Разбитое сердце королевы Марго - Лесина Екатерина - Страница 23

Он до сих пор гордился этим и, наверное, жалел о разводе.

– Пальто из химчистки просила забрать. А Людочка за отцовским пришла… помню, огромное такое, едва ли не больше ее, и я предложил пакет донести. Она согласилась. Слово за слово… на следующий день встретились. Еще через день я понял, что жить без нее не смогу. Когда Галочка вернулась… это был нелегкий разговор. Она поняла, только… знаешь, она сказала, что я должен быть осторожен. Что такая любовь, которая больше на болезнь похожа, на пустом месте не возникает…

Он замолчал, сидел, глядел на руку, на белые нити шрамов.

– Она у меня историк… занималась Средними веками… ведьмы, инквизиция… странная тема, да?

– Да.

– Галочка полагала, что дыма без огня не бывает. Она читала документы… их ведь много сохранилось… процессы, показания свидетелей… клятвы и все такое… так вот, она говорила, что, конечно, в большинстве своем сжигали невиновных, тех, кто слишком много знает или просто выделяется, но иногда… иногда попадались натуральные ведьмы.

И это было сродни бреду, вот только Настасья слушала его жадно, потому что если Варвара ведьма, то Андрей не виноват.

Его околдовали.

Очаровали.

И он не ведает, что творит, разрывая отношения с Настасьей. Ей же надо не обиду лелеять, а найти способ спасти любимого. Как в сказке.

– Она порой рассказывала истории, я полагал их вымыслом, но на редкость правдоподобным вымыслом… так вот, Галина сказала, что моя любовь больше на одержимость походит. И предложила подождать. Нет, она не станет препятствовать, если я захочу развестись, но просто попробует кое-что…

– Что?

– Оберег… его ей один монах подарил… старый очень… и в нашем мире сохранились охотники за ведьмами, только их никто не воспринимает всерьез.

Это Настасья и сама понимала, потому как больно дико все звучало.

– Этому монашку было девяносто семь, когда Галина с ним встретилась. Оберег она держала в банковской ячейке, в сейфе, а как раз выходные, праздники майские, и банк не работал. Надо было ждать, пока праздники закончатся.

Его голос ощутимо дрогнул.

– Я пересказал все Людочке… дурак… но тогда мне казалось, что только так и можно. Доверять безоглядно, без условий и… и это же смешно, ведьм не существует. А Галина, если хочет, пусть даст свой оберег. Убедится, что он не работает… зато потом разведется без проблем. Разумная ведь женщина.

Он закрыл руками лицо.

– Ее убили. Я должен был проводить ее в банк, но… Людочка позвонила. Она с родителями поссорилась и… так плакала… я мигом полетел утешать, а Галина не остановила. Да и вряд ли она сумела бы остановить, я ведь никого не слышал… не хотел слышать. Сказали, что следили за ней… вели от банка, решили, наверное, что у нее драгоценности в сумочке… попытались отнять в переулке, а она не отдала… вот ножом и… отняли жизнь вместе с сумочкой. Я тогда поверил. А потом… потом понял, что это все – Людочкиных рук дело… испугалась она, что Галина сумеет меня освободить.

Настасья слушала, боясь пошевелиться.

– Уже потом… когда ее не стало, Людочки, а не Галины, я вещи ее перебирал, нашел колечко Галкино… простенькое… серебряное… я его ей подарил, когда замуж звал… почему не выбросила? Уверена была, что даже если найду случайно, то отговорится? Каждому ведь слову верил… Галочку похоронил… все как в тумане, помнится, не плакал даже… пятнадцать лет вместе, а ни слезинки не проронил… только вертелось в голове, что и разводиться нужды нет, удачно все сложилось.

Он вдруг ударил кулаком по столу и вскочил.

– Ведьма! Им нужно, чтобы душу вытащить… перевернуть, переврать… а я дурень… Варьку все спасти хотел… Людочка, может, и вправду меня любила, если на ребенка решилась. А может, ее Господь за Галочку наказал. Забеременела она сразу после свадьбы. Я летал как на крыльях, за счастьем ничего вокруг не видел. Рожала сама… и по первости все было нормально, а потом вдруг говорят, что умирает… и меня попрощаться пустили. А она плачет… как ребенок плачет… ведь ребенок и была, совсем молоденькая, только-только восемнадцать исполнилось.

Его лицо исказила гримаса, то ли горя, то ли ненависти.

– Она у меня прощения попросила, сказала, что любит, что… только из любви и решилась приворожить… что ее мать дала ей особую вещь, которая… которая ей помогла…

– В чем?

– Я ведь влюбился. Или нет… это не любовь, болезнь какая-то… Людочка просила прощения, все лепетала, что я должен о ребенке позаботиться… клятву взяла, что не брошу Варвару… я поклялся. Я тогда готов был поклясться в чем угодно, лишь бы она жила.

Он сжал кулаки, и Настасья съежилась, на долю мгновенья ей показалось, что ударят ее. За что? Ни за что, просто вымещая бессильную ярость.

– А она умерла и… и мне было так плохо… я первые месяцы после похорон не помню совершенно… говорят, пытался повеситься… и стрелялся… но видно, Бог берег дурака. Самоубийство – смертный грех, а я не ведал, что творил. Не ведал.

Он раскачивался, обняв себя, и Настасья испытала странную жалость к этому огромному, но в то же время такому слабому человеку…

– Людочкин отец меня спас. Не знаю, что он сделал, но боль ушла. Почти ушла. То, что осталось, можно было вынести. Он сказал, что Людочка меня приворожила. Я бы посмеялся, если бы не было так плохо… сказал, что семейная реликвия… от матери к дочери… и она пока к его жене вернулась… а потом когда Варвара подрастет, то ей отдаст.

Он отвернулся, и Настасья смотрела на бритый затылок.

– Паучихи… они все в роду паучихи… он знал правду. Поделился. Сказал, что сам… особый, а потому и не подействовал приворот… или подействовал, да не в полную силу… главное, он жену свою любит, но не безумной любовью, как вот я…

Настасья поднялась.

– Сиди, – бросили ей. – Дослушай… он ушел. А я встретил Анну. Или не встретил… он ее привел, чтобы было кому заботиться о Варваре. Я ведь один с младенцем не управился бы, я вообще о ней не помнил, а если вспоминал, то с ненавистью. Из-за нее погибла Людочка… что до Анны, то как-то вдруг я понял, что она живет здесь, а я не имею ничего против. Я ее не люблю. Она хорошая женщина. Терпеливая очень. И Варвару любит искренне… и меня, наверное, хотя я этого не заслуживаю. Мы поженились.

Шло время. Варвара подрастала. А я постепенно начинал понимать, что моя любовь к Людочке – не любовь… одержимость это. Обыкновенная одержимость.

– Разве одержимость может быть обыкновенной? – Настасья спросила, а затем прикусила язык, потому как вопрос показался на редкость неуместным.

– Не знаю. Наверное, не может… я долго не решался тронуть Людочкины вещи. Анна собрала их. Убрала, чтобы меня не тревожить… однажды все-таки забрался в ящики. Там много всяких мелочей… и то мое колечко, которое Галине дарил. И Людочкин дневник. Розовая тетрадочка, в которой… я многое узнал. Почему он не забрал этот дневник? Не знал о нем? Или рассчитывал, что я прочту и наконец пойму, что было не так… она подробно расписала о том, как встретила меня… отнюдь не в химчистке. Она следила за мной. Наблюдала. Решалась… выбирала. Ей нужен был муж, который сможет ее содержать. У меня были карьера, квартира, деньги… и она решила, что я ей подхожу. Она дала мне… я не знаю, что, Людочка даже в дневнике называла это «маминым подарком». И обрадовалась, когда он подействовал. Она была совершенно уверена, что я никуда не денусь. А потом появилась Галина. Людочку это обеспокоило. И она… она сделала так, что Галины не стало.

Теперь он говорил ровно, казалось, равнодушно.

И глядел мимо Настасьи.

– Последние записи… ей казалось, что у нас замечательная семья. И значит, предсказание не сбудется…

– Какое предсказание?

– Я спросил о нем у старика. Отправился к нему с дневником… с требованием все прояснить… и пригрозил, что уеду, увезу Варвару так, что они никогда больше ее не увидят. И он… нет, не испугался. Думаю, если бы я и вправду решился уехать, умер бы.

Он и вправду верил?

Верил, наверное, и боялся. Его страх Настасья ощущала остро, и сама начинала бояться, пусть бы и не было ни одной причины.