Когда наконец рассвело, он с ломиком в руках обошел вокруг дома, выдергивая гвозди, которыми были приколочены ставни, и широко открывая окна. Он не тронул только окна большой гостиной, — не хотел ломать розы. Покончив с этим, он вернулся в кухню и остановился перед запертой дверью. Все то же страшное видение возникло перед ним, и он не решался войти. «Ладно! Одна секунда, и все! — успокоил он себя. — Я там все в клочья разнесу!» Ломик с грохотом обрушился на замок. Жалобно взвыли несмазанные петли, дверь распахнулась, и перед ним предстала комната его ночных кошмаров. Казалось, в комнате стоит туман — все затянуло паутиной; разило затхлостью, кислятиной и старостью. По бокам порыжевшей печки стояли две качалки. Даже сквозь пыль и паутину можно было разглядеть вмятинки на подушках. Но самое страшное было не это. Пэт отлично знал, где находится средоточие его кошмаров. Он быстро прошел в большую гостиную, отводя руками паутину, которая все время лезла в глаза. В комнате было темно, ведь он не стал открывать там ставни. Долго искать столик с мраморной столешницей не пришлось: Пэт точно знал, где он находится. Не зря же этот кошмар преследовал его десять лет. Он схватил столик вместе с Библией, бегом промчался через кухню и вышвырнул их во двор.

Теперь он мог не торопиться. Страх ушел. Набрякшие от дождя рамы так заело, что открыть их удалось только действуя ломиком как рычагом. Прежде всего он выбросил качалки, и они покатились, подпрыгивая на кочках, вслед за ними отправились картины, безделушки и чучела иволг. Когда Пэт повыбрасывал из дома всю мебель, одежду, коврики и вазы, он принялся сдергивать со стен ковры, и, с трудом протиснув их сквозь окна, выкинул и их. Наконец он принес несколько ведер воды и облил потолок и стены. Вся эта работа доставляла ему огромное наслаждение. Выбрасывая стулья, он заодно обламывал им ножки. Потемневшие от старости обои медленно впитывали воду. Тем временем Пэт подобрал валявшуюся под окнами мебель, сложил ее в кучу и зажег костер. Заплесневелая старая ткань и лакированное дерево не хотели разгораться, лениво тлели, испуская невыносимый, сырой и пыльный смрад. И лишь когда он выплеснул в костер ведро керосина, языки пламени взметнулись в воздух. Столы и стулья оглушительно трещали. Казалось, таившиеся в них призраки прыгают в костер. Пэт обозревал дело своих рук.

– Вы что? Так бы и просидели там все время, да? — выкрикнул Пэт. — Думали, слабо мне вас сжечь! Вот бы вы и в самом деле оказались здесь и поглядели, что я сейчас сделаю, вы, трухлявое, вонючее барахло!

Зеленые ковры сгорели дотла, от них остались лишь красные тлеющие хлопья. Старинные вазы и кувшины от жары с треском разлетались на куски. Пэт слышал, как шипит ментол, как лопаются пузырьки и снадобья выкипают на огне. Он чувствовал, что казнит сейчас своего лютого врага. И лишь когда куча вещей превратилась в тлеющие угли, он вернулся в дом. К тому времени обои промокли насквозь и отваливались от стен длинными широкими лентами.

В тот же день Пэт съездил в Салинас и скупил там все журналы, посвященные искусству украшения и отделки жилищ. Вечером, после обеда, он засел за журналы и наконец нашел именно то, что ему было нужно. В отличие от прочих, эта комната не вызывала у него никаких возражений. А сделать ее было очень просто. Стоило лишь снести перегородку между маленькой и большой гостиной и получилась бы комната длиной в тридцать футов и шириной в пятнадцать. Окна в ней нужно расширить, камин сделать большой, пол отциклевать и натереть. Все это он, конечно, сумеет. У него чесались руки поскорее взяться за работу. «Начну завтра же», — решил он. Тут его остановила новая мысль: «Она думает, у меня уже сейчас красиво. Незачем ей знать, что я к этим делам только лишь приступаю. Тогда она поймет, что я подслушивал. И вообще не надо, чтобы кто-нибудь об этом знал. Еще спрашивать начнут». И тут же сам спросил себя, а зачем, собственно, ему это нужно. «Не их собачье дело, — ответил он себе. — Что я, пойду и начну всем и каждому рассказывать, зачем да почему. Да ну их к лешему! Буду работать по ночам». Пэт даже рассмеялся про себя. При мысли, что он будет тайно переделывать свой дом, его охватил восторг. Работать он будет один, и об этом никто не узнает. А потом, когда все будет кончено, он пригласит гостей: мол, у меня так всегда было. Никто и не вспомнит, как все это выглядело десять лет назад.

С тех пор жизнь его пошла так: днем он работал на ферме, а по вечерам, полный радостного нетерпения, бросался в дом. Пэт вырезал из журнала рисунок, изображавший комнату в ее законченном виде, и повесил его на кухне, прикрепив кнопками к стене. Он забегал посмотреть на нее по двадцать раз в день. Когда он прилаживал подоконники, оклеивал стены французскими серыми обоями, красил рамы и двери кремовой эмалью, он представлял себе, как все это будет выглядеть. Когда ему были нужны какие-нибудь краски или инструменты, он отправлялся в Салинас поздно вечером, а домой приезжал уже затемно. Работал он до полуночи, а потом в счастливом изнеможении ложился спать.

Соседи стали замечать, что он перестал появляться в компаниях. Пошли расспросы, но у Пэта ответ был подготовлен заранее. «Я поступил на заочные курсы, — объяснял он. — Приходится заниматься по вечерам». Соседи слушали его с улыбкой. Ясное дело: не так-то легко перенести одиночество. Рано или поздно все холостяки становятся чудаковатыми.

– А что ты там учишь, на этих курсах, Пэт?

– Что? Ого-го! Я изучаю… строительное дело.

– Жениться тебе надо, Пэт. Который год один сидишь.

Пэт бурно краснел. «Чушь собачья», — говорил он.

Отделывая комнату, Пэт одновременно разрабатывал сюжет небольшой пьесы, и получалось у него следующее: работа закончена, все стоит на своих местах. В камине полыхает огонь, лампы отбрасывают тусклые блики на полированную мебель и сверкающий пол. «Я зайду к ним в дом и скажу, эдак небрежно, как бы невзначай: „Говорят, вам нравятся вермонтские дома“. Нет! Не так, я скажу. Я скажу вот так: „Вам нравятся вермонтские дома? Кстати, моя гостиная примерно в том же стиле“». Продумать все до конца ему никогда не удавалось. Ему никак не удавалось придумать, как заманить ее в дом. Эту часть он опускал. Как-нибудь само собой получится.

Итак, она входит в кухню. Там все без перемен, — тем сильнее поразит ее то, что ждет ее в гостиной. Она остановится у порога, и он широко распахнет перед ней дверь. В гостиной будет довольно темно, или, точнее, она будет наполнена тусклым светом. Отблески огня в камине струятся, как река, и падающий от ламп свет туманными бликами отражается на полу. Можно еще повесить портьеры из вощеного ситца и коврик с жирным тигром над камином. Латунь поблескивает со сдержанным великолепием. Здесь так уютно, так тепло. От восторга у Пэта перехватило дыхание.

Ну, ладно, вот она стоит в дверях и… что она скажет? Ну, если она будет чувствовать то же самое, что чувствует он, может быть, она ничего не скажет. Может быть, ей даже захочется плакать. А ведь это замечательно — когда ты готов заплакать от полноты чувств. Возможно, она простоит так минуту-другую, рассматривая комнату. Потом Пэт скажет: «Не угодно ли войти и присесть на минуту?» И, конечно, эта фраза развеет чары. Она заговорит о комнате, заговорит, наверное, такими забавными отрывистыми фразами. Но Пэт сохранит хладнокровие. «Да, — скажет он небрежно. — Она мне в общем-то всегда нравилась». Работая, он часто бормотал себе под нос: «Да, мне всегда казалось, что здесь довольно мило. Вот я и подумал, может, вам захочется на нее взглянуть».

Пьеса заканчивалась так: Мэй садилась перед камином в мягкое кресло, сложив свои хорошенькие, пухлые ручки. Так она сидела, и постепенно в ее глазах появлялось мечтательное выражение… В своих мечтах Пэт никогда не заходил дальше этого момента. Ему мешала застенчивость. Развивать сюжет дальше — это все равно, что заглянуть в окошко к паре, пожелавшей остаться наедине. А кульминацией этой пьесы, несомненно, был тот момент, когда он распахивал дверь, и Мэй замирала на пороге, ошеломленная красотой его гостиной.