Райские пастбища - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 34

Пэт был некрасивый, долговязый, с большим носом и тяжелой челюстью. Он сильно смахивал на молодого Линкольна, и одежда сидела на нем так же нескладно. Его большие уши и широкие ноздри густо заросли волосами. Казалось, там притаились пушистые зверьки. Собеседник он был никудышный. Он знал, что в любой компании от него мало толку, и старался возместить это постоянной и даже чрезмерной услужливостью. Он был неизменно готов помочь, броситься что-то устраивать. Он радовался как мальчик, когда его избирали в очередной комитет по организации какой-нибудь вечеринки или танцев, что давало ему возможность ездить к другим членам комитета и обсуждать всевозможные планы; иной раз он целый вечер возился, украшая школу (где эти вечеринки обычно и происходили), или разъезжал по всей долине на своем грузовичке, одалживая у фермеров стулья и посуду. Если же вечером ему некуда было приткнуться он отправлялся на своем грузовичке в Салинас, шел в кино и смотрел подряд два сеанса. Проведя две первые после похорон ночи в жутком одиночестве, он никогда больше по вечерам не сидел дома. Когда он вспоминал о Библии, о качалках и старческих запахах, его охватывал страх.

Вот уже десять лет Пэт Хамберт метался в поисках общества. Он добился, что его выбрали в попечительский совет; успел сделаться масоном, вступить в Тайное братство в Салинасе и никогда не пропускал собраний.

Несмотря на то что он так рьяно рвался к людям, ни в одну компанию Пэт не входил прочно. В любом сборище он обретался где-то сбоку и раскрывал рот лишь тогда, когда кто-нибудь к нему обращался. Жители долины воспринимали его присутствие как нечто неизбежное. Они его нещадно эксплуатировали и при этом едва ли догадывались, что именно это ему и нужно.

Когда очередное сборище заканчивалось и Пэту волей-неволей приходилось возвращаться домой, он заводил свой грузовой фордик в гараж и обессиленный валился в постель. Он старался не думать об ужасных стариковских комнатах, но безуспешно. Случалось, в его сознание прокрадывалась жуткая картина: запертая комната, мебель, покрытая толстым слоем пыли, паутина в углах. И если, прорвав все защитные барьеры, это зрелище вламывалось в его сознание прежде, чем он засыпал, Пэт трясся под одеялом как в лихорадке и горстями принимал снотворное.

Поскольку Пэт ненавидел свой дом, он, разумеется, о нем не заботился. В доме царило запустение. Белые розы, которые до этого множество лет представляли собой приземистые кустики, внезапно пробудились к жизни и поползли вверх по фасаду дома. Они укрыли крыльцо, гирляндами опутали закрытые ставнями окна, длинными лентами свисали с крыши. Через десять лет дом напоминал огромный могильный холм из роз. Проезжающие по дороге люди останавливались, пораженные его размерами и красотой. Пэт почти не замечал цветов. Он никогда не думал о доме, если, конечно, это ему удавалось.

У Хамбертов была хорошая ферма. Пэт содержал ее в порядке, и она приносила порядочный доход, а поскольку расходы его были невелики, на его счету в банке уже лежало несколько тысяч. Пэт любил свою ферму, любил тем более за то, что она хотя бы днем ограждала его от страхов. Пока он работал, он был свободен от ужаса бесприютности и леденящего сознания своего одиночества. Сад давал великолепные фрукты, но он предпочитал возиться с ягодами. Вдоль дороги зеленели шпалеры виноградника. Каждый год он неизменно оказывался первым, кто вывозил на рынок виноград и ягоды.

Пэту стукнуло сорок, когда в долину приехала семья Мэнро. Он встретил их приветливо: вот еще один дом, куда можно зайти убить вечер. Берт Мэнро был человек общительный и радовался, когда Пэт заглядывал к нему. Пэт был отличный фермер, и Берт часто спрашивал его совета. Пэт не обращал особого внимания на Мэй Мэнро; правда, заметил, что она хорошенькая, но тут же забыл об этом. Люди редко интересовали его сами по себе, они были для него скорее противоядием от одиночества, убежищем, где он спасался от запертых в доме призраков.

Однажды днем, в начале лета, Пэт копался в своем винограднике. Он опустился на колени между двумя шпалерами и тяпкой разрыхлял землю. Виноград созревал быстро, и листья были красивые, бледно-зеленые. Пэт медленно пробирался в зеленом коридоре. Ему нравилось работать, и он не боялся надвигающейся ночи, поскольку собирался в тот день ужинать у Мэнро. Вдруг со стороны дороги послышались голоса. Хотя дорогу полностью скрывали заросли виноградника, Пэт понял, что это миссис Мэнро и ее дочка Мэй. Внезапно Мэй воскликнула:

– Мама, да ты только посмотри! — Тут Пэт перестал работать и весь обратился в слух. — Ты когда-нибудь видела такие великолепные розы?

– Да, и правда красиво, — сказала миссис Мэнро.

– А я поняла сейчас, что они мне напоминают, — продолжала Мэй. — Помнишь ту открытку? Там был нарисован этот чудесный дом в Вермонте? Нам ее прислал дядюшка Келлер. Этот дом, весь в розах, он же в точности как на открытке. Вот бы хорошо и внутри его посмотреть.

– Ну, милочка, это уж навряд ли получится. Миссис Аллен говорит, что с тех пор, как умерли родители Пэта, в этом доме ни разу не было гостей, хоть прошло уж десять лет. А красиво ли там, внутри, она мне не сказала.

– Что ты, если дом весь в розах, он и внутри непременно красивый. Интересно, мистер Хамберт нам как-нибудь позволит посмотреть его комнаты? — Тут голоса стали удаляться и затихли.

Они ушли, а Пэт все стоял и разглядывал свой свой огромный розовый цветник. Он никогда не замечал, как он прекрасен — целая гора зелени и снежно-белых цветов.

– А красиво, — сказал он. — И похоже на тот самый чудесный дом в Вермонте. Похоже на дом в Вермонте и… М-да, а ведь действительно красиво.

А затем, словно взгляд его обладал способностью проникать сквозь стены, он увидел большую гостиную. И, чтобы забыть о своем страшном доме, он снова принялся за работу. Но снова и снова звучали у него в ушах слова Мэй «Он, наверно, и внутри такой же красивый». Интересно, подумал Пэт, а как выглядит изнутри тот самый вермонтский дом? Он, конечно, видел дом Джона Уайтсайда, основательный и величавый. Как и все жители долины, он восхищался плюшевым уютом домика Берта Мэнро, но ни одного по-настоящему красивого дома он никогда не видел. Он перебирал в уме все виденные им дома, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с тем домом, о котором говорила Мэй. Ему вспомнилась картинка из какого-то журнала: комната со сверкающим паркетом, белые двери, внутренняя лестница. Почему-то эта картинка ему запомнилась. Наверное, Мэй говорила о чем-то в этом роде.

Ему до смерти захотелось увидеть эту открытку, но Пэт не решался ее попросить, ведь тогда Мэнро сразу догадаются, что он подслушивал. Чем больше он думал об этом, тем сильнее разгоралось в нем желание увидеть этот дом, такой красивый и такой похожий на его собственный. Он отложил тяпку и стал расхаживать перед фасадом своего дома. В самом деле, розы были великолепны. Они балдахином накрывали крыльцо, словно тент нависали над слепыми окнами. Пэт не понимал, как это до сих пор он мог не заметить такой красоты.

Этим вечером он совершил совершенно неожиданный поступок. Явившись к Мэнро, он с порога сообщил, что никак не может принять его приглашения на ужин.

– У меня дело в Салинасе, очень важное и срочное дело, — пояснил он. — Я должен ехать прямо сейчас, иначе я потеряю солидную сумму.

В Салинасе он немедленно отправился в публичную библиотеку.

– У вас есть рисунки каких-нибудь домов в Вермонте… но обязательно красивых? — спросил он библиотекаршу.

– Поглядите в журналах, может, что и найдете. Пойдемте! Я покажу вам.

Он засиделся допоздна. Служащим библиотеки пришлось даже напомнить ему, что библиотека закрывается. Зато он нашел рисунки интерьеров, да еще каких! Ему такие и не снились. В этих комнатах все было по плану; отделка, мебель, стены и полы были каким-то образом связаны между собой. Они были частью единого целого. Он долго разглядывал рисунки и чувствовал, как в нем пробуждается глубоко запрятанное в недрах его существа эстетическое чувство — вкус к форме, цвету, линии. Прежде он не понимал, что комната может представлять собой нечто единое — все связано, каждая вещь на своем месте. Все комнаты, которые ему приходилось видеть, обставлялись случайно и постепенно. Тетушка Софи прислала вазу, отец купил кресло. Вместо камина сложили печь, — так было теплей; хлебная компания Сперри выпустила большой рекламный проспект, матери понравилась картинка, и она засунула ее в рамку; магазин «товары почтой» объявил о продаже торшеров — вот появился торшер. Вот так, помаленьку, и обставлялись комнаты. А на картинках все было иначе. Там существовала идея, и каждая вещь в комнате была подчинена этой идее. Перед самым закрытием библиотеки ему попались на глаза две напечатанные рядом иллюстрации. На одной была изображена примерно такая комната, которые ему частенько приходилось видеть, а прямо рядом была другая иллюстрация — та же комната, только из нее убрано все барахло, все лишнее, и в ней появилась идея. Ее нельзя было узнать. Впервые в жизни Пэт рвался домой. Ему хотелось полежать в постели и подумать: странная новая мысль зашевелилась в его голове.