Французская карта - Бегунова Алла Игоревна - Страница 15

Теперь у Муртаза-эфенди, благополучно пережившего присоединение Крыма к России, объявилось огромное количество родственников в Стамбуле. Они слишком часто навещали его, слишком долго вели какие-то беседы с некоторыми прихожанами соборной мечети. Интересно, что обсуждают под величественными куполами Джума-Джами турки и татары? Неужели одно толкование священной книги всех мусульман – Корана?..

Установить наблюдение за Муртаза-эфенди и его гостями с берегов Босфора не составляло труда. Рабие, часто навещавшая русскую подругу в Симферополе, привозила ей письма от брата, в которых не понимала ни слова ни по-французски, ни по-татарски, ибо была неграмотна. Обучение плетению килимов шло успешно, сбор информации о подпольной террористической группе – тоже. Однако Аржанова выжидала. Сейчас требовалась эффектная акция, получившая бы резонанс в обществе Таврической губернии и давшая бы в руки русской разведки не только самих заговорщиков, но и вещественные доказательства их преступной деятельности.

Такой день настал.

В Симферополь прискакал на взмыленной лошади гонец от Абдуллы-бея. Донесение, доставленное им, было кратким: в Гезлеве-Евпаторию прибыло турецкое торговое судно, ящики, сгруженные с него ночью, перенесены в мечеть, в доме Муртаза-эфенди находятся никому незнакомые люди. Значит, надо действовать немедленно. Но Анастасия еле-еле ходит, врач говорит о скорых родах.

– Поезжай, милый, – курская дворянка, лежа на диване, протянула донесение князю Мещерскому.

– Ну, если ты доверяешь… – на всякий случай произнес он, бросив взгляд на кривые строчки, начертанные по-французски.

– Только возьми их живыми. Найди надежных свидетелей для открытого процесса в Симферополе.

– Постараюсь.

– Да все получится. Сержант Чернозуб и унтер-офицер Ермилов помогут тебе.

– Во имя нашего будущего ребенка, – Михаил положил руку на живот супруги, теперь округло выступающий под просторным платьем. Девятимесячный плод, обитавший там, живой и энергичный, отозвался на прикосновение толчком ноги. Анастасия сперва поморщилась от боли, но потом улыбнулась:

– Мы с малышом будем тебя ждать…

В древние времена на месте Евпатории было греческое поселение Керкинитида. Итальянцы, владевшие полуостровом почти два с половиной столетия, не оценили ее расположения и никаких укреплений не построили. Зато турки, прибывшие сюда на кораблях летом 1475 года, взглянули на Керкинитиду иначе. Довольно быстро, за два-три года, они возвели крепость и дали ей название «Гезлев» или «Гезлеве», с ударением на последнем слоге. Перевод этого слова неясен, но возможно, что-то связанное с наблюдением, с глазом султана, вечно озирающим свои владения.

Когда турок из Крыма прогнали русские и возникло независимое и свободное Крымское ханство, Гезлеве получила пышное наименование «ханской крепости». Но денег на ее модернизацию и ремонт Шахин-Гирей в своей казне так и не нашел. После создания Таврической области наши инженеры обследовали Гезлеве и признали ее не соответствующим современным требования фортификации. Кроме того, Российская империя уже начала возводить собственную военно-морскую базу и крепость Севастополь. При таком раскладе бывшая османская твердыня Гезлеве становилась обычным торговым портом.

Мощные стены, сложенные из бута и пиленого известняка-ракушечника толщиной в три-пять метров и высотой в шесть-восемь метров, постепенно разрушались. Земляной ров, некогда заполненный водой, теперь высох и зарос бурьяном и маленькими деревцами можжевельника.

Однако восточные ворота крепости – «Одун-Базар-Капусу» – куда сходились дороги из Ак-Мечети, Бахчи-сарая и Перекопа, производили впечатление очень крепких и даже недавно отремонтированных, что соответствовало действительности. Их дубовые створки, скрепленные металлическими полосами, запирали на ночь на две толстые балки. Крымская степь, все еще населенная дикими кочевниками, казалась людям, пришедшим из великой северной страны, опасной и совершенно непредсказуемой.

Солдаты в таких же летних полотняных кителях, как и кирасиры, взяли ружья «на караул» перед коллежским советником князем Мещерским и его охраной. Экипаж на хорошей скорости миновал «Одун-Базар-Капусу» и помчался по улице Каменной, ведущей к зданию городской управы. Здесь важного чиновника из губернской администрации встретил сам городничий Кандауров. Абдулла-бей из рода Ширин находился внутри здания, в одной из темноватых, маленьких комнат, выходивших окнами во двор. Он увидел Мещерского и в тревоге задал всего один вопрос:

– Где Анастасия-ханым?

Запнувшись, Михаил ответил:

– К сожалению, она… Она болеет. Но вам, достопочтенный Абдулла-бей, моя жена передала кое-что… во исполнение вашего с ней договора.

– Договор был, – подтвердил бывший каймакам.

Кожаная плоская сумка с сотней золотых червонцев, разложенных в ней по карманчикам, нашитым по ее бокам и внутренним стенкам, перешла из рук Михаила в руки татарского вельможи.

– Это – аванс, любезный друг, – сказал ему по-французски Мещерский. – После успешного завершения операции вы получите остаток, примерно равный первоначальной сумме.

– Я знаю, – Абдулла-бей приподнял в руке сумку, как бы определяя ее вес. – Следуйте за мной, князь…

Не ожидал такого подвоха Муртаза-эфенди от городничего Кандаурова, которому заплачено было немало. Но командир гарнизонного батальона городничему не подчинялся. Увидев бумагу с государственной печатью в руках у князя Мещерского, он тотчас отрядил в его распоряжение солдат. Очень тихо они окружили дом имама, расположенный в глубине двора соборной мечети. Конечно, в этом им помогли сумерки, а также беспечность имама, уверенного в добром расположении к нему городничего Кандаурова. Когда важные турецкие гости, рассевшись на кожаные подушках вокруг богатого достархана, взяли по первому чебуреку с большого медного блюда, кяфиры, или неверные, ворвались в комнату. Молодой пехотный офицер, уже освоивший местную лексику, приставил пистолет к голове священнослужителя и сказал:

– Турмах, огълу къатыр! Нереде анахтарлар[5]?

Соборная мечеть, построенная знаменитым турецким архитектором Ходжи Синаном, была огромна. Тем не менее из-за превосходно рассчитанных пропорций здание казалось слово бы парящим над землей, устремленным в небо. Как и крепость Гезлеве, его возводили, используя в основном местный камень-ракушечник, несущие же части выполнили из известняка, плотно подогнав его плиты одна к другой. Центральный зал Джума-Джами достигал высоты примерно 22 метра. Он имел сферический купол. С западной и восточной стороны зала находились обширные двухэтажные галереи, прикрытые несколько приплюснутыми куполами. Главный, северный фасад украшал так называемый «притвор» с колоннами и арками.

Заблудиться в Джума-Джами, особенно человеку, попавшему в мусульманский храм впервые, ничего не стоило. Потому Мещерский задумался, озирая высокую стену западного фасада с семью стрельчатыми окнами наверху и двумя дверями внизу. За ним, скрывая фонари под полами плащей, остановились кирасиры и солдаты из гарнизонного батальона.

Между тем подвалов в мечети не существовало.

Следовательно, тайник и, возможно, – террористы, укрывшиеся в нем до поры до времени, находятся где-то здесь, за этой толстой стеной здания, по форме близкого к кубу, за его галереями, за извилистыми переходами между ними, за узкими коридорами, за крутыми деревянными лестницами, за балконами, нависающими над центральным залом.

Этот зал с его михрабом, или открытым алтарем, устроенным в центре южной стены, и мимбером – кафедрой, откуда имам произносил проповеди, Михаил исключил из мест поиска сразу. Во-первых, нельзя оскорблять чувства верующих. Во-вторых, даже самые отпетые бандиты, то есть добродетельные мусульмане, прибывшие на полуостров проводить «джихад», или священную войну против неверных, едва ли решатся хранить порох и оружие поблизости от михраба. В Джума-Джами он был красиво отделан восемью рядами резных, раскрашенных полуколонн, растительным орнаментом и наведенными на стене сусальным золотом надписями на арабском языке. Одна из них, например, гласила: «Прежде молитвы очисти совесть свою перед михрабом».