Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Колас Якуб Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович - Страница 93

Изменить размер шрифта:

VI. ОКОЛО ЗЕМЛЯНКИ

Как для меня отрадно будет,

Коль эти близкие мне люди

В душе у вас хоть на часок

Занять сумеют уголок.

Конечно, жизнь их не ярка,

От шумной славы далека.

Про них сказаний не слагают

И в песнях их не величают.

Вот только ветры, что к заборам,

Среди завьюженных просторов,

Холодный снег несут-сгребают

И бедным людям напевают

О доле горькой их, постылой,

И плачут, стонут над могилой,

Где селянина кости тлеют, —

Одни лишь ветры их жалеют.

Но ведь не каждый разберет,

Что ветер между хат поет,

О ком так жалостно рыдает

И песни для кого слагает.

Отцов не долго помнят дети,

А уж простые люди эти

Уходят без следа. Такая

У бедняка судьба лихая:

Намучиться, нагореваться

И в неизвестности остаться.

Забвенье — общий жребий их —

И у своих и у чужих.

И всякий раз мне горько станет,

Когда увижу на кургане

Приют последний селянина.

Стоит там крестик-сиротина,

Весь убран мохом седовласым,

Холстиной белой опоясан.

Кого зарыли здесь, рыдая?

Девчина, может, молодая

В расцвете красоты и силы

Сошла без времени в могилу?

Иль славный хлопец-молодчина?

Молчит могила селянина.

Никто не скажет, кто в ней спит.

И душу мне тоска теснит:

Ведь тут закопаны навеки

Надежды, радость человека,

И горе, и беда глухая,

Жизнь беспросветная людская.

Мои друзья не имениты,

Они ничем не знамениты,

На вид невзрачны, захудалы,

И хоть по-своему удалы,

Но удальцами не слывут.

Живут, мужичий крест несут

И злую долю терпят тихо,

Добра не видя из-за лиха.

Что делать? Я и сам бы рад

Не знать тех мук и тех неправд,

Что на своем горбу, как камень,

Несет народ простой веками.

Но горькой правды не схоронишь,

Ее лукавством не отгонишь.

Да и зачем? Спаси нас, боже!

А правда мне всего дороже!

Обучен правде я отцом,

Так с ней и дальше мы пойдем.

День добрый, новая сторонка!

Встречай ты нас, как мать ребенка

В час после длительной разлуки,

И распахни с приветом руки

Тем, кто, измучившись в неволе,

Пришел к тебе за светлой долей.

Взгляни ты взором, полным ласки,

Овей крылом чудесной сказки,

Чтоб людям эта жизнь-дорога

Дала часов счастливых много;

Надеждой распрями нам груди, —

Ведь мы твои, земелька, люди!

Сперва убогим, запустелым

Поречье это показалось,

И грусть в душе заколыхалась

От вида тех берез замшелых,

Что на болоте меж кустами

Шумели голыми ветвями.

Двор, хата были в беспорядке, —

Жердины изгороди шаткой

Перекосились, разъезжались,

А щепки кучками валялись

И во дворе и на задворках;

Хлев чуть держался на подпорках;

Гумно под крышей поседелой

Тряслось от ветра и скрипело;

Повети, погреб, все кругом

Тут говорило об одном:

О непорядке, запустенье

И о хозяйском нераденье.

Слезами Ганна заливалась —

Такою ямой ей казалась

Гнилая хата в три оконца!

Порог она переступила —

О, как здесь бедно, боже Милый!

Да светит ли когда тут солнце!

Так сыро, тесно, нелюдимо

И все в грязи непроходимой:

Печь, скамьи, стол, окошки, стены!

Из всех углов пахнуло тленом

И словно неприязнью скрытой.

Земля, как оспою, изрыта.

Видать, задерживаться тут

Надолго люди не желали,

Из хаты грязь не убирали:

Придут другие — уберут.

Уже растаяли снега,

И дружно в поле рокотали

Ручьи и под водой скрывали

Овраги, рвы и берега,

От зимних снов леса будили

И людям душу веселили…

Все понемногу оживлялось:

На ветке почка наливалась,

Она листочек потаенный,

Пахучий, клейкий и зеленый,

Под солнцем развернуть старалась.

А сосны старые и ели

Любовно, ласково глядели,

Далеко простирая ветки,

Как их потомки-малолетки

Стояли ровной чередой,

Склоняясь к солнцу головой.

В лесах дрозды уже свистали,

В болотах кулики кричали,

А высоко под небесами

И поутру и вечерами

Был слышен гомон журавлиный,

И омертвелые долины

Будил их вольный, звонкий клик,

Как будто птичий тот язык

Приветствовал издалека

Родные чащи тростника…

Хотелось жить, и ввысь подняться,

И лучшей доли добиваться.

Грудь раздавалась, крепли силы

И белый свет казался милым.

Помалу день за днем в Поречье

(Таков характер человечий!)

Сживались с местом, привыкали,

Гнездо былое забывали,

И через две иль три недели

Уж веселей вокруг глядели.

Постройки, что недавно гнили,

Как будто сразу подменили, —

Их осмотрел Антось, подправил,

И новые столбы поставил

В гнилой забор; весь хлам убрали;

В оконцах стекла засверкали;

Отмыли скамьи добела, —

И жизнь по-новому пошла;

Но через год беда: пожар!

Сгорели хата и амбар,

И утварь вся, и вся одежа,

Внезапно, как от кары божьей.

Мужчин же не было, — с утра

Поразбрелися со двора:

Один на службу, а другой

Пахал поляну у болота,

С каймой зеленой очерета;

Ушел и Владик за травой.

И что ж с малютками своими

Тут сделать женщина могла?

Сгорело все у них дотла,

Растаяло в огне и дыме.

С добром, накопленным годами,

Сундук и тот пожрало пламя.

Там были Ганнины пожитки,

Платки, полотна, ленты, свитки,

Сгорела полочка с богами

И сорок семь рублей деньгами.

Костуська, правда, не боялся,

С пожаром яростно сражался:

Солому скидывал с постели,

Когда овчины уж горели,

И долго с нею он носился,

Покуда сруб не повалился.

Беда, беда! Куда деваться?

Куда от холода спасаться?

И мать в несчастные те дни

С детьми ютилась у родни.

А на горелом месте бойко

Вставала новая постройка —

Землянка — будочка простая,

В одно окошечко, кривая —

До лучших дней сойдет и это…

А солнце шло уже на лето.

Кой-как, терпя, перебивались, —

С недолей горькою спознались.

Вблизи землянки чуть заметно

Мерцал очаг огнем заветным,

Но все ж не гас он. Вечерами

Смеялись дети, суетились,

Тут хлопотала мать с горшками,

Семейству ужин собирала.

Тогда местечко оживало:

Как рыба в сетке, ворошились,

Поленца, щепки подбирали

И ловко их в огонь кидали.

А пламя прыгало проворно,

Оно как будто бы смеялось,

То своевольно кверху рвалось,

То расстилалось вниз покорно.

И ветер хитрый не зевал,

Он из-за хатки налетал,

Внезапно на костер кидался, —

Огонь туда-сюда метался.

А на дворе уж вечереет,

И ночь близка, и мрак густеет,

Огонь цвета свои меняет,

Блеск желто-красный принимает.

Смолкают птицы в темном лесе,

Баранчик божий в поднебесье{5}

Печально блеет над болотом,

Как будто ищет там кого-то.

И смутный звук в тиши болот,

Когда вечерний мрак встает,

На сердце грустью отдается,

Уныньем тихим в душу льется

И думы смутные наводит;

Они приходят и уходят,

Как облака в часы заката.

Природа тишиной объята…

Работу кончив, почивают

Все старшие — кто в хатке спит,

Кто на дворе вовсю храпит, —

Покой их звезды охраняют.

Бывало, часто вечерами,

Чуть-чуть поддерживая пламя,

Алесь и Костусь засидятся.

Когда ж совсем начнет смеркаться

И в небе искры замигают,

Томить их страхи начинают.

Тогда они друг к дружке жмутся,

Но все-таки не признаются,

Что страшно им во мраке ночи.

«Алесь, ты чуешь, как хохочет

В березняке баранчик божий?

А знаешь, брат, с чем это схоже?

Послушай-ка, мне все сдается,

Ангось Татьянин так смеется!»

И хлопцы вдруг захохотали,

Но сразу смех свой оборвали.

И вновь покой. Костер пылает.

Кругом густая тьма свисает

И хочет пламя золотое,

Что, словно сердце молодое,

В тенетах тьмы огонь рождает,

Скорей задуть. Оно серчает,

Порою брызнет и прорвется,

И тьма в испуге отшатнется

На шаг, как будто обожглась.

Огонь блестит, волной струясь.

Поленья тихо догорают,

Спокойно искры улетают

И быстро гаснут без следочка.

Уж поздний час. Глухая ночка.

Сидят ребята молчаливо

И озираются пугливо.

Л в их фантазии ребячьей

(Ой, кто-то стонет, кто-то плачет!)

Ночные призраки летят:

Вон змей крылатый тяжко дышит,

В бору же страшный голос слышен, —

То, верно, колдуны кричат.

А каждый куст в себе таит

Того, кто всюду норовит

Пройти, пролезть с мешком, с клюкою,

С седою, длинной бородою,

Кто ребятишек забирает,

След бородою заметает.

Из-под нахмуренных небес

Глядит недвижный, смутный лес,

Беду во мраке укрывая.

Блуждает нечисть там ночная.

Мертвец пригнулся под ветвями,

В ребят уставился очами.

А вдруг он черною рукою

Положит крест перед собою,

Скакнет на них, отнимет силу

И унесет с собой в могилу?

Там волк блуждает в чаще темной;

Разбойник яростный, бездомный,

Грозясь, трясет над головой

Окровавленной булавой;

Безумный бегает, рыдает,

Кого ни встретит, всех кусает…

«Ну что, брат Костусь, ты дрожишь?

Куда так пристально глядишь? —

Алесь тихонько вопрошает,

Но рук его не выпускает. —

Иль видишь что?» — «Нет, ничего!

Все тихо. — А у самого

Тревога к сердцу подползает… —

Пойдем-ка лучше, брат, домой!» —

Алесь кивает головой,

И братья за руки берутся,

В землянку со всех ног несутся.