Краски любви - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 28

Из соседней гостиницы выполз толстенный мулат и тоже поставил к углу гостиницы Али свои пакеты. Через несколько минут его примеру последовала старуха из дома напротив. Старуху Готье знал. Старая ведьма сдавала комнаты проституткам. Дело принимало дурной оборот. Пакеты мало отличались друг от друга, и Готье мог их легко перепутать. Он быстро подбежал к углу и отложил шесть пакетов Али в сторону. Затем рванул к вокзалу, сел в свой «Пежо» и газанул. Заняло это не более семи минут, но тротуар у гостиницы Али оказался стерильно чистым. Пакеты исчезли. Когда Готье нагнал мусорную машину, чрево ее было переполнено. Комиссар выругался, обидев ни в чем не повинного дьявола, и вернулся домой. Ехать в комиссариат было слишком рано. Пройдя на цыпочках в кухню, он сварил себе кофе, достал круассан и, намазав его джемом, с удовольствием позавтракал. Когда он поднес чашечку, чтобы сделать последний глоток, на кухне появилась Эстер. Ее гомерический хохот проник сквозь стены и полетел над утренним Марселем.

Глава 36

Женские страсти

Катя чуть не опоздала на дежурство. Оказывается, в такую рань маршрутные такси еще не ходят, а автобус, идущий в Малаховку, сломался и два первых рейса отменили. Выручил другой автобус, на котором водитель вывесил табличку «Такси». Он собрал с пассажиров деньги, как за проезд на маршрутке, и довез всех до места назначения довольно быстро. В доме Гнусняка, кажется, никто и не думал ложиться. Бледный, одутловатый, но возбужденный хозяин сообщил Кате, что сегодня ей предстоит работа в Москве. Ее опекаемый должен сделать копию картины в профессорской квартире. Гнусняк пригласил Катю к себе в кабинет, усадил на стул и начал инструктировать:

– Глаз с него не спускать. Если художник задумает побег, в квартире не трогать. Пусть выйдет на лестницу. Там надо его отключить и звонить Журову, который будет все время на связи.

Катя получила мобильный телефон и несколько наглядных уроков, как им пользоваться. Технику она быстро освоила.

– Рядом с домом профессора есть небольшое кафе кавказской кухни. Веди художника туда обедать, – продолжал свой инструктаж Самсон.

На обед Кате выделили шестьсот рублей. Катин отец получал в институте девятьсот. Она подумала, что папа, узнав о таких обедах дочери, сильно расстроится.

Когда все инструкции были закончены, неожиданно позвонил профессор и сообщил, что сегодня он ждет гостей и принять художника не сможет. Гнусняк вежливо поблагодарил, но, бросив трубку, долго и грязно ругался. При Кате еще никто таких безобразных и мерзких слов не произносил. Более всего ей было противно, что все ругательства так или иначе касаются женщин. «Почему мужчины, которые сами родить не могут, придумали столько гадостных ругательств в женский адрес?» – недоумевала Катя. Злата не все понимала из набора слов, произносимых дядей, но тоже покраснела и, дернув Гнусняка за рукав, попросила прекратить.

Перестав ругаться, Гнусняк велел всем жить в обычном режиме и укатил в Москву.

Катя поднялась в мансарду. Крюков не спал, а собирал свои принадлежности. Он старательно вытер промытые скипидаром кисти, проглядел все тюбики и долго чистил палитру. Когда Катя сказала, что поездку отменили, Крюков погрустнел. Катя объяснила причину и рассказала, как Гнусняк злился. Крюкову рассказ понравился, и он повеселел. Усевшись на диван, он внимательно оглядел Катю, заставив ее снова смутиться под его взглядом, и сделал весьма странное предложение.

– Раздевайся, прищурившись, сказал он Кате.

– Что? – не поняла Катя.

– Раздевайся, – повторил Крюков, – если мы никуда не едем, то я хоть порисую прекрасную модель. У тебя фигура для кисти Пикассо, – улыбнулся Крюков.

Катя впервые в жизни пришла в полное замешательство. Она и так – чем дальше, тем больше – стеснялась художника. Ей хотелось выглядеть перед ним красивой, и ее уже начинала злить необходимость соблюдать видимость мужского обличья.

– Чего уставился? – удивился Крюков. – Ты что, боишься, что я голубой? – спросил он не без иронии.

– Я, я… не могу, – пролепетала Катя.

– Это еще почему? Может, у тебя тряпки к заднице пришиты? – Крюков действительно настроился порисовать, и странное смущение парня ему было непонятно. Уж кто-кто, а спортсмены привыкли каждый день переодеваться в общих раздевалках или вместе полоскаться в душе. Вообще у них к обнаженному телу отношение будничное.

Катя тоже понимала, что очень трудно объяснить свое поведение, не открывая настоящей причины. У нее уже возникала мысль во всем сознаться Крюкову, но она хотела сделать это, когда они окажутся на свободе. Пока же и ему, и ей так удобнее.

– С тряпками все в порядке, – нашлась Катя. – Вы обещали начать тренировки. Вот сегодня и попробуем. А торчать в одной позе часами я не готов.

Не успел Крюков ответить, как в дверях появился Тарзан и, поманив Катю пальцем, тихо сказал:

– Злата очень просила тебя спуститься. Я посижу с художником, а ты уж иди. Все уехали. Хозяин будет вечером, так что чувствуй себя как дома.

Кате вовсе не хотелось расставаться с Крюковым. Она зло посмотрела на Тарзана и сказала:

– Я на работе. Если Злате надо, то я схожу, но вообще-то работу на прогулки не меняют.

Тарзан покачал головой. Он удивился. Разве перспектива побыть со Златой наедине не заманчива для молодого человека?

Катя вышла из мансарды и спустилась вниз. В гостиной и на кухне никого не было. Катя вышла в сад и обошла дом. Подстриженные газоны и белесые копии античных скульптур заставили Катю усмехнуться. «Дворец Людовика», – съязвила она про себя и вернулась в дом. Если Златы на улице нет, остается только заглянуть к девушке в комнату. Пора ей сказать начистоту, что шансов на любовь она не имеет.

Катя постучала. Ответа не последовало. Она открыла дверь и вошла. Злата лежала на постели, накрывшись простыней, и молча глядела на Катю.

– Ты хотела меня видеть? – поинтересовалась Катя, замерев на пороге. Неожиданно Злата откинула простыню и поднялась. Одежды на девушке не было.

«Господи, что ж сегодня за день такой?! – подумала Катя. – Один говорит «раздевайся». Другая уже разделась. Мне-то чего делать?»

Злата протянула к Кате руки и медленно пошла навстречу. Катя так же медленно начала отступать назад. Так они вышли в гостиную и пересекли ее.

– Не бойся. Тебе будет со мной хорошо, – шептала Злата. Катя молча пятилась. Вдруг Злата остановилась, закрыла лицо руками и, убежав к себе в комнату, бросилась на тахту. Послышался ее горький плач.

Кате вдруг до слез стало жалко Злату. Она подбежала к тахте и, опустившись возле рыдающей Златы на колени, сказала:

– Дурочка, я же тоже девчонка.

Злата сперва замолчала, продолжая лежать лицом в подушку, потом резко подняла голову и крикнула:

– Что ты сказал?!

– Не сказал, а сказала. Я тоже девчонка. Просто прикидываюсь парнем. Извини, но я не могла тебе объяснить этого раньше.

Злата выпучила глаза. Казалось, она лишилась дара речи. Наконец покачала головой и прошептала:

– Не верю.

– Дура. Что, мне раздеться, чтобы ты поняла? – зло спросила Катя. Злата продолжала в ужасе смотреть на Катю. Зрачки ее глаз расширились.

– Зачем? – почти взвизгнула панночка.

Катя долго и обстоятельно начала все рассказывать. Злата слушала и качала головой. Когда она, наконец, все поняла, то устало произнесла:

– Это ты дура. Что может быть прекраснее, чем быть женщиной.

– Я не хотела быть ничьей собственностью, – упрямо повторила Катя свой главный аргумент, – не хотела себя никому отдавать. Ведь мы кому-то всегда принадлежим. Нас берут. Берут, как вещь.

– Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка. В любви каждый и берет, и дает. Ты отдаешь мужчине свое тело, а он отдает тебе начало жизни твоего ребенка. Кто больше? Почитай Эриха Фромма «Искусство любить», может быть, тогда разберешься. А теперь уходи. Мне надо побыть одной.

Но Катя не ушла, пока не добилась от Златы клятвы, что она ее не выдаст. После чего в прекрасном настроении поднялась в мансарду.