Кыся-2 - Кунин Владимир Владимирович - Страница 27

А вот тут...

Тут я был вынужден изо всех сил удержать себя, чтобы не напугать Фридриха!..

Ибо, глядя на Франца Мозера, я всей Котовой сущностью, всем Богом данным мне ощущением ПРЕДВИДЕНИЯ и четким восприятием БУДУЩЕГО, увидел перед собой улыбающегося, с мягкими и добрыми слегка стертыми округлыми чертами лица, страшного Человека -- неукротимо жаждущего смерти Фридриха фон Тифенбаха!..

Но Фридрих все-таки что-то почувствовал, вдруг занервничал и МЫСЛЕННО спросил меня:

"Что с тобой, Кыся? Тебе плохо?.."

"Неважненько, -- ответил я как можно спокойнее. -- Наверное, не нужно мне было есть то пирожное с кремом..."

"Ах, только-то? -- успокоился Фридрих. -- А мне уже черт знает что померещилось".

И сказал всем вслух:

-- Итак, дипломатические церемонии закончены. Все остальное -- в ходе совместного существования. А сейчас -- Бася делает Кысе славянскую постель, герр Лемке -- маленькие окошечки в дверях для свободного перемещения Кыси в пространстве...

-- Маленькими не обойдешься, -- рассмеялся Лемке. -- Вон какой здоровый Котяра! Я таких не встречал.

-- Я тоже, -- сказал Фридрих. -- Фрау Розенмайер занимается обедом, а вы, Франц, идите за мной и Кысей в кабинет. Машину в гараж поставите позже.

И мы все пошли в дом. Каждый, куда ему было велено.

В кабинете, от величины которого у меня просто крыша поехала, Фридрих негромко приказал Мозеру:

-- Свяжитесь с представителем фирмы Терезы Орловских и перенесите приезд тех двух филиппинок на следующую неделю. Это раз. Затем созвонитесь с администрацией "Тантриса" и от моего имени закажите на сегодняшний вечер стол для шести персон.

-- На который час? -- спросил Мозер.

-- Часов на восемь, -- ответил Фридрих.

Фридрих еще отдавал какие-то распоряжения по дому, но я уже ни во что не врубался, а только смотрел на доброе расплывчатое лицо Франца Мозера и видел перед собой убийцу Фридриха фон Тифенбаха!..

А за Францем Мозером... Но мне это уже наверняка причудилось на нервной почве... стояла чья-то неразличимая тень -- то ли Человека, то ли Явления, то ли -- сгустка еще не произошедших событий... Но как же так?.. Черт побери!.. Да, что же это?!. Ну, как же Фридрих -- такой умный, с такой потрясающей Контактной способностью, ничего не чувствует? Неужели двадцать один год ежедневного общения с Мозером напрочь притупили в нем все инстинкты самосохранения? И он по привычке скользит по поверхности сознания своего "шоферского секретаря", не давая себе труда заглянуть туда хотя бы немного поглубже...

Ведь почувствовал же Фридрих, когда я на мгновение нечаянно представил себе эту польскую Баську Кошкой, которую я мог бы... А это куда более тонкий и сложный процесс, чем проникновение в сознание Человека, с которым общаешься двадцать один год. Вот ведь поразительное несоответствие -- чем дольше общаешься, тем меньше чувствуешь! Я всегда считал -- наоборот...

Но что это за тень позади Мозера?..

Нет, братцы, пока я таким путем попаду в Петербург, я определенно свихнусь в этом чудесном доме.

По старой домашней привычке я прыгнул в кресло, покрутился там, перепрыгнул на подоконник, а затем снова вернулся в кресло.

-- Ты что нервничаешь? -- спросил меня Фридрих, когда Мозер, записав все поручения, вышел из кабинета.

Я промолчал. Улегся в кресле и даже слегка прикрыл глаза, -- дескать, "ни хрена я не нервничаю, думаю, как бы подремать..."

-- Кстати! -- тут же откликнулся на мое вранье Фридрих. -- Где бы ты хотел спать?

Я моментально насторожился:

-- А где обычно спишь ты?

-- В своей спальне, на втором этаже. Рядом с ванной. Ты там еще не был?

-- Нет.

-- Пойдем, покажу.

-- Не нужно. Потом. Просто скажи Басе, чтобы она постелила мне там же, -сказал я и подумал: "На всякий случай..."

-- У меня в спальне? -- удивился Фридрих.

Он даже обрадовался этому, а я подумал -- вот ведь странная штука наша жизнь: сколько бы ни было вокруг тебя живых существ -- Собак, Кошек, Котов, но если нет настоящей привязанности, я не говорю уже о любви, ты -ОДИНОК!..

Я подраскинул умишком и сообразил, что если я соглашусь спать в его комнате, и если, не дай Бог, что-то начнет происходить, я могу не успеть... Что "происходить" и чего "не успеть", я себе пока не представлял.

-- Нет, -- сказал. -- Спать я буду по другую сторону двери.

Не желая объяснять истинных причин моего отказа спать с ним в его спальне, я прибавил, не солгав ни слова:

-- Мы так всегда в Петербурге жили. Плоткин в одной комнате, а я в другой -- у его дверей.

Фридрих рассмеялся. Я даже и не думал, что в таком возрасте можно хохотать так самозабвенно!

-- Потрясающая идея пришла мне в голову! -- еле выговорил Фридрих. -- Как только в моей постели окажется кто-то из дам, и я, как обычно, к сожалению, буду вынужден признать себя несостоятельным, я же всегда смогу призвать тебя на помощь! А, Кыся? По-моему, замечательная идея!

Я вежливо похихикал в ответ, а сам подумал: "Господи! Как говорится, "Сохрани и помилуй!.." Как было бы прекрасно, если бы моя помощь понадобилась только в этом случае!.."

Для того, чтобы скрыть свое смятение, я сделал вид, что разглядываю висящую на стене небольшую картинку, кстати, действительно оказавшуюся мне знакомой.

-- Нравится? -- продолжая улыбаться, спросил меня Фридрих.

-- Очень! -- искренне сказал я. -- Это Матисс...

Фридрих фон Тифенбах покачнулся и чуть не рухнул на пол!

Он ухватился за спинку высокого кожаного кресла, стоявшего у письменного стола, и неловко упал в него, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла.

-- Что ты сказал?!! -- прошептал он, и я испугался, что его сейчас хватит кондрашка.

Вот таких резких перепадов настроения у пожилых -- что Котов, что Людей -я очень боюсь. Это просто невероятно опасно.

-- Я сказал, что это картина Матисса. Был такой французский художник... -попытался я его успокоить.

-- Я-то это знаю!.. -- негромко, и почему-то очень тонким голосом прокричал фон Тифенбах. -- А вот откуда это знаешь ТЫ?!.

Наверное, с того момента, как я что-то понял про Франца Мозера, я тоже находился на таком нервном вздрюче, что как только посмотрел на эту картинку, так в башке у меня открылась какая-то створка, и в памяти неожиданно всплыла и картинка, и имя художника. У Шуры Плоткина было ужасно много очень красивых цветных альбомов, и мы с ним иногда рассматривали в них любимые Шурой картинки.

Я поспешил объяснить это Фридриху, и он понемногу стал приходить в себя.

-- Это подлинник, -- слабым голосом проговорил он, и я почувствовал, что он очень гордится этим словом.

Я понятия не имел, что такое "подлинник", но переспрашивать не стал. "Подлинник" и "подлинник"... Подумаешь, невидаль! У нас с Шурой таких подлинников в альбомах было несколько сотен...

Почему я, спустя месяц после моего вселения в дом Фридриха фон Тифенбаха, так подробно рассказываю о первом... вернее, -- о первых днях своего пребывания в Грюнвальде?

Наверное, потому, что новизна увиденного, еще не притупленная привычной будничностью, всегда требует некоего выплеска на аудиторию. Начинаешь чувствовать свою исключительность. Вспомните то время, когда поездка нашего Человека за границу была явлением редкостным и выдающимся. Этот же Человек, нашедший в себе силы вернуться домой, рта же не закрывал минимум в течение трех месяцев, рассказывая о своем пребывании ТАМ! От него же деваться было некуда!..

А некоторые не умолкали до глубокой старости и самым естественным образом уходили в мир иной со словами: "...помню, когда мы в шестьдесят девятом году были в Варшаве..." И привет!

Ну, а во-вторых, потому, что все мои последующие открытия и ожидание грядущих событий, захватили меня целиком и круглосуточно заставляли быть в таком нервном напряжении, что я вокруг себя практически ничего, кроме ЭТОГО -- ГРЯДУЩЕГО, не видел и не слышал.