Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Колас Якуб Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович - Страница 88

Изменить размер шрифта:

«Что так, пан, ты омрачился?»

Глядь — Винцент, его сосед.

«О браток мой! Ян разбился

На куски! Спасенья нет!

Ах, чтоб черт его подпек!

Посмотри сюда, браток!

Видишь? Нос где? Вон где ушко,

Вон кусочек бороды…

Ян-святитель, божий служка,

Натворил ты мне беды!

Ах, чтоб гром тебя сразил!

Что, дурак, я натворил!

Вот Сарнецкий постарался,

Угодил святому дню!

Вот попался так попался,

Как лисица в западню!

А теперь поклоны бей!

Паралич тебя разбей!

И зачем туда полез я?

О холера! Песья мать!

Смех и грех на все Полесье…

И как праздник нам справлять?»

«Брось, пан, нюнить! Все пустое!

И сам Ян того не стоит!

Если б меду пан достал

Да пол-кварты спирту взял

На пирушку небольшую —

Чудо дивное устрою!

Запоют все «Аллилуйю», —

Честь костела я утрою!»

«Брат мой милый!

До могилы

Не забуду, — помоги!

Я ведро поставлю меду,

Только б с плеч свалить невзгоду,

Ведь иначе я погиб!

Кварта? Шутки!

В две минутки

Я бочонок принесу!

Угощу я,

Ублажу я

И поджарю колбасу!»

«Если так, не плачь по Яну!

Вместо Яна сам я стану».

«Пан Винцент! Ты мне помог!

Это прямо благодать!

Награди тебя пан бог

И его святая мать!

Тут в костеле всем на диво

Будешь Яном ты красивым,

Коронованный короной,

Будешь нашей обороной!»

Яна выволокли прочь.

Пир горою шел всю ночь.

А чуть небо посветлело,

Не забыл Винцент про дело:

Вид святого принял он,

На подставку стал, как Ян,

Взор под небо возведен,

Ручка к небу поднялась.

«Ну, как, пан?»

«Слава богу, в самый раз!»

Солнце встало. Богомольный

Собирается народ.

Звон несется колокольный

И о празднике поет.

Возле Яна толчея:

Тут и панская семья,

Много женщин и девчат,

И старушек с постным ликом,

И все в рвении великом

Стать поближе норовят,

Чтоб молитву вознести,

Свою жертву принести:

Кто платок, кто полотенце,

Кто холсты, кто рушничок,

И целуют — кто в коленце,

Кто в лодыжку, — чмок да чмок!

«Ян» стоял, не шевелился,

Он держался и крепился,

Но беда пришла нежданно:

На усах был мед у «Яна».

Чуют пчелы — пахнет медом,

И на мед они летят

И над «Яном» хороводом

Суетятся и звенят.

«Ян» все держится, стоит.

Но проклятая пчела

Возле уха повертелась

И на ус ему уселась,

Губы лапками щекочет.

«Вот невзгода! — «Ян» бормочет. —

И пристала ж как смола!

Фу-ты, чертова пчела!»

«Боже милый! Ян, сдается,

Будто злится и плюется! —

Говорит одна бабуля. —

Ты не видишь, Пабиан?

Вот! Гляди, гляди, Ганнуля!

Рот скривил святитель Ян!

Осерчал святой, гляди,

Ручкой машет!

Боже, боже, пощади!

Отпусти грехи нам наши!»

Люди в ужасе взирают,

И вздыхают, и взывают.

Пчелка ж рыщет деловито,

Хоть кропилом отгоняй!

«Фррр!» — как фыркнет

«Ян» сердито

Да как крикнет: «Ай-я-яй!

Вот, гадюка, упекла!

Чтоб ты сдохла, померла!»

Да с подставки как сорвется,

Да как ринется вперед!

По костелу «Ян» несется

Да за двери, в огород!

А за ним и прихожане:

«Ты куда, святой наш Яне?»

«Стой, пан Ян, не убегай!»

«Ой, пан Ян, не покидай!»

«Подожди, тебя молю!..»

«Ян», сорвав с себя манатки,

Без оглядки —

В коноплю!

‹1918›

ДОНЯЛ

(Старая белорусская сказка)

Жил-был пан, до сказок охочий;

Вот раз мужика он зазвал

И, с хитростью глянувши в очи,

На добрый ларец указал:

«Гляди, человече, — дукаты;

Все будут твоими зараз,

Коль сказкой потешишь богатой,

Что я не слыхал отродясь.

При этом — чтоб правды ни слова,

И ежели крикну я: «Врешь!» —

Тогда уж — такое условье —

Ты деньги с собой заберешь.

Промажешь — конец твоей чести.

Холопом умрешь в кабале».

Мужик был рассказчик известный

Аж в самом берложьем селе.

Взглянул на червонцы

Наш сказочник косо, —

«Как вырвать у пана

Их все из-под носа?

Как славу свою

Не сгубить, не убавит!

А пана хитрющего

В дурнях оставить?

Ну что же, осмелюсь,

Судьбу испытаю!»

И он небылицу

Такую сплетает:

«Чего не бывает на свете, панок!

Вот случай со мной приключился:

Тогда мне двенадцатый стукнул годок,

А я и на свет не родился, —

Пошел я по людям. Меня богатей

Поставил на пасеку летом

И так наказал мне:

«Гляди же, Матвей,

Запомни все накрепко это:

Тебе сто один поручается рой,

Храни, как хранить их пристало,

Ты дважды их в день подои до одной,

И чтоб ни одна не пропала!»

Я хлопец был смирный, аж тише воды,

Служил, не жалеючи силы,

Надаивал меду чаны и бадьи, —

В кулях его пчелы носили».

Взглянул на рассказчика пан Доминик:

«Может, и правда, свет-то велик».

Дукаты же манят сильней и сильней,

Что звезды на небе играют;

Мужик от ларца не отводит очей, —

Богатство! Аж дух замирает.

«Считаю раз под вечер пчелок, — беда:

Двенадцати штук не хватает;

В болоте ль увязли, снесла ли вода

Иль стежка убила крутая.

Ну что же мне делать? Ищи, брат, лови!

Бегу я и вижу — плетутся

Одиннадцать, бедных, в грязи и в крови,

И слезы, как градины, льются.

А где же еще моя пчелка одна?

Вдруг слышу — ревет за рекою.

Не верю глазам своим — вот тебе на! —

Дерут ее волки толпою.

Она не дается, а волки все злей.

Хоть плачь тут, — порвут мою пчелку.

Бегу что есть духу на выручку к ней,

Кричу, но покуда без толку.

Примчался я к речке. А где ж тут паром?

Стою — ни плота, ни расшивы.

Не думаю долго, иду напролом, —

Хватаю за чуб себя живо.

Башку раскачал, как арбуз налитой,

И — гоп-ля! — за речку кидаю,

На берег другой пролетаю стрелой

И в землю по грудь оседаю».

А пан будто верит всему напрямик:

«Может, и правда, свет-то велик».

«Я так, я и эдак, — не выскочишь, брат,

Не вырвешься здесь без лопаты.

Опять себя кинул за речку назад,

Бегу сломя голову в хату.

Бегу перелеском и слышу в дупле

Зажаренный голубь воркует,

А есть мне охота — живот заболел,

Но время терять не могу я.

Однако не вытерпел, лезу на дуб,

В дупло свою руку толкаю;

Ан нет — ни рука, ни нога и ни зуб

Не лезут, — обида такая!

Тогда я всем телом подался, залез

И вытянул голубя мигом.

Послушал — от рева пчелиного лес

Бушует вокруг меня дико».

А пан лишь кивает да чешет кадык:

«Может, и правда, свет-то велик».

«Хватаю лопату, за речку бегом.

Себя из земли вынимаю,

На помощь к бедняжке лечу прямиком,

Гоню окаянную стаю.

И что же? Разорвана пчелка моя,

Лежит на земле чуть живая.

«Эх, горькое горе! — расплакался я. —

Пришла знать судьбина лихая!

Не жить ей на свете!»

Махнул я ножом

По горлу — и кончено дело.

Двенадцать кадушек пчелиным добром

Набил и оставил в рассоле».

А пан удивляться как будто отвык:

«Может, и правда, свет-то велик».

«Я пчелкино мясо доставил домой

И лег отдохнуть уж под утро.

Да нет, не приходит желанный покой:

Скелет-то пчелиный не убран!

Осмотрятся люди — прибита трава,

Валяются роги да ноги,

Бранить меня станут.

Я молча — раз-два! —

Обулся — и снова в дороге.

Пришел, потоптался, беру тот скелет, —

Дай, думаю, в речку закину.

Кряхтя, поднимаю, — а пчелкин хребет

Уперся аж в небо ребриной.

Я глянул, приладил скелет к облакам…

А что, если к богу податься?

Не худо проведать, чем заняты там!

И начал по ребрам взбираться.

Добрался не скоро, ступил на порог,

Гляжу — и сады и чертоги,

С клюкой ковыляет тропинкою бог,

Несут к богородице ноги.

На лавки из сахара сели за стол,

Их тенью береза венчает.

Господь вдруг ударил клюкою об пол:

«А может, в козла кто сыграет?»

Я вслушался — рядом совсем, за стеной,

Поют преподобные песни.

Иду потихоньку — не смотрят за мной,

Хоть ты тут умри и воскресни!

А там, как на ярмарке, — пьянство, шабаш,

Закуску подносят тазами.

Два лысых пророка, Лисей и Гальяш,

Пьют бражку святую ковшами,

Юзефа, Барбара и Ганна, втроем,

Подкрасили брови, завились,

Лявониху пляшут, аж ветер кругом;

Рох с Юрьем вприсядку пустились.

Апостолы ж Петр, Кузьма и Демьян

Поют удалые частушки.

Угодник Микола давно уже пьян, —

Уткнулся без памяти в стружки,

И шапка свалилась, окурков полна.

Я цоп ее тут же и — драла.

Добрался до выхода, — вот тебе на! —

Хребтина пчелы запропала…»

А пан свое тянет, упершись как бык:

«Может, и правда, свет-то велик».

«Ну, как мне спуститься на землю домой?

А прыгать не очень-то ловко.

Вдруг вижу — под боком опилки горой,

Решаю: сплету-ка веревку.

Скрутил, сколько можно, зачалил за рай,

Да в спешке не высчитал малость:

Гляжу с поднебесья — далече мой край,

Веревка мала оказалась.

Ну, что станешь делать? Я ножиком — чик!

Побольше кусок отрезаю,

Вяжу его снизу… Кулдык да кулдык, —

Вот так и к земле доползаю».

А пан не смущается, черт, ни на миг:

«Может, и правда, свет-то велик».

«Я встал, огляделся. Эх, брат, кутерьма, —

Не сплю, а как будто бы снится:

Земля, да не наша! Такого дерьма

Не видели пахарь и жница.

Уныло, голо. Ни воды, ни осин…

Лишь стадо свиное пасется,

Да кто-то стоит разнесчастный один,

Согнулся, от стужи трясется.

Замусленный, грязный, бедней бедняка,

В руке у него кнутовище,

Торчит из-под сальных махров колпака

Облупленный сизый носище.

Вгляделся я лучше — знакомый, никак!

И пуговки те ж на кафтане.

Да это ж не просто пастух и вахлак, —

Покойник — папаша твой пане!!!»

И пан подскочил, будто сел на ежа:

«Не может быть, врешь ты, холопья душа!»