Черная гора - Стаут Рекс - Страница 29

Вопль повторился.

Вульф мотнул головой влево и двинулся в сторону бреши в стене. Я последовал за ним. Мы забрались в разрушенную комнату и приблизились к двери, о которой рассказывал Пашич. Дверь была чуть приоткрыта, и из коридора слышались голоса. Почти и ту же секунду раздался очередной пронзительный вопль.

– Они внизу, – шепнул Вульф. – Пойдем посмотрим.

Я пожалел, что не прихватил с собой кинокамеру. Трудно даже описать, на что походили движения Вульфа, который отчаянно старался идти на цыпочках, чтобы не шуметь. Дойдя до конца коридора, мы свернули направо, проделали шагов десять по узкому темному проходу и оказались на площадке перед уходящей вниз лестницей. Голоса и впрямь слышались снизу. Вульф принялся спускаться бочком, по-крабьи, прижимаясь спиной к стене. Какая удача, что ступеньки высечены из монолитного камня, подумал я, представив протестующий скрип деревянных ступенек, по которым топала бы носорожья туша массой в одну седьмую тонны. Спуск на цыпочках занял у нас минут десять – так мне показалось. Хотя потом я пересчитал: пятнадцать ступенек, секунд по пятнадцать на каждую – нет, всего две с половиной минуты.

У основания лестницы было еще темнее. Мы повернули налево, туда, откуда слышались голоса, и увидели пятнышко света, прибивавшееся сквозь стену. Приблизившись вплотную, мы разглядели, что свет проникал через круглую дырочку в деревянной двери. Вульф склонился к двери и заглянул в отверстие, стараясь не слишком приближать к нему лицо. Из-за двери доносился громкий мужской голос. Вульф чуть посторонился и приложил к двери ухо. Восприняв его жест как приглашение, я, в свою очередь, приник к отверстию.

В комнате находились четверо мужчин. Один из них сидел на стуле спиной к нам. Второй не сидел, не стоял и даже не лежал. Он висел. Веревка, туго обмотанная вокруг его запястьев, была привязана к свисающей с потолка цепи, а ноги болтались дюймах в шести над полом. К каждой лодыжке были привязаны другие веревки, за концы которых в разные стороны тянули двое молодчиков – один вправо, второй влево. Ноги несчастного были растянуты на добрый ярд. Его лицо распухло до неузнаваемости и было так искажено, что прошла добрая минута, прежде чем я сумел его опознать. Это был Петер Зов, человек с расплющенным носом, покатым лбом и низким вкрадчивым голосом, которого мы встретили в конторе Госпо Стритара и который сказал Вульфу, что он человек действия.

Что ж, что касается действия, Петер в нем как рад участвовал, а вот голос его, надорванный дикими воплями, впредь наверняка лишится по меньшей мере части медоточивости.

Человек, сидевший к нам спиной на стуле, замолчал, а двое палачей снова потянули за веревки. Расстояние между ступнями несчастной жертвы расширилось до четырех футов, потом до четырех с половиной, до пяти – теперь бы уже никто на свете не опознал бы Петера Зова. Еще дюйм, еще… и Петер снова истошно закричал. Веревки ослабли.

– Так не пойдет, Петер, – укоризненно произнес сидевший. – Ты, похоже, уже сообразил, что достаточно тебе как следует завопить, и тебя отпускают. Сейчас ты перестарался и крикнул преждевременно. Кстати, твои вопли звучат не слишком музыкально, и нам, пожалуй придется заткнуть твою пасть кляпом. Ты не возражаешь?

Петер Зов промолчал.

– Повторяю, Петер, – произнес сидящий на стуле, – ты зря думаешь, что все уже кончено. Вполне возможно, что ты еще нам пригодишься, но для этого ты должен меня убедить, что говоришь правду. Я человек терпеливый. Большинство сведений, которыми ты нас пичкал, оказались никуда не годными, а попросту говоря – ложными. Ты провалил ответственное задание, которое мы тебе поручили, и твои оправдания кажутся мне неубедительными.

– Это не оправдания, – пробормотал Петер Зов.

– Нет? А что же тогда?

– Это факты. Я говорю правду.

– Ерунда. Отвяжи его, Буа.

Человек слева от говорившего отпустил веревку, повернулся к стене, отвязал обмотанную вокруг крюка цепь и стал постепенно отпускать ее, пока ноги Петера не коснулись пола.

– Отдохни немного, – сказал сидящий. – Я понимаю, что тебе приходится убеждать этого болвана Госпо Стритара, что ты работаешь на него, в равной степени, как тебе приходится доказывать мне, что ты служишь нам. Последнее гораздо сложнее, поскольку я отнюдь не дурак. Ты бы мог выполнить эту операцию без малейшего риска разбудить в нем подозрения, а ты вместо этого отправился по его заданию в Америку. И теперь у тебя хватает наглости заявиться сюда, да еще и потребовать денег! Вот, считай, мы с тобой и расплачиваемся. Если ты сумеешь удовлетворительно ответить на мои вопросы, то оплата придется тебе больше по вкусу.

– Я был вынужден ехать, – пролепетал Петер. – Я думал, что вы это одобрите.

– Врешь! Не такой же ты придурок. Эти враги прогресса, которые называют себя Духом Черной горы, они ведь борются вовсе не с нами, а с Белградом, и нам выгодно, чтобы они всыпали Белграду по первое число. Маловероятно, конечно, что им удастся сбросить Тито, хотя это сыграло бы нам на руку. Тогда бы вошли под барабанный бой и вмиг захватили бы власть. Нет, мы лишь прикидываемся, что настроены по отношению к Духу Черной горы враждебно, и ты это прекрасно понимаешь. Чем больше им помогает Америка, тем лучше для нас. Если бы этот лакей-лизоблюд Марко Вукчич, который нажил состояние на том, что кормил прожорливых американских империалистов, посылал бы им всего в десять раз больше, мы бы только выиграли. А что сделал ты? По призыву Белграда отправился в Америку и убил его.

Он взмахнул рукой и продолжил:

– Или ты рассчитывал, что мы не узнаем? Тогда ты еще более круглый болван, чем я думал. Вечером четвертого марта ты высадился в Гориции, на итальянском побережье, имея при себе бумаги на имя Вито Риццо, и отправился в Геную. Оттуда ты отплыл шестого марта на борту «Амилии», где устроился стюардом. «Амилия» прибыла в Нью-Йорк восемнадцатого марта. В тот же вечер ты сошел на берег, убил Марко Вукчича и уже к девяти вернулся на судно. Не знаю, с кем ты там еще встречался и помогал ли тебе кто-нибудь украсть машину, но это уже мелочи. До двадцать первого марта ты оставался на борту, а второго апреля сошел на берег в Генуе и в тот же вечер возвратился в Титоград. Я это все говорю, чтобы ты понял: от нас ничего не скроешь. Ничегошеньки.

Он снова взмахнул рукой.

– А в воскресенье четвертого апреля ты приехал сюда и начал уверять, что не смог выполнить задание из-за того, что тебя посылали за границу. Ты застал здесь женщину, которая распивала водку с моими людьми, что тебя удивило, но еще больше тебя удивило, что здесь уже знают о том, где ты был и что делал. Согласен, мы тоже понаделали ошибок – я сам понял это, только когда прилетел из Москвы в Тирану. Мои люди признались мне, что после твоего ухода по пьяной лавочке разболтали про тебя этой женщине. Они склонны винить в случившемся водку, но пьянство не может служить оправданием такому разгильдяйству. Им пришлось исправить ошибку самим – они убили эту женщину. Но урок им все равно преподать придется.

Он внезапно возвысил голос:

– Но это подождет. Вздерни-ка его, Буа!

Петер Зов что-то залопотал, но его никто не слушал. Буа приподнял его за цепь на прежнюю высоту и намотал цепь на крюк.

– Ответь мне, Петер, – заговорил человек на стуле, – сколько судов у них есть в Дубровнике и как их охраняют?

– Черт побери! Я же не знаю! – завопил Петер.

– Мое терпение иссякает. Растяните-ка его!

Вульф опустился на корточки и потянул меня за рукав. Я пригнулся. В его правой руке блеснул широкий тесак. Вульф зашептал:

– Мы войдем, когда он заорет. Ты откроешь дверь, и я войду первым. Возьми в одну руку револьвер, а во вторую капсюль.

В ответ я прошептал:

– Я пойду первым. Не спорьте. Освободить его?

Вульф кивнул. Я потянулся за «марли». Этот револьвер не обладал убойной силой «кольта», но я к нему больше привык. Левой рукой я нащупал в кармане капсюль, но вынимать не стал, предпочитая оставить руку свободной.