Ассасины - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 22

–  Мы видели, что люди из вашей деревни пленили наших товарищей, потерпевших кораблекрушение, – безо всякого предисловия сказал Роберт де Турнхам. – Похоже, их заключили в тюрьму, потому как иначе они были бы сейчас на берегу или на борту нашей галеры. Мы будем вести переговоры с вашим правителем, чтобы их освободили, а пока им нужна новая одежда и провиант. Вы доставите им и то и другое. За это мы щедро заплатим.

У киприотов никто не спрашивал согласия, но разве можно было отказаться от такого предложения? Анастас и Власис были на седьмом небе от счастья, хотя и вели себя сдержанно, даже хмурились, – это же какая большая удача сама в руки просится! Они понимали, что все добро, которое грузили в их лодку, присвоить не удастся – правитель острова, император (как он себя именовал) Исаак Дука Комнин, был еще более жесток, чем крестоносцы. И львиную долю того добра, что сваливали в их вместительный хеландион[58] крестоносцы, он непременно получит. Но если они отщипнут немного от большого куска, то это будет совсем незаметно.

–  Это вам за труды, – сказал рыцарь и бросил киприотам золотой сарацинский безант[59]. – Надеюсь, на вашу порядочность, – добавил он, сверля рыбаков суровым взглядом.

От его слов повеяло таким холодом, что киприоты невольно втянули головы плечи. Рыцарь явно намекал на неотвратимость наказания – в случае, если они не выполнят уговор. Но когда галера осталась далеко позади, рыбаки приободрились и начали делить свою часть добычи, посмеиваясь над глупыми франками. Пусть попробует этот рыцарь наказать их за неприкрытый грабеж. У императора много войск, и он совсем не жалует крестоносцев.

Исаак Комнин весьма недружелюбно относился к католической церкви, даже имел негласный союз с Салах ад-Дином. И делал все возможное, чтобы затруднить снабжение франкских войск в Сирии через Кипр. Вначале он установил очень высокие налоги на транзитные поставки продуктов и необходимого снаряжения, а затем издал указ, вообще запрещающий принимать корабли крестоносцев в любом порту острова…

Император Кипра предавался своей любимой «забаве» – выдумывал новые, более изощренные орудия пыток. Исаак Комнин был очень раздражительным; гнев кипел в нем, как в котле. В ярости он говорил бессвязно, словно сумасшедший, подбородок его трясся, а лицо омрачалось неистовой страстью убийства. При этом император грыз все, что под руку попадалось, в том числе и свое парчовое одеяние. Наверное, таким способом он спасал себя от полного безумия.

Еще одним коньком императора было домогаться замужних женщин и растлевать юных девиц. А тех, кто пытался противиться его похоти, Исаак Комнин лишал имущества и пускал по миру голодными и нагими, если только по своей крайней раздражительности не посылал на плаху. Ему везде мнились заговоры, и палачи в пыточных застенках трудились не покладая рук.

Осторожный стук в дверь оторвал императора от чертежа, где он любовно вырисовывал нечто похожее на сабатон – обувь рыцаря. Гораздо позже выдуманное им изуверское приспособление для пыток назовут «испанским сапогом». Фантазия Исаака Комнина шагнула гораздо дальше. Он придумал железную оболочку для ноги и ступни, где пластины «сабатона» сжимались при помощи кривошипного механизма. А под изображением орудия для пытки дорисовал еще и тлеющие уголья. По мнению императора, эффект от его изобретения должен быть потрясающим.

–  Кто посмел?! – в ярости вскричал Исаак Комнин, потому что из-за стука особым образом заточенное перо вильнуло, и вместо прямой линии на пергаменте получилась безобразная загогулина. – Я приказал меня не беспокоить!

Дверь робко приоткрылась и в кабинет императора заглянул главный равдух[60]. Император Кипра глянул на его взволнованное лицо и мигом сменил гнев на милость.

–  Входи, – сказал он, откладывая чертеж в сторону. – Что там у тебя стряслось?

–  Прибыл с докладом катепан[61] Лемесоса…

–  Неужели у него такие срочные и важные сведения, что он не может подождать?! – снова начал раздражаться Комнин.

–  Да, о багрянородный василевс[62]! – подобострастно изогнулся главный равдух. – Жители одной деревеньки, что возле развалин Амафуса, спасли потерпевших кораблекрушение франков и сдали их под стражу. Все согласно вашему указу…

–  Это мне известно! – перебил император. – Скажи катепану, что он опоздал со своими новостями! Если у него нет ничего другого, пусть возвращается к своим обязанностям. Мне недосуг выслушивать разные благоглупости.

–  Да, но он настоятельно просит принять его… – Главный равдух сказал это и сам испугался своей дерзости; зная характер императора, можно было ожидать от Исаака Комнина чего угодно, вплоть до приказания бросить своего придворного охранителя в подземный каземат или привязать к позорному столбу под плети палача. – Катепан не знает, как ему поступить. Дело в том, что шторм пригнал к острову три галеры франков. Две разбились о скалы, а третья осталась на плаву, но в плачевном состоянии. И как раз на этом судне находится Иоанна, вдовствующая королева Сицилии, сестра Ричарда Плантагенета, а также его невеста, Беренгария Наваррская.

–  Что-о?! – Императора даже подскочил в кресле. – Почему доложили только сейчас?!

–  Багрянородный василевс, об этом катепан узнал лишь сегодня, во время допроса одного из спасенных рыцарей, потерпевших кораблекрушения.

–  Где… где он?! Зови его! Быстрее! – Исаак Комнин вскочил и взволнованно забегал по обширному кабинету, обставленному с восточной роскошью.

Исаак Комнин построил свой двор по образу и подобию византийского. Но его потуги на большую значимость выглядели смешными. Даже придворные чувствовали себя неловко, когда «Святой император Кипра» пытался завести в островной империи такие же порядки, как при дворе своего покойного родственника, Мануила I Комнина. Но те, кто втихомолку посмеивался над императором и злословил, недолго заживались на этом свете – доносчики и шпионы равдуха были вездесущи…

Небольшая прогулочная галера шла со стороны Лемесоса. Она была нарядно украшена, но подозрительный Роберт де Турнхам приказал арбалетчикам занять позиции, а корабельные баллисты зарядить короткими метательными дротиками. Но когда галера приблизилась, маршал дал отбой – и гребцы, и представительная делегация императора Кипра (а что это именно так, можно было понять по очень дорогим, расшитым золотыми нитями одеждам) не имели никакого вооружения.

На борт галеры франков поднялись трое. Льстивые улыбки, которые расточали расфуфыренные греки, не могли обмануть Роберта де Турнхама. Ему хорошо было известно, что собой представляет Исаак Комнин. Велеречивые восточные приветствия маршал пропустил мимо ушей и включил слух лишь тогда, когда посланники василевса приступили к главному вопросу, ради которого им пришлось выдерживать не слабую качку и испытать приступ «морской болезни» – новый шторм прошел стороной, но волны все равно были не маленькие.

–  …Наш багрянородный василевс приглашает высокородных дам в свой дворец. – Бледный от морского путешествия куропалат[63] низко поклонился в сторону Иоанны и Беренгарии, которые стояли здесь же, позади маршала, вместе со свитой, состоящей из рыцарей самых благородных фамилий. – Не гоже благородным госпожам уподобляться закаленным воинам. Для них уже приготовлены самые лучшие палаты и самое изысканное угощение. Кроме того, во дворце нашего багрянородного василевса есть великолепные термы, отделанные мрамором.

«Знает, подлец, чем улестить женщин!» – подумал Роберт де Турнхам. Он не верил ни единому слову куропалата. Маршал не исключал возможности, что Исаак Комнин решится взять королеву и принцессу в заложницы, дабы что-нибудь выторговать у короля Ричарда. Мельком бросив взгляд на Иоанну Сицилийскую, которая уже готова была дать свое согласие, – действительно, грубый матросский быт мало подходил изнеженным аристократическим натурам – Роберт де Турнхам быстро ответил: