Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 67

— Откуда я тебе её возьму? Ведь ты, наверно, и ездить не умеешь.

— Умею. Я с детства ездил на быстрых яках.

Иметь коня стало пределом мечтаний Джуры. Тоскующий и хмурый, он ходил возле коновязи и жадными глазами выбирал лучшего коня. Иногда даже думал о том, что хорошо бы захватить коня силой и умчаться в родные горы.

«А дальше?» Этот вопрос, заданный самому себе, охлаждал его пыл.

Каждый день Джура предлагал свою помощь джигитам, чтобы они разрешали ему чистить и поить их лошадей, но джигиты не соглашались. Каждый ухаживал за своим конем и не имел права поручать это другому.

Это ещё больше распаляло желание Джуры иметь коня. Единственный человек, не только сочувствовавший Джуре, но и дававший ему ездить на лошади, был старый Джалиль, ординарец Козубая, который ухаживал за обеими лошадьми начальника. Джалиль большой был и поваром и ординарцем и считался признанным манасчи добротряда.

Однажды, услышав, как Джалиль поет о коне, Джура попросил его повторить песню и теперь всегда просил об этом, если только тот не был занят.

Так было и в этот день.

Козубай уехал к пограничникам, а Джалиль, сидя возле коновязи, помещенной за крепостью, чинил седло. Джура подошел к нему и сел рядом. Старика не надо было просить. Он ласково закивал головой, положил седло на землю и начал:

IV

Джалиль ушел, а Джура долго сидел неподвижный, тоскуя о коне — мечте. Он смотрел вдаль невидящим взором. Вдруг удар по плечу вернул его к действительности. Сзади стоял улыбающийся Шараф.

— Видал, какого карабаира у басмачей отбили? Змей! Никому не дается. Видно, быть ему без хозяина.

— Где он? — воскликнул Джура.

— Во дворе крепости.

Джура, оставив далеко позади Шарафа, побежал туда. Он увидел привязанного к столбу высокого рыжего жеребца. Кругом стояли джигиты. Такого коня Джура ещё не видел. Конь был редкой золотистой масти, с пышной гривой и длинным хвостом. Сквозь тонкую кожу проступали жилки. Стройные, точно выточенные ноги ни минуты не стояли на месте. Огненные косящие глаза и раздувающиеся ноздри говорили о бешеном нраве. Жеребец дрожал, кружил возле столба и норовил укусить всякого, кто к нему приближался.

— К хозяину приучен. Чужому сразу не сесть, — раздавались голоса.

Именно о таком скакуне мечтал Джура, вспоминая строфы из «Манаса»:

И вот этот конь перед ним. Конь, который ещё не имеет хозяина.

— Я сяду! — взволнованно сказал Джура.

Все расступились, давая ему дорогу.

Но это было легче сказать, чем сделать. Совместными усилиями четырех человек коня удалось подвести к кибитке, и Джура прыгнул с крыши в седло. Конь захрапел, стал на дыбы и помчался бешеным галопом. Камни летели из под копыт. Он бил задом, становился на дыбы, стремясь сбросить седока.

Все с восхищением смотрели на эту бешеную скачку. Джура как бы прирос к коню и пытался сдержать его, но жеребец не слушался повода и скакал не прямо, а все время забирал боком вправо, к обрыву за холмами.

У обрыва он сделал несколько поворотов на месте и опрокинулся на спину. Только лопнувшая подпруга спасла Джуру: вместе с седлом он отлетел в сторону.

Скатившись с невысокого обрыва, Джура вскочил на ноги и, не оглядываясь, пошел в сторону от крепости. Он не смог усидеть на жеребце! Позор!!! Теперь все над ним будут смеяться. Что другим до того, что раньше он ездил верхом только на кутасах, а на лошадь сел только в крепости!

Конь отбежал в сторону и остановился, жадно пощипывая траву, зеленевшую под обрывом.

Джура подошел к нему, но конь стремительно отскочил. Юноша влез на пригорок. Невдалеке виднелись круглые войлочные юрты киргизов кочевников. Около юрт были привязаны лошади. Джуре нужен был быстроногий конь, чтобы поймать своего, и он направился к юртам.

Из юрт высыпали ребятишки, вышли женщины. Опережая остальных, навстречу Джуре вышел пожилой киргиз. Он сказал:

— Джура, ты великий охотник и прекрасный наездник. Тебе нужно поймать коня — для этого возьми мою лошадь.

Джуре было некогда удивляться доброте постороннего человека. Он был обеспокоен тем, что конь мог убежать в горы. Джура и незнакомый доброжелатель сели на лошадей. Они подъехали к Рыжему и без особого труда заарканили его. Джура захватил седло с лопнувшей подпругой. Рыжего они вели на арканах, удерживая его справа и слева.

Джура ехал веселый, преисполненный чувства самой живейшей благодарности к этому доброму и благородному человеку.

— Как тебя благодарить? — спросил Джура. — Я даже не знаю твоего имени.

— Мое имя Артабек, я из рода Хадырша, как и ты, Джура, и я помог тебе, как помогают друг другу охотники. Сам был молодым, люблю хорошее оружие и резвых скакунов. Душу отдам за них!

— Ты совсем как я! — обрадовался Джура.

— А ты шия или суни? — спросил его худощавый. Джура замялся. Он и сам хорошо не знал, принадлежит ли он к мусульманам шиитского толка или к сунитам. В горах они больше верили в джиннов, арвахов и других духов и совсем не разбирались в различных толкованиях магометанской веры, поделивших всех верующих на несколько враждующих лагерей.

Худощавый заметил смущение юноши, сразу стал серьезным и негромко сказал тоном вопроса:

— Люби свою веру, но не осуждай другие?

Джура недоуменно посмотрел на него и ответил:

— Я простой человек и не знаю, каких слов ты ждешь от меня. Меньше слов, больше дела — так сказал Козубай. И ещё он сказал, что не надо бормотать молитвы и всякие там святые изречения, чтобы попасть в рай после смерти. Ничего такого нет. В небе только тучи, дождь, гром, снег, мороз и ветер. А надо вместо слов засучив рукава самим строить райскую жизнь здесь, на земле. Если мы все разом возьмемся за это, то сделаем скорее. Потому что, как сказал Козубай, от хвороста, собранного сообща, пламя костра будет выше.

— Ты бесконечно прав! — горячо откликнулся Артабек. — Настоящий человек не должен быть ни шия, ни суни, ни христианин, ни огнепоклонник, ни буддист. Он не должен верить ни в какую чертовщину: ни в джиннов, ни в арвахов.