Звенья разорванной цепи - Бегунова Алла Игоревна - Страница 16

Обоз почти поравнялся с отрядом, и тут раздался первый выстрел, затем второй и третий. Огонь вели из прорезанных в первой крытой арбе отверстий. Могучего вороного жеребца по кличке Гром, на котором сидел Чернозуб, исламские террористы уложили сразу. Анастасия, резко склонившись вниз, за шею Алмаза, избежала второй пули. Третья же попала ее боевому товарищу в левую лопатку. «Араб» с диким ржанием сначала встал на дыбы, а потом рухнул, придавив телом хозяйку к земле.

Теперь она была на виду и совершенно неподвижна.

Поручик Чернозуб еще только-только поднимался на ноги, оглушенный и обрызганный кровью из размозженной головы своего коня. Остальные лошади от внезапного грохота выстрелов шарахнулись в степь. Кавалеристы с трудом остановили их там, пытаясь повернуть обратно. Потому без всяких помех, даже демонстративно, татарин в зеленой чалме шахида встал в арбе во весь рост и навел ружье на Аржанову. Однако нажать на спуск ему не удалось.

Как же едко шутили в походе кирасиры над ленивым неповоротливым Гнедко и его неумелым всадником Николаем! Зато сейчас толстый гнедой мерин в степь не бросился. Он лишь пятился по дороге назад, мотая вислоухой головой. Молодой слуга княгини Мещерской сдернул с плеч егерский штуцер и произвел выстрел навскидку, ибо времени на тщательное прицеливание через «диоптр» он уже не имел.

Николай попал шахиду в живот. Рослая фигура воина Аллаха будто переломилась пополам, длинное ружье выпало из рук, а сам он повалился на дно арбы. Это послужило сигналом для остальных. Они вскочили на привязанных к повозкам оседланных лошадей и, нещадно нахлестывая их ногайками, поскакали в сторону деревни Камышлы.

Чернозуб, добравшись наконец-то до пистолетов, спрятанных в двух кожаных кобурах при седле, выстрелил татарам вслед. Начали стрелять по ним и другие кавалеристы, вернувшиеся к дороге. Все пули, как говорится, «ушли за молоком». Прокофьев и Ермилов, взяв с собой шестерых солдат, пустились в погоню. Но, конечно, догнать восточных наездников не смогли. Те словно растворились в желтом степном мареве.

Жаворонки пели по-прежнему звонко. Их песня, состоявшая из чередования коротких и длинных звуков с посвистом, лилась над неподвижным, ровным, бесконечным пространством. Аржанова подняла глаза к небу и возблагодарила Всевышнего за удачу. Пусть вороной жеребец Гром лежал бездыханным, а ее верный Алмаз пытался подняться, но это у него не получалось. Ее правая нога, придавленная к земле при падении лошади, болела сильно, но едва ли тут пострадала кость. Все остальные бойцы отряда были живы, здоровы и взволнованно обменивались впечатлениями от недавней схватки.

Исламские террористы бросили на дороге обе арбы и своего тяжело раненого товарища. Прихрамывая и опираясь на руку сержанта Прокофьева, Флора доковыляла до первой повозки: шахид в залитом кровью кафтане лежал там, прижав руки к животу. Рана его была смертельной и доставляла мусульманину страшные мучения.

– Как тебя зовут? – спросила Анастасия.

– Имран-мурза из рода Мансур.

– Где ты научился стрелять из ружья?

– В Стамбуле.

– Тебе много заплатили?

– Деньги тут ни при чем, – глаза раненого сверкнули. – Убивать вас, кяфиров, велит Аллах, Всемилостивейший и Всемогущий. Джихад скоро победит. Вы все станете нашими рабами!

Аржанова вздохнула:

– На самом деле у тебя мало времени, Имран-мурза. Ответь-ка мне лучше, когда турецкий корабль прибыл в Крым, и где ты высадился на берег?

– В Алуште. Больше я ничего не скажу, – гримаса боли исказила лицо татарина.

– Как хочешь, правоверный. Есть какие-нибудь просьбы?

– Дай воды. Жар сжигает мои внутренности.

– Воды? Да сколько угодно, – она протянула ему свою походную флягу. – Но в рай к гуриям-девственницам ты уже не попадешь. Ведь ты не исполнил поручения имама Хаджа-Джафар-эфенди и меня не застрелил.

– Дочь Сатаны! Ты приговорена, и тебя убьют другие!

– Молчи, безумец. Этого не случится!

С такими словами Анастасия отошла от арбы. Имран-мурза из крымско-татарского рода Мансур, старинного, знатного, но обедневшего и всегда выступавшего против русских, жадно припал к горлышку фляги. Он быстро осушил ее до дна. Пить при ранении в живот нельзя категорически, и конец шахида стремительно приближался. Кровотечение усилилось, боли – тоже. Татарин молился и просил проклятых кяфиров прикончить его.

Кирасиры не обращали на вопли раненого никакого внимания. Они окружили меткого стрелка Николая, пожимали ему руку, хлопали по плечу, громко восхищались его подвигом. Доля похвал досталась и ленивцу Гнедко, стоявшему рядом. Ему скормили целых две пшеничных лепешки «пита», обильно намазав их медом. Мерину угощение понравилось и, требуя добавки, он толкал головой молодого слугу княгини Мещерской.

Тем временем Флора, поручик Чернозуб, сержанты Прокофьев и Ермилов устроили военный совет. Само по себе нападение их не испугало. Бойцы разведывательно-диверсионнной группы, действовавшей в Крыму с 1780 года, попадали и в более жесткие переделки. Хотя власть на полуострове тогда вроде бы принадлежала русскому союзнику – светлейшему хану Шахин-Гирею, турецкая разведка «Мухабарат» в мусульманском и средневековом по своему устройству государстве чувствовала себя как дома, проводила операции нагло и уверенно.

Разложив карту прямо на дороге, они обсуждали варианты дальнейших действий. Целью их поездки являлась встреча с бывшим мурахасом – Али-Мехмет-мурзой, проживающим в Бахчисарае. Переговоры с ним должна вести Аржанова. Но дорога впереди еще длинна, и было сомнительно, выдержит ли этот путь Анастасия. После падения вместе с Алмазом правая нога у нее начала опухать так сильно, что пришлось разрезать ботфорт от щиколотки до колена и приложить к икроножной мышце спиртовый компресс.

– Та ни як же ж це неможно, ваш-выско-бродь! – говорил Чернозуб, в тревоге глядя на Аржанову. – Трусись воны в блин, цьи бусурманы! Треба нам дуже швыдко вертаться у Севастополь.

– Наверное, ты прав, – отвечала ему курская дворянка, трогая рукой лоб: у нее поднималась температура.

– Возьмем трофейную арбу, – предложил Прокофьев. – Вы поедете в ней, устроившись на одеялах.

– А мой Алмаз?

– Разрешите доложить, ваше сиятельство, – сержант вытянулся по стойке «смирно». – Пуля раздробила жеребцу лопатку… Если выживет, он все равно будет хромать. Это – уже не строевая лошадь. Оставим его здесь. Орлы-стервятники и черные грифы расклюют труп.

– Что?! – Флора в бешенстве подняла глаза на Прокофьева. – Ты чего городишь, сержант?.. Бросить Алмаза на съедение хищным птицам?!

Потупившись, кирасиры замолчали. Они знали, как привязана к своей лошади княгиня Мещерская, как «араб» спас хозяйку при османской засаде у деревни Джамчи, как уносил ее от преследования мятежников в этой же северо-западной степи. Но есть предел любви к животному, особенно – в армейской кавалерии. Как бы ни одушевляли его люди, настроенные романтически, животное все-таки – не высшее творение Господа Бога, наделенное сознанием, памятью и даром членораздельной речи.

Аржанова, стараясь не показывать своей боли, выпрямилась. В руке она сжимала хлыст, купленный в прошлом году во Франции, стране, где знают толк в дрессировке лошадей. Кирасиры вполне допускали, что Анастасия Петровна, здорово рассердившись, может сейчас отстегать их этим хлыстом. Служивые готовились безропотно принять командирскую выходку, настаивая при том на своем рациональном предложении.

Однако на глазах курской дворянки показались слезы. Они струились по ее прекрасному, но совершенно неподвижному лицу, спускаясь на суконный отложной воротник офицерского кафтана. Доселе небывалое и невиданное зрелище – чтоб госпожа Аржанова когда-нибудь плакала при них! – поразило доблестных воинов в самое сердце. Не сговариваясь, суровые мужики грохнулись перед ней на колени и смиренно вопросили, что предполагает ее сиятельство сделать с Алмазом, и могут ли они помочь ей.

Анастасия, владевшая медицинскими навыками примерно в объеме военно-фельдшерской школы, объяснила кирасирам свой план. Сперва надо извлечь из раны пулю и мелкие костные осколки, обработать ее спиртом и зашить, затем наложить повязку, зафиксировав неподвижно левую лопатку и ногу несчастного скакуна. После чего следует поместить Алмаза в татарскую повозку и в ней доставить в Севастополь. «Араб», даже хромой, будет жить у нее на конюшне как заслуженный ветеран боевых действий с противниками Российской империи. Она станет рассказывать дочери и сыну о его подвигах. Не исключено, что Алмаз еще даст потомство, столь же отличное по экстерьеру, неутомимое в скачке, преданное одному хозяину. Пусть его род продлится на радость потомкам князей Мещерских!